Трон Знания. Книга 5 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир". Страница 62
— Виконт Ланир, — проговорил Адэр. — От успеха мероприятия зависит ваше будущее. Не забывайте об этом.
Виконт поклонился, предложил Эйре присесть на диван и, разместившись рядом с ней, открыл сценарий.
Войдя в кабинет, Адэр разорвал заявление Муна и придвинул к себе протокол заседания Совета.
Глава 13
*
Сибла смотрел на подростка, вытирающего слёзы и сопли.
Отец мальчишки — щуплый мужичок с жиденькой бородкой — отвесил сыну увесистый подзатыльник:
— Как можно засрать себе жизнь в тринадцать лет?
Подросток зарылся лицом в ладони и разрыдался.
— Вы не знали, чем он занимается? — спросил Сибла.
— Говорю же: нет! Я пошёл в уборную, а там… в дыре, внизу… что-то плавает. Вытаскиваю: котомка. В ней его вещи: штаны, рубаха, майка. Всё в крови. Убить ума хватило, а сжечь ума не хватило. — Мужик с хлопком прижал руки ко лбу, покрытому потом. — И что теперь делать?
— Я не хотел её убивать, меня заставили, — пробубнил подросток в ладони.
Мужик затряс руками:
— Как теперь жить, зная, что твой сын убийца?
— Они сказали, что на том свете всё равно: убийца ты или вор, — проговорил мальчишка, перемежая слова всхлипами.
— Так ты ещё и вор?
— Она проститутка. Они сказали, что я сделаю доброе дело.
Мужик врезал кулаком сыну в ухо. С виду тщедушный, а силы не меряно. Мальчишка как пушинка слетел с табурета, проехал по полу и тюкнулся головой в стену.
Сибла окинул взглядом исповедальню. В ней было пусто, как и на душе. И только шестирукий святой равнодушно пялился с полочки для реликвий.
— Вы ничего не знали… — произнёс Сибла.
— Не знал. Честно, — простонал мужик. Поднявшись, приблизился к сыну, потряс за плечо. — Вставай. Я погорячился. Вставай.
— Вы отец, вы обязаны знать, — промолвил Сибла, наблюдая, как тот неумело поглаживает рыдающего мальчика по спине.
— Да у меня забот полон рот, — взбеленился мужичок и заметался по комнате, натыкаясь на стены словно слепой. — Я пашу сутками, чтобы кормить семью, платить за дом и школу, покупать эти чёртовы бляшки с хлыстом. У меня мать в инвалидной тележке. Я прихожу с работы и убираю за ней дерьмо, потому что жена брезгует. Я соскабливаю дерьмо с усохших ног, и никого не волнует, что я тоже человек, что мне тоже противно.
— Отправьте её в приют для стариков, — сказал Сибла.
Мужик плюхнулся на табурет:
— Но как же… это же мать…
Сибла кивком указал на скрутившегося в калачик мальчишку:
— А это сын.
— За два года здесь всё поменялось. Кто-то махнул на всё рукой и уехал. Мне, чтобы уехать, надо продаться дьяволу, и всё равно денег не хватит. У всех знакомым проблемы с детьми. Я думал, сия чаша меня минует. Но нет. Этот город жрёт маленькие души. Ему всё мало, мало, мало. — Мужик уронил руки на колени, сгорбился. — Что мне делать? Я не могу сдать его стражам. Какой отец отправит сына в тюрьму? Из-за кого? Из-за шлюхи! И каким он вернётся? И оставить так не могу. А вдруг его снова подговорят кого-то убить? — Сложил руки перед грудью и с мольбой воззрился на Сиблу. — Спасите его душу, Брат.
— Подойди, — велел Сибла подростку.
Мальчик поднялся. Приблизившись, покосился на отца. Худенькие руки, тощая шея с выпирающим кадыком, прыщавое лицо, торчащие уши; одно ухо покраснело и опухло от удара. В позе больше обиды, чем страха. И ни капли раскаяния в глазах. Ребёнок, познавший вкус убийства, испытавший в полной мере свою власть над другим человеком. Семена Рашора уже дали всходы…
Сибла видел только два пути: либо бороться за каждую крупицу души, вытравливая ядовитые ростки, либо отдать мальчишку Рашору: пусть сожрёт ещё одну загубленную жизнь.
Но разве он, Брат, оказался в преисподней не для того, чтобы разрушать её изнутри? Разве не эту цель он выискивал, блуждая два года по стране, таская на плечах котомку с одеянием ангела?
— Как тебя зовут? — спросил Сибла.
Мальчишка шмыгнул носом и снова покосился на отца:
— Дин.
— Ты знаешь, Дин, что тюрьма для мальчиков и взрослая тюрьма находятся в одном искупительном поселении?
— Не знаю.
— А знаешь, что некоторые взрослые дяденьки делают с мальчиками?
— Зачем вы это говорите? — возмутился отец ребёнка.
— Я взрослый, папа, — ответил Дин спокойно. — Я всё знаю.
— Бог мой, — всплеснул отец руками.
— На улице «Штанов» два публичных дома. Там работают только парни. И мужиков ходит к ним больше, чем к шлюхам.
Отец вновь вскочил с табурета и заходил, причитая:
— Боже мой… боже мой… мать ему сказки рассказывает, а он… боже мой…
— Ты туда ходил? — спросил Сибла.
— Нет. Пацаны рассказывали.
— Боже мой… куда бежать… куда бежать… — продолжал бормотать отец.
— Пап… я больше никого не убью, — проговорил Дин слезливым тоном.
Отец затряс кулаками:
— Не верю! Не верю! — Кинулся к сыну, сгрёб его в охапку. — Это всё они. Бедный мальчик.
Сибла похлопал его по плечу и отвёл в уголок:
— Оставьте сына у нас.
Отец часто закивал:
— Да-да, конечно. Помогите ему. Если мать узнает… Как пережить?
— Вы не сможете с ним видеться.
Отец закивал:
— Да-да, конечно. — И вдруг застыл, расширил глаза. — Почему?
— Потому что ваша любовь помешает стать ему человеком. Ваш сын упал, низко упал, и только любовь Бога поставит его на ноги.
— Я никогда его не увижу?
Сибла улыбнулся:
— Увидите. Может, через месяц. Или через два. Оставьте свой адрес, мы вам сообщим.
— Я принесу его одежду.
— Не надо.
Закрыв мальчика в исповедальне, Сибла провёл несчастного отца к себе в кабинет, взял с него письменное разрешение на перевоспитание сына. Распрощавшись, отправился в подвал.
Братья выгребали из деревянного ящичка деньги и складывали монеты в стопки. На проповеди приходило всё больше и больше народа. Людвин считал, что кто-то пригоняет людей в дом молитвы, и этот «кто-то» — Хлыст. Кому ещё могли понравиться слова, призывающие почитать и поклоняться истинному хозяину города? Однако самого Хлыста среди «прихожан» не было.
Суммы пожертвований увеличивались с каждым днём. Волки ели мясо, Братья ужинали в ресторанах, Братство обзавелось слугами и прачками.
Сибла подошёл к столу, посмотрел на стопки монет:
— Мне нужен мешок из рогожи. Лучше два или три. Нужна соль. И несколько комнат в подвале под чистилище.
Братья переглянулись:
— Мы же решили не использовать методы Праведного Отца.
— Мы открываем приют для трудных детей. Первый сидит в исповедальне.
— Это противозаконно, — возразил Людвин.
— В Рашоре мы единственный закон, пора уже понять.
— Нужны документы, разрешающие работать с детьми.
— Вот разрешение, — сказал Сибла и положил на стол лист, исписанный отцом подростка. — Тринадцатилетний вор и убийца. Я не могу открыть тайну исповеди и сдать его властям. Что прикажете мне сделать: отпустить его на свободу? Пусть убивает дальше?
— Нужны настоящие документы, а не эта писулька! — не унимался Людвин.
— Хорошо, — кивнул Сибла. — Хорошо. Я получу документы, хотя приют для праведных мальчиков существовал без всяких документов.
— Не говори о том, чего не знаешь. Бумаги на приют выдала конфессия ирвин.
— Так вот с чьего разрешения меня морили голодом, когда я не мог сходить в туалет по расписанию, — проговорил один из сектантов.
— А меня выставили на снег босиком за то, что я не обрезал ногти, — отозвался второй.
— А мне…
— Хватит! — оборвал Сибла. — Давайте решать. Что сделаем с убийцей?
— Он раскаивается? — спросил Брат, считая монеты.
— Я не беседовал с ним. Но думаю, нет, не раскаивается.
— Побеседуй. Потом и решим.
Сибла вернулся в исповедальню.
Мальчишка сидел на табурете и таращился на святого:
— Почему у него шесть рук?