На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре (СИ) - Самойлова Инга Михайловна. Страница 12

— Ну что, нравится вам у нас? — спросил Станиславский.

— Очень… Очень! — ответила она.

Загородный ресторан встретил их ароматом вкуснейших блюд. Это было дорогое заведение, сохраняющее своеобразие русского кабака и потрясающее посетителей обилием яств, приготовленных по старинным рецептам. Половые [21] — в белоснежных расшитых косоворотках, шароварах, заправленных в сапоги со скрипом, — проворно бегали между дубовыми столами, угодливо сгибались перед посетителями в низком поклоне, да так, что были видны напомаженные гладкие прямые проборы. Улыбаясь, половые предлагали самые разнообразные блюда: стерляжью уху, белугу в рассоле, индюшку, откормленную грецкими орехами, поросенка с хреном, пельмени.

Звучала музыка, исполняемая на русских народных инструментах, главным из которых была балалайка. Отплясывали в народных платьях и кокошниках плясуньи.

Вечер пролетал быстро и незаметно. За последнее время Глебову впервые удалось отвлечься от мрачных мыслей. Ему доставляли удовольствие и обстановка, и общество знакомых — служителей Мельпомены. Все ощущали невероятное опьянение радостью жизни. А может эта бесшабашная радость была результатом неосторожно выпитой очередной рюмки русской водки? Что бы это ни было, но терять ощущение не хотелось!

Однако веселье не помешало Алексею заметить старого знакомого — Савву Тимофеевича. Извинившись перед Станиславским и Дункан, Глебов, направился к нему. Станиславский, заметив, с кем разговаривает Алексей, тоже поприветствовал бородатого господина.

— А с кем беседует месье Глебов? — поинтересовалась Айседора.

— С Саввой Тимофеевичем Морозовым [22]. Фабрикантом. Представьте, он не только дал средства на строительство здания нашего Художественного театра, но и сам, представляете — сам! — работал на его строительстве маляром и штукатуром.

Айседора вновь взглянула на Глебова. Затем переключила свое внимание на Станиславского. Они довольно оживленно беседовали, когда к их столику вернулся Алексей. Его приподнятое настроение сразу бросилось в глаза.

— Что вас так порадовало? — полюбопытствовала Айседора.

— Хорошие новости. Очень хорошие, — ответил он. Затем разлил водки по рюмкам. — Давайте выпьем за то, чтобы в нашей жизни было как можно больше счастливых случайностей…

Было ли случайностью то, что Алексей и Айседора остановились в одной гостинице, Бог его знает. По крайней мере, Глебов сделал один логический вывод: когда-то Станиславский порекомендовал ему эту гостиницу, и, по всей видимости, он же занимался расселением американской гостьи.

Когда их программа развлечений подошла к концу, Станиславский высадил их возле парадной и укатил домой, где его ждали жена и дети.

Помахав ему на прощанье рукой, Дункан взглянула на Глебова, улыбнулась. Затем пройдя пару шагов, неожиданно пошатнулась. Алексей учтиво поддержал ее за локоток.

— Что с вами, Дора?

— Ничего страшного, просто закружилась голова, — ответила она, касаясь лба тыльной стороной ладони. Слабо улыб нулась. Затем пошатываясь, сделала пару неуверенных шагов.

— Я провожу вас. — Алексей подхватил ее под руку. — Обопритесь об меня…

Он довел молодую женщину до двери ее номера.

— Как вы чувствуете себя?

— Мне лучше, — прошептала она, продолжая опираться на его руку и прижиматься к нему всем телом.

Осознавая двусмысленность ситуации, Алексей осторожно отодвинулся от нее. Взял из ее рук ключ, открыл дверь.

— Я позову вам горничную, — сказал он, вложив ключ ей в ладонь.

— Хорошо, — согласилась Дункан. — До свидания, Алекс.

— До свидания.

Глебов сделал пару шагов, и тут услышал глухой звук позади. Он обернулся. Дора лежала на полу.

Алексей подхватил на руки упавшую в обморок женщину и, внеся ее в номер, бережно опустил на диван. Как только ее голова коснулась изголовья, Айседора обвила руками шею мужчины и притянула его к себе. Ее теплые нежные губы прижались к его губам в страстном требовательном поцелуе. Глебов ответил на поцелуй танцовщицы, но затем осторожно отстранился от нее.

— Нет, нет! Не уходите! — воскликнула она.

— Я не могу, Дора. Я люблю свою жену, — ответил он, поднимаясь.

Айседора встрепенулась. В полумраке она не могла видеть выражение его лица.

— Любите? Эту глупую девчонку, которая не любит и не ценит вас?!

Алексей рассердился.

— Дора, вы сейчас не в себе и несете всякие гадости. Не смейте так говорить о моей жене. Вы ничего о ней не знаете.

Глебов развернулся, чтобы уйти, но Дора кинулась за ним следом, обхватила руками, прижалась к его спине.

— О, Алекс, не уходите! Останьтесь! Я так люблю вас! Так, что мне хочется носить вашего ребенка под своим сердцем! Останьтесь! Прошу!

Мгновение, пока Алексей молчал, показалось вечностью. Затем он бережно разжал объятия Айседоры, поцеловал ей руку и покинул номер. Закрывшаяся дверь будто подрубила американку. Она упала на пол и зарыдала.

Айседора не заметила, сколько прошло времени, но слезы ее высохли, а на лице отразилась отчаянная решимость. Она твердо шагнула к телефону.

Через полчаса Станиславский уже стучался в ее номер.

— Что случилось, мадмуазель Дункан? — встревожено спросил он и тут же замолчал — Дункан встретила его во все оружии — при свете свечей в легком воздушном пеньюаре, подчеркивающим все ее достоинства.

— О, да, случилось, — мелодраматично ответила она и, опустив ресницы, вздохнула. Затем жестом пригласила его войти.

— Я не вовремя. — засуетился Константин Сергеевич, ища повод ретироваться.

— Нет, нет! Войдите, мне нужно с вами поговорить!

Станиславский принял приглашение.

— О чем вы хотите поговорить со мной, мадмуазель Дункан?

Дора неторопливо, грациозно, словно пава, прошла к столику и стала разливать по бокалам шампанское, которое несколько часов назад планировала распить с Алексеем. Она заговорила:

— Я приехала на гастроли в Россию, впервые увидела златоглавую Москву, Третьяковку, Большой театр. Я околдована вашим театром, теми реформами, которые пытаетесь принести в театральное искусство вы. А потом я увидела и вас самого — высокого, усатого, породистого мужчину.

Айседора протянула бокал с шампанским Станиславскому и села рядом с ним на диванчик.

Станиславский, пытаясь скрыться от ее пристального взгляда, пригубил шампанское. Он кожей чувствовал, что перед ним разыгрывают сцену. И хотя Дора была прекраснейшей танцовщицей, но как актрисе ему хотелось ей сказать: «Не верю!».

В следующее мгновение Айседора огорошила его:

— Я хочу иметь от вас ребенка. Прямо здесь и немедленно!

Такого поворота Станиславский не ожидал, но все же сохранил самообладание.

— Это интересно! — произнес он. Выдержал паузу, обдумывая ответ, затем продолжил: — Однако, ребёнок для меня — очень ответственный шаг. И я хотел бы знать, под какой юрисдикцией будет находиться наше будущее дитя.

— Естественно, он всё время будет со мной! — воскликнула обескураженная Айседора.

Станиславский с задумчивым видом отхлебнул шампанское, поставил бокал на столик и поднялся.

— В таком случае меня это категорически не устраивает, — заявил он и откланялся.

Когда он ушел, Айседора в сердцах швырнула бокал в дверь. Хрусталь вдребезги разбился и разлетелся мелкими осколками по полу.

— Русские мужики — дураки! — выкрикнула она, и слезы брызнули из ее глаз. А затем она рассмеялась.

Двухэтажный каменный особняк Шмитов, в котором она находилась, выглядел чужим среди покосившихся домишек с низкими заборами Пресни. Эту окраину города с центром соединял Горбатый мост. Рядом с особняком находилась мебельная фабрика Шмитов, на воротах которой среди золотых корон и медалей виднелась гордая надпись: