Кареглазка и чудовища (СИ) - Наседкин Евгений. Страница 26

Был поздний вечер, на базе тускло горели фонари, поэтому что-то рассмотреть я смог.

— Вот это наша вторая Троя, так сказать — а третьей не бывать! Доволен? — с удовольствием протянул Свинкин, наблюдая за моей реакцией. — А там, справа, будка — в ней временно живет твой пес.

В ответ я только кивнул, обдумывая увиденное. Снизу пялились прохожие, и мне это не понравилось. Санитар подхватил меня, возвращая в палату, и я в этот момент умудрился тыкнуть им всем факью. Они оторопели, а мне аж на душе полегчало…

— А теперь отдохни, — пожелал Иван, быстро сделав укол в мою локтевую вену.

И я действительно задремал. Но перед этим предо мной снова пронеслись картинки этой современной крепости: маленькие и большие здания, танки и машины, люди. Но больше всего поражала огромная стена на фоне чернеющих горных громад. Безопасно ли здесь для меня?

****

В понедельник зима окончательно выкинула белый флаг. Снаружи все щебетало и жужжало, а солнце щедро заливало палату. Я всегда считал, что не завишу от природных циклов, но сегодня что-то переменилось.

Я проснулся еще часов в семь утра. Мой Свинкин еще не пришел и, не поверите, стало скучно. Нет, я не желал общения — еще чего не хватало — просто надоело лежать в постели одурманенным бревном, иногда просыпаясь, чтоб поволноваться о будущем. Тем более, что вчера Иван забыл пристегнуть меня к кровати. И дверь в палату оказалась не запертой.

На полке стоял пузырек со спиртом, и я принял чуток, запив водой. Внутри обожгло пламенем, а я наполнился эндорфинами. Как же классно! Может, прогуляться? На моем этаже все двери оказались заперты. Я поднялся этажом выше, а затем — еще выше, туда, откуда можно было выбраться на крышу. И я вдруг решил обозреть Илион с более высокой площадки.

Пока я возился с люком, который не хотел открываться, за спиной послышалось шорканье, и мои безуспешные потуги были прерваны сердитым слащавым голосом.

— Милый мой, какого черта ты здесь делаешь?! — возмутился Ливанов, появившийся невесть откуда. — Ты не дома, чтоб шастать, где вздумается!

Бесформенная туша нависла надо мной, обдав ментолом, и мне показалось, что его опухшее лицо перекошено от злости и омерзения.

— А что, отец, — сделав серьезное лицо, спросил я. — Покемоны у вас здесь есть?

— Что!? — начмед застыл на месте, осмысливая вопрос. — Что ты сказал?

— Я говорю — я просто вышел погулять! — чеканя каждое слово, ответил я.

Гнев на лице доктора стал менее выраженным — он взял себя в руки.

— У тебя швы… могут разойтись. Иди к себе, пожалуйста, — Игорь Анатольевич сходу придумал объяснение своей ярости, как мне показалось.

Я поднял руки, сдаваясь, и пошел вниз, на свой этаж. Пройдясь по коридору, я вышел к лестнице с противоположной стороны, и пошел вниз. Еще какой-то жирдяй не указывал, что мне делать.

****

Я запутался. По моим расчетам, я уже должен был спуститься на первый этаж, но… лестничные марши продолжились, и я оказался черт-знает где. В итоге я вышел там, откуда доносилась музыка. По пути встретились бронированные двери, но они были открыты.

Музыка, которая привлекла меня, звучала дальше по коридору, и я поковылял туда, заглядывая во все открытые двери. Диспетчерская — с длинным предлинным столом-пультом, усеянным кнопками и датчиками. Зал с огромными черными шкафами, гудящими и бликующими — что-то похожее на серверную. Запертая массивная дверь. Еще одна дверь, за которой я обнаружил стеллажи со стеклянными резервуарами с законсервированной живностью. Крысы, кошки, собаки, и… голова кракла в здоровенной банке. Жуть!

Наконец, я доплелся до источника музыки. Двери распахнуты настежь — я заглянул, и замер. В сумрачном свете мониторов, среди компьютеров, центрифуг и микроскопов танцевала девушка. Грациозно кружась в такт с задорным, хоть и не слишком быстрым, ритмом, она порхала у экранов, а потому предо мной был только вид сзади — но и это было чудесно.

Пышные рыжие волосы струились по васильковому платью как волны огненного моря, бедра изгибались, как асинхронный маятник, задающий темп невероятного сексуального ритуала. Легкая и воздушная, она демонстрировала естественный кошачий изгиб позвоночника, упругие орехи ягодиц и хрупкие лодыжки, сжатые темным капроном колготок. Гостья из прошлого, Ким Бессинжер, только рыжая…

Ростом она была ниже меня — метр семьдесят, или чуть меньше, но этого было достаточно, чтоб подчеркнуть ее стройность и изящество — низкорослые девушки, даже красивые, таким похвастаться не могут, они несравнимы, как цветущее вишневое дерево и куст барбариса.

Эта девушка прекрасна, как самый чистый рубин в женском обличии. Женственна, как Елена Троянская, обольстившая Париса. Свежа, как нежный жасмин в султанском саду… и я хочу ее так сильно, как ничего больше, и никогда в жизни. Хочу взять соблазнительницу, сорвать запретный плод, и погрузиться… хочу сдаться ей, ибо нет в нашем мире оружия сильней, чем женская красота. «Сегодня в белом танце кружимся, — протяжно поет мужской голос, — Наверно, мы с тобой подружимся»…

Рыжая богиня, пританцовывая, передвинулась к соседнему столу, и начала печатать на клавиатуре, не прекращая двигать бедрами. Вероятно, она засекла меня боковым зрением, так как вдруг развернулась, и уставилась на меня, улыбнувшись.

— Гриша?! Ну, здравствуйте!

Я потерял дар речи, чувствуя, как подгибаются ноги. Это была Кареглазка. То есть — Елена Ивановна, жена Горина. Она подошла к проигрывателю, и прикрутила звук. Я же таращился на нее, не в состоянии отвести взгляд от шелковистой кожи и пухлых губ, и одновременно с этим придумать ответ.

— Эй! Может, скажете, на что Вы так внимательно смотрите?! — нарочито серьезно спросила Кареглазка, теребя что-то золотистое между пальцами.

Бывает, что я говорю глупости — и даже очень часто бывает. И здесь я подтвердил амплуа.

— Сексуально! — выдавил я из себя.

Выражение ее лица изменилось, улыбка пропала.

— Ага! Вот так, значит. Ладно, молодой человек, поведайте, что же Вы вкладываете в это слово?

Я несколько секунд искал подходящее определение, но мозг словно заржавел. Поэтому сказал первое, что пришло в голову.

— Это когда хочется трахнуть.

Она прекратила моргать, и внимательно, с гадливостью, оглядела меня от ботинок до марлевого бельма на глазу.

— Вы мерзкий, — сообщила она. — Сходите в сортир, там фапайте. Или сочините еще одну дебильную поэму.

Не надо было ей этого говорить. Во мне словно переключился тумблер, выплескивая ярость, и активируя дерзость. ОНА БЕЗ СПРОСА ПРОЧЛА МОЮ ТЕТРАДЬ! Она издевается надо мной?!

Или нет? Я подковылял к Елене Ивановне, и с каждым моим шагом ее прекрасные глаза расширялись. Хороший знак. И тут меня осенило, что если хочу заполучить самую лучшую, то это — она. И для этого ее нужно сломать. Покорить. Заставить подчиниться сильному мужчине. Ведь все, что вам чешут женщины о любви, романтике и взаимопонимании — это бред, фантазия, приходящая в прелестные головки в моменты, обусловленные месячным циклом. А остальное время эти самые женщины проклинают вашу мягкость, нерешительность и занудность. Если баба захочет жить с бабой, она и будет с ней жить — но нормальной бабе нужен мужик.

Тетрадь я решил оставить на потом. Обычно, это был мой козырь в отношениях с противоположным полом, но ясно, что Кареглазку мои сочинения не поразили.

— Выходи за меня замуж, — мне показалось, что в ее глазах промелькнула улыбка, а возможно, это было что-то иное. — Мы будем заниматься любовью дни и ночи напролет, на виллах и пляжах Средиземного моря, на заброшенных островах Карибского моря, и в пустынных древних городах Леванта. А после, тебе будет тяжело ходить, ты не сможешь свести ноги…

Я не успел договорить свою пошлую тираду, так как Крылова шагнула вперед, и влепила мне пощечину, поцарапав мой нос своей золотой побрякушкой.

— Ах, ты наглое быдло! — выкрикнула она, вдруг перейдя на оскорбительное «ты», и размахивая кулоном перед моим единственным глазом. — Говори — что это?! Где Ковчег, ты, ублюдок? Что произошло с Артуром?