На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре (СИ) - Самойлова Инга Михайловна. Страница 11

Она кинула встревоженный взгляд на сына, нехотя встала и открыла дверь. На пороге стояли господин в черном и два довольно хмурых типа.

— Катарина Хмельницкая?

— Да, это я, — растеряно ответила она.

— Собирайтесь. Пройдемте с нами.

— Что вы хотите?

— О, сущую малость! Вам ведь хорошо знаком Алексей Глебов?

Катарина напряглась.

— Нет, я совсем его не знаю.

— Не нужно меня обманывать, госпожа Хмельницкая. Мои люди слышали ваш с ним разговор в гримерной. Так что, вот вам бумага, перо, чернила и пишите все, что о нем знаете.

Катарина уставилась на письменные принадлежности, которые перед ней положил Лопухин. Она думала о Пашке, которого ей пришлось оставить одного в гримерной. А еще, он боится оставаться один в темноте. А если она не вернется, о нем некому будет позаботиться.

Она пристально посмотрела на господина в пенсне.

— Если я напишу, вы отпустите меня?

Лопухин оперся руками о стол и наклонился к ней.

— Конечно же. Вы сможете вернуться к сыну.

Катарина посмотрела на письменные принадлежности. Затем взяла перо, придвинула лист бумаги. И стала писать.

Глебов вернулся домой лишь утром. Убедившись, что слежки за домом нет, он пробрался в квартиру.

Алексей не знал, что сказать жене, чтобы убедить ее в необходимости уехать из Петербурга. Каково же было его удивление, когда жены не оказалось дома — ни ее, ни ее вещей. Первоначально он испугался того, что ее схватили, но тут же отмел это предположение.

Глебов позвонил в колокольчик, и вскоре явилась их приходящая рано утром прислуга Арина.

— Моя жена просила что-нибудь мне передать? — спросил он женщину.

— Да, Алексей Петрович, она оставила вам записку. — Арина передала Алексею небольшой согнутый пополам листок.

Глебов развернул его. Всего четыре слова. «Я уехала в Москву».

— Вам что-нибудь угодно? — неуверенно спросила прислуга, выводя его из ступора.

— Нет. Можете идти.

Когда Арина удалилась, Глебов смял листок и швырнул его в угол комнаты. Все отношения свелись к каким-то паршивым четырем словам! Он плеснул в бокал коньяк и залпом выпил. В записке Лиза даже не указала к кому едет и зачем. Значит, она не хочет его видеть. Как все некстати! Алексей встал, подобрал с пола записку Лизы, положил в камин и сжег. Скидал необходимые вещи в чемодан. Выглянул наружу и, убедившись, что слежки нет, вышел из квартиры.

Алексей, увидев Айседору Дункан, остановился как вкопанный. Третий день он безуспешно разыскивал жену по многолюдной Москве, а встретил американскую танцовщицу!

Она приветливо помахала ему рукой, «перепорхнула» дорогу и оказалась возле него.

— О, это вы! Я поражена!

— А я-то как поражен! — Он поцеловал ее ручку. — Как давно вы здесь?

— Я прибыла вчера. Составите мне компанию? — скорее попросила, чем спросила Айседора, приглашая его прогуляться.

Глебов мгновение поколебался.

— С удовольствием. Как вам Москва?

Дора шла рядом с Алексеем и улыбалась. Москва казалась ей солнечной, пестрой и крикливой. На фоне голубого неба высились многочисленные золотые купола. Деревья были окутаны воздушными облаками инея, а веточки покрыты снежной коркой. Московские люди же были шумными, нарядными.

— О, это сказка! Солнечная, легкомысленная и совершенно не страшная сказка, которую во всем мире могли придумать только русские люди. — Айседора глубоко вдохнула морозный воздух. — Россия… Вот, оказывается, она какая!

Алексей засмеялся, а Дора улыбаясь, посмотрела на него.

— Здесь, в Москве, кажется невозможным предаваться мрачным мыслям.

— Вы уже выступили Москве?

— Да.

— Не сомневаюсь, концертные залы были переполнены восторженной публикой.

— Да, так и было. И мне аплодировали известные представители художественного мира Москвы! Я познакомилась с самим Станиславским [20]!

— Станиславским?

— Да. Он — талантливейший человек! В нем природа соединила все лучшие качества человеческой натуры: благородство, талант, интеллект, нравственную чистоту и величественную красоту.

— О, я вижу, вы очарованы им!

— Вы ревнуете?

— Немного.

— Ах, Алекс! Я очарована, околдована совершенно иным мужчиной. — Танцовщица многозначительно посмотрела Глебову в глаза. Он выдержал ее взгляд, лишь улыбаясь в ответ. Айседора вздохнула, отворачиваясь. — Я с радостью приняла дружбу Константина Сергеевича. Я познакомлю вас. А вот и он!

Алексей взглянул на высокого усатого мужчину, идущего навстречу к ним. Он, улыбаясь, сделал шаг к нему на встречу и они пожали друг другу руки.

— Так вы знакомы! — догадалась американка.

— Да, и довольно давно, — подтвердил Станиславский. — Алексей Петрович брал у меня уроки актерского мастерства.

Глебов улыбнулся:

— Да, и частенько слышал твою излюбленную фразу.

— «Не верю»! — в один голос произнесли Алексей и Айседора, и все дружно рассмеялись.

— Давно в городе? — поинтересовался Станиславский.

— Несколько дней.

— Один или с супругой?

— Пока что один. Мы должны встретиться на днях, — уклончиво ответил Глебов.

— Обязательно приходите в наш театр. Я знаю, что ей очень понравится новая постановка.

— Непременно.

Айседора взяла Станиславского под руку.

— Мы с Константином Сергеевичем едем кататься по Москве. Он обещал показать мне город. Составьте нам компанию.

Алексей хотел отказаться, но Дора и Станиславский его уговорили, и он отправился с ними на прогулку.

Их тройка выехала по направлению к Воробьевым горам, где можно было насладиться панорамой Москвы. Тройка летела по заснеженной дороге, из-под копыт взметались комья снега, которые тут же рассыпались в серебристую пыль, бубенцы весело звенели. Айседора, расставляя руки в стороны, смеялась, наслаждаясь свободной ездой.

На Воробьевых горах — свысока — заснеженная Москва казалось чудным зимним миражом. Яркие купола с крестами, длинная белая лента Москвы-реки, сизый густой дым, поднимающийся столбом из труб домов, — и все на фоне белоснежного ландшафта и чистого голубого неба… А потом вновь мчались на лихой тройке под звон бубенцов, возвращаясь в Москву.

Московские торговые ряды были самым шумным и многолюдным местом. Здесь было настоящее столпотворение — однако это место посещал только простой народ. Айседоре же было любопытно наблюдать за ними, находиться среди них. И господа ее сопровождали.

Торговцы и торговки громогласно расхваливали свой товар. Купчихи, и кухарки, укутанные поверх шуб яркими платками, и мужики в теплых тулупах присматривались к предлагаемому товару, торговались, что-то приобретали. Краснощекие от мороза бабы, восседая верхом на коробах со стряпней, голосисто зазывали отведать горячие аппетитные пирожки.

Успев довольно сильно проголодаться, Айседора ела румяный пирожок, надкусывая его маленькими кусочками, чтобы не обжечься. Ее глаза сверкали, и невольно мужчины, сопровождавшие ее, восхищались непосредственностью и простотой Айседоры Дункан.

— А не выпить ли нам чая? — предложил Константин Сергеевич, похлопывая себя по бокам.

Чай налили им из большого пузатого самовара, вместе с чаем подали дымящиеся блины с искристым медом. На морозе казалось, что ничего вкусней быть не может!

Они вновь уселись в сани и тронулись в путь. Айседора желала дальнейших развлечений. После осмотра достопримечательностей Москвы, Станиславский предложил совершить дальнюю поездку в загородный ресторан. Дункан его поддержала.

— Здесь все вокруг дышит чистой первобытной радостью! — прокричала восторженно она, когда сани, запряженные тройкой, заскользили по дороге.

Константин Сергеевич очаровано взглянул на Айседору, что не укрылось от Алексея. Щеки у нее разрумянились, на ресницах нарос иней белой пушистой бахромой и мило покраснел кончик носа.