Витязь (СИ) - "Amazerak". Страница 8

Таня обрадовалась моему приезду. Она отложила дела и принялась расспрашивать меня о поездке. Она была в курсе моих дел, так что я рассказал всё, как есть. Не упомянул лишь о появлении Катрин в городе.

— Какой кошмар! — ужаснулась Таня после того, как я закончил рассказ. — Эти люди были мертвы? И они ходили? Я бы со страха умерла. А зачем ты нужен четвёртому отделению? Они хотят тебя арестовать?

— Если бы я знал. Может быть, и нет. Наверное, я им тоже понадобился для каких-то своих целей. Столько народу, и все от меня что-то хотят. От поклонников прям отбоя нет.

Таня хмыкнула:

— Да уж. Если бы тебя ещё половина этих людей не хотела бы убить, было бы совсем прекрасно. А я теперь даже помочь ничем не могу, — она внезапно помрачнела. — Не понимаю, как так произошло? Что с моими способностями?

— Я тебе сто раз уже говорил, что я тебя не за способности люблю. Это, во-первых. А во-вторых, ты обращалась с этим вопросом к врачевателям?

— Они ничего не скажут. Я не из их числа. Даже разговаривать не станут.

— А если я спрошу?

— И тебе не скажут. Они охраняют свои тайны от посторонних, даже от боярских родов. Знаешь же, как всё устроено.

— Точно. При такой-то монополии на услуги это не удивительно. Мне тут Яков обещал достать кое-какую литературу, я спрошу у него, может, он и в этой теме найдёт источники. В общем, не падай духом. Ты в любом случае будешь хорошим врачом, а насчёт способностей я почему-то уверен, что они не могут исчезнуть навсегда. Может быть, твой организм перестраховался, заблокировал некоторые энергетические потоки, может быть, что-то ещё. Мы обязательно узнаем: целебные чары — не такая редкая вещь, как мои.

— Мне скоро надо бежать, — сказала Таня. — Придёшь вечером?

Я обещал, что приду. Мы тепло попрощались, и я отправился по своим делам.

А дел хватало. Особенно на предприятии, которым я теперь формально руководил. С тех пор, как меня назначили управляющим резинового завода, я часть времени проводил в конторе, пытаясь вникнуть в суть процесса. Правда, никто от меня этого не требовал. Я вообще не понимал, зачем нужен на этом посту, ибо человек, способный рулить предприятием, в наличии имелся.

Мой первый заместитель, Семён Валерьевич, сидел на своём посту уже почти десять лет. Сам он являлся младшим дружинником, причём потомственным, но военным делом не занимался: более двадцати лет он служил в административной сфере.

Фактически заводом руководил он, а я был так, с боку припёку. Назначили, чтобы я на денежном довольстве сидел. Впрочем, не исключено, что в будущем род ожидал от меня более активных действий на данном поприще, но пока скорее имела место дань традиции: управляющим на предприятии должен быть старший дружинник, член рода. Младших дружинников на такую должность не ставили. Птаихины-Свирины сейчас испытывали большой дефицит людских ресурсов: многие уехали на войну. А кто не уехал, отправятся в ближайшее время. Так что я внезапно оказался для них очень нужным человеком.

По приезде на завод я попросил Семёна Валерьевича отчитаться за последние дни. Исходя из его слов, за время моего отсутствия почти ничего не поменялось. Предприятие работало в полную силу. Правда, как оказалось, устарела часть оборудования, и мы не справлялись с нарастающим потоком заказов. Нужно было менять станки. Поставки сырья тоже шли с перебоями из-за перегруза железных дорог. А заказчики требовали соблюдения сроков. Заказчики у нас были серьёзные: государственные компании и армия. Мы производили галоши, автомобильные шины, накладки для гусениц и много всякой всячины, необходимой на фронте.

Но была и ещё одна проблема: в последнее время рабочие начали активно выражать недовольство. Из-за войны цены на хлеб, зерно и прочие продукты питания взлетели до небес. А жалования платили прежние. Так было не только у нас — многие предприятия столкнулись с подобной проблемой. Лишь на государственных заводах увеличивали жалование. Но государство могло это себе позволить, мы — нет. Потому что дорожало не только продовольствие, но и сырьё. Нефть, например. Мы её закупали у Воротынских, которые держали в этом регионе несколько крупных скважин. Так вот, с началом войны они взвинтили цены в полтора раза. Впрочем, как и остальные. Все пытались извлечь выгоду, и наш род не стал исключением: деньги нам сейчас были нужны как никогда прежде. Мало того, что надо восстанавливать поместье и возмещать убытки, понесённые из-за конфликта с Барятинскими, так ещё и император требует снаряжать войско. Кроме того род находился фактически в состоянии войны с двумя могущественными кланами и должен был думать о собственной защите. В общем, выживали, как могли.

И разумеется, вся тяжесть разборок знатных семейств легла на плечи простых людей. И начались недовольства. Даже полицию пришлось вызывать (это случилось в моё отсутствие), дабы усмирить вышедших на стачку рабочих. Закончилось тем, что схватили троих активистов, ещё десятерых отдали в солдаты.

Семён Валерьевич рассказывал мне всё это, сидя в моём кабинете, в кресле за чайным столиком. Я расположился напротив. Семён Валерьевич был человеком небольшого роста, степенным и деловым. Лысина, пенсне, серьёзное выражение лица и золотая цепочка от часов, пристёгнутая к пуговице сюртука придавали заместителю особенно солидный вид.

— Это не у нас одних такая беда, на всех предприятиях в городе рабочие недовольны, — посетовал заместитель. — Надо бы ввести дружину и приструнить смутьянов. Вот только людей у нас почти нет. Старшие-то войной заняты. А чего народ боится больше всего? Правильно, ваших чар. Полицию-то вообще ни во что не ставят. Если вы, допустим, явитесь перед бунтарями и показательно расправитесь над двумя-тремя зачинщиками, остальные тут же присмиреют.

— Убить, в смысле? — я нахмурился. — Просто придти и убить ни в чём неповинных людей? И это нормально, вы считаете?

— А как же иначе-то? — воскликнул Семён Валерьевич с видом, словно я усомнился в чём-то совершенно очевидном. — Надо же их как-то заставить бояться, напомнить, кто хозяин? Иначе это Бог весть к чему может привести. Они же, если перестанут боятся, так и вообще взбунтуются. Никакой управы на них не найдёшь. Завод остановится, а нам никак нельзя этого допустить. Никак, понимаете? Планы сорвутся, государь недоволен будет. Глядишь, и заказы растеряем. И так сроки поджимают. Всё впритык.

— Нет, это уж слишком, — помотал я головой. — Никого я убивать не стану. Они же правы, по сути. Продукты дорожают. Надо же на что-то жить? Может, просто увеличить жалование?

— Откуда средства-то взять? — развёл руками заместитель. — Ольга Павловна требует увеличить прибыль. Не мне вам объяснять, какая ситуация у семьи. Последние два месяца — сплошные убытки. Только ремонт особняка сколько денег скушал! А теперь ещё и война эта проклятущая.

— А если наше жалование урезать? — спросил я. — Вот вы сколько получаете?

— Ровно девятьсот шестьдесят пять рублей.

— Ну вот. А у меня жалование почти две тысячи, хотя я сижу тут и ни хрена не делаю. Мне ещё дружинные капают больше тысячи. С голода не помираю. Да и вы тоже. Всё наше руководство получает дружинные или отроческие. По сотне урезать можно, пока всё не наладится.

— Но это же… — Семён Валерьевич даже слова не сразу подобрал. — Михаил, у нас на заводе трудится более трёх тысяч рабочих. А дружинников и отроков — четыре десятка. И намного мы рабочим жалование поднимем, если у срока человек срежем по сотне? А как род на это посмотрит? Вы же хотите по нам удар нанести, по служилым людям! И ради кого? Ради того, чтобы на два рубля больше черни заплатить?

— Так вы же все клятву давали. Вы вроде как жизнь отдать готовы. А сто рублей — нет? Слишком много?

— Просто объясняю вам, как это выглядит. Нехорошо обижать служилых людей в угоду черни.

«Ну ничего себе, какие обидчивые, — поразился я в мыслях, — обидятся, видите ли, из-за ста рублей. Как будто живёте плохо».

— Короче, забирайте моё жалование и на сто рублей урежьте жалование всех младших дружинников, — сказал я. — Это приказ. А я поговорю с Ольгой Павловной, посмотрю, что можно сделать. И верните тех, кого забрали в солдаты.