Трон Знания. Книга 4 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир". Страница 5

С недавних пор при виде безучастного лица Вилара и его погасших глаз Адэр испытывал непонятные угрызения совести. Он не увёл его женщину, хотя мог. Более того, попытался их помирить. И возможно, дал бы согласие на брак, если бы до этого дошло. Ну а в том, что Эйра отправилась в Ракшаду, вины Адэра нет.

После заседания Гюст доложил о приходе маркиза Бархата. Адэр хотел отказать во встрече: ненужные вопросы и неискренние ответы только усугубят то мрачное, что таится в его голове. Но подавил неприязнь и велел впустить Вилара.

Приятель — да, уже не друг, а приятель — уселся в уголке дивана и, закинув ногу на ногу, обвёл кабинет взглядом:

— Никак не могу привыкнуть к свечам.

Адэр понимал, что пустая фраза и нарочито раскованная поза — всего лишь попытка набраться смелости.

Вилар тяжело вздохнул:

— Я видел выражение твоего лица, когда заговорили о храмах.

Адэр скрестил руки на груди:

— Мне казалось, ты рассматривал своё отражение в столе.

Вилар натянуто улыбнулся:

— Помнишь, как эту позу называл преподаватель психологии?

Адэр слегка приподнял скрещённые руки:

— Эту? «Защитный барьер».

— Значит, помнишь… Я не собираюсь тебя в чём-то убеждать.

— Буду признателен.

— Я лишь хочу уберечь тебя от ошибки.

— Попробуй.

Вилар усмехнулся:

— Попробую. Что бы ты ни делал, тебе не удастся заручиться поддержкой здешних дворян. Они расчётливы и лживы. Простой люд не понимает твоих замыслов. А у тебя и замыслов нет, как их сплотить. Древние народы сидят в бывших резервациях, и никакая сила их оттуда не выгонит. Они привыкли. Им так удобно. И если ты затеешь войну с духовенством — останешься один. Советники не в счёт. Мы тебе нужны, чтобы было кого винить, когда дела плохи.

— Ты так считаешь?

— На заседании люди радовались успехам, а ты никому не сказал спасибо.

— Человек, заслуживший моё спасибо, уехал.

Вилар скривился:

— Самое ужасное, что этого человека мог удержать только правитель, но он даже не пытался этого сделать.

Адэр вжался в спинку кресла:

— Правитель не посчитал нужным.

Вилар поднялся, кивком указал на Парня, дремлющего возле камина:

— Я рад, что у тебя остался хоть один друг.

Адэр до глубокой ночи простоял возле окна. Где-то там, за непрозрачным стеклом, море. Где-то там далёкий горизонт, а за ним человек, который мог его уничтожить. И спасибо ему, что он понял это и уехал.

***

Обогрев пола и стен отключили. Из вентиляционных отверстий тянуло приятной прохладой, но в каюте становилось всё жарче.

Обмахиваясь папкой для бумаг, Малика корпела над книгами. В Грасс-Дэморе Альхара рассказывал ей о законах и учил её повседневным фразам, чтобы она могла общаться с Иштаром и слугами. На письмо и чтение не оставалось времени, и необходимости в этом не было. На коронации Малике предстояло произнести заклинание, составленное на древнем языке — его знают только жрецы. Они-то и будут проговаривать слова, а Малика повторять за ними, пока не запомнит. К государственным делам её не допустят. Переписываться на шайдире ей не с кем. А значит, забивать голову ненужными знаниями нет смысла. Но Малика постигала незнакомый алфавит, надеясь, что ей позволят посещать библиотеку в сезон штормов, когда ветер принесёт с пустыни песок, и на долгие два месяца Ракшада спрячется в жёлтой непроглядной мгле.

Галисия быстро охладела к ракшадским книгам: слова непонятные, рисунков мало, у старухи противный голос, Малика слишком увлечена закорючками, которые назывались буквами, хотя на буквы совсем не походили.

Выпросив у Малики несколько листов бумаги, дворянка целыми днями сидела перед сундуком, подогнув под себя ноги. Рассматривала узоры на стене, накручивая на палец белокурый локон. Иногда закрывала ладонями лицо и покачивалась взад-вперёд. Потом вдруг хваталась за ручку и начинала что-то выводить на бумаге. Писала письмо родителям? Или Адэру? Хотя нет… Ручка двигалась рывками, резко меняя направление. Малика догадалась: Галисия рисует.

Кенеш притащила керамический кувшин. Повесив его на крючки, вбитые в стену, откинула крышку. Над узким горлышком заклубился ароматный дымок, словно сосуд был наполнен кипящим фруктовым нектаром.

— Благовония, — пояснила Кенеш, заметив взгляд Малики. С её разрешения достала из папки листы бумаги и принялась раскладывать их на ковре, сопровождая свои действия словами: — В Лунной Тверди сто семьдесят пустынь. Столько же ступенек к трону хазира. У каждой пустыни своё название: Восковая, Зелёная, Золотая, Медовая. — Похлопала маленькой ладонью по крайнему листу. — Здесь Живая Пустыня, здесь Ракшада.

— Что она говорит? — поинтересовалась Галисия.

Малика перевела слова старухи и от себя добавила:

— Ракшада переводится: «Цветок в тени».

— Столица Ракшады — Кеишраб.

Малика вновь перевела:

— Родник без дна.

— В серёдке Лунной Тверди есть Чёрная Пустыня, — продолжила старуха. — Она очень-очень большая. Там живут трупники. Плохие люди. Они раскладывают мёртвых на песке, высушивают их на солнце, потом делают из них идолов. Поэтому в воздухе Чёрной Пустыни плавают ядовитые миазмы.

Малика поймала на себе вопросительный взгляд Галисии:

— Ничего интересного. Обычная география.

Если к рассказу о кубарате добавить страшилки о мертвецах — у изнеженной дворянки снова сдадут нервы.

Старуха разошлась не на шутку. Затараторила, водя над полом руками:

— Откуда бы ветер ни дул, он разносит трупные миазмы по всей Тверди. Дует на север — миазмы летят над Восковой Пустыней. Дует на юг…

— Какое это имеет отношение к благовониям? — не выдержала Малика.

— Люди вдыхали ядовитые газы и умирали в муках. А потом великий человек придумал целебные смеси. Они дымят везде: на улицах и рынках, в домах и храмах.

Теперь ясно, почему в Ракшаде так пекутся о чистоплотности. Особое внимание уделяется рукам. Еду берут правой рукой, которая считается чистой. Двери открывают левой. Деньги берут тоже левой рукой. Деньги нельзя класть в карман или на стол, только в кошёль. Левой рукой запрещается притрагиваться к лицу.

Эти и другие законы были продиктованы инстинктом самосохранения. За тысячи лет они превратились в образ жизни, поэтому ракшады не думают о наказании: чтобы нарушить закон, надо сойти с ума и не осознавать, кто ты и где ты находишься. А иностранцам приходится туго.

— Трупники глотают миазмы как живую воду и плодятся как песчаные мыши, — скороговоркой выпалила Кенеш, трижды поплевала на листок в центре и потопталась на нём.

— У нас говорят: «Как кролики», — улыбнулась Малика.

— Сколько у кроликов детёнышей? — поинтересовалась Кенеш.

— Не знаю.

— Шабира! Не говори: «Не знаю». Говори: «Не помню».

— О чём она рассказывает? — встряла в разговор Галисия.

— О песчаных мышах, — откликнулась Малика.

Галисия скривилась:

— Мерзость. Зачем ты это слушаешь? — И вновь занялась рисунком.

— Ты не ответила, шабира. Сколько у кроликов детёнышей?

— Не знаю.

Кенеш свела брови. Малика захлопнула книгу. Хорошо, она скажет так, как хочет служанка. А говорили, что с шабирой никто не спорит…

— Не помню.

— А не помнишь, потому что шабира знает всё. Нужные знания вспоминает, а ненужные выбрасывает, — произнесла старуха и принялась собирать листы.

Движения изящные, тело стройное, руки гибкие, шаги грациозные. Если не видеть лица — девушка, да и только.

— Ты кубара?

Кенеш на секунду замерла. Подняла последний лист:

— Шабира всё знает.

Галисия вскинула голову:

— Ты сказала «кубара»?

Сейчас для неё это наболевший вопрос.

— Ты была в кубарате отца Иштара? — спросила Малика.

— Да, — кивнула старуха, складывая листы в папку.

— Сколько тебе лет?

— Семьдесят четыре.

— Ты всю жизнь провела во дворце.

— Шестьдесят один год.

— И никогда из него не выходила?