Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София. Страница 68

Аллергических реакций не обнаружено.

День 1

«Трель» введена пациентке в стандартной дозировке перорально вместе с 5-ю каплями состава 1. В качестве макета использована картина «Берег Карпа» гунхэгского художника Ли Нита.

08.17. Пациентка не смотрит на картину, лежит лицом к стене. Не проявляет беспокойства.

08.34. Пациентка повернула голову к картине. Прислушалась и отвернулась обратно. Фиксирую начало стадии «шорох».

08. 56. Пациентка нервничает. Ходит кругами по палате, принюхивается, оглядывается на дверь, а потом прикладывает ухо к картине. Фиксирую начало стадии «белый шум».

09.05. Пациентка стучит в дверь. Перевод мистера Хорросона: «Я слышу шум волн. Чайки кричат и пахнет рыбой. Скажи доктору, что я схожу с ума, скажи». Фиксирую начало стадии «отрицание».

09.17. Ровно час с начала эксперимента. Пациентка в состоянии эйфории.

Счастлива?..

10.08. Фиксирую стадию «сопротивления». Пациентка проявляет первые признаки тревоги.

10.35. Фиксирую стадию абстиненции. Пациентка катается по полу и воет. Не пускаю в палату санитаров.

10.44. Пациентка сорвала картину со стены, порвала ее на куски и ест. Пустил санитаров — краска токсична. Пациентка в состоянии острого бреда, агрессивна, отбивается и пытается доесть картину. Кричит, что ненавидит этот берег. Новая стадия? Это нужно?..

11.07. Пациентка успокаивается. Лежит лицом к стене. Плачет. На вопросы отвечает четко.

Первый состав, «Трель», шестая неделя беременности, устойчивого результата не получено.

…

Уолтер растерянно смотрел на страницу, явно вырванную из другого блокнота с гладкой белой бумагой. Она была сложена вчетверо и спрятана под обложку.

— И зачем ему потребовалась таскать с собой именно эту страницу? — риторически спросил он у Эльстер, сидевшей на полу у двери.

— Думаю, надо дневник сначала дочитать, там и будет понятно зачем, — зевнула она в чашку.

Доктор Харрис написал патеру Морну, что имитацию по каким-то причинам задерживают. Уолтер окончательно смирился с необходимостью носить перчатки — ждать дальше было нельзя. Патер Морн ничего не говорил, но Уолтер прекрасно понимал, что если их переводят на разные этажи раз в день — значит, в Колыбели опасно.

К тому же его все сильнее мучили кошмары. Видений наяву больше не было, и он списал их на последствия воспаления, но сон из отдыха превратился в пытку. Уолтер старался спать как можно меньше, пил много кофе и попросил патера Морна убедить доктора Харриса назначить тонизирующие капли. К его удивлению, тоник ему предоставили почти сразу, и это почему-то нисколько не обрадовало, а наоборот, встревожило, но Уолтер списал все на обострившуюся паранойю.

Поезд до Эгберта отходил через два часа. Патер Морн принес Уолтеру сюртук Служителя и маску со знаком Колыбели Песчаной — небольшого храма на юге Эгберта. Эльстер он хотел дать платье Утешительницы, но Уолтер попросил достать мужскую одежду. Может быть, это была лишняя предосторожность, но Служитель и министрант должны были вызвать меньше подозрений, чем Служитель и Утешительница. Все же Унфелих искал в первую очередь молодого мужчину и девушку. К тому же к Утешительнице всегда могли обратиться за помощью, в то время как для обращения к клирику обычно требовался серьезный повод. Уолтер знал несколько десятков молитв и был хорошо знаком с обрядами Колыбелей, поэтому в своей способности разыграть клирика в экстренном случае не сомневался. А вот из Эльстер, с ее темпераментом и акцентом, Утешительница бы не вышла. Министранту же полагалось молчать и выполнять указания клирика.

Два билета до вокзала Лоу в Эгберте, третий класс, купе на шестерых, лежали у Уолтера во внутреннем кармане. Сначала он хотел попросить места в вагоне четвертого класса, с рабочими — боялся, что его кто-то узнает, ведь маску придется снять. Но потом решил, что Эльстер не заслужила такого приключения, к тому же почти пятидесятичасовая проверка на прочность после операции чревата последствиями.

Черный сюртук клирика ему шел, но он заметил, что Эльстер смотрит на костюм с явной неприязнью. Впрочем, свой она надела без возражений.

— Уолтер, а почему на рубашке для мальчика оборочки? — спросила она, разглядывая кружевные манжеты.

— Это символ чистоты, — задумчиво ответил он, продолжая вертеть в руках страницу. — Такие же нашивают младенцам на одеяла, там специальное плетение…

— Вот оно что! А я думала, чтобы мальчик больше был на девочку похож.

— Зачем? — рассеянно спросил он и тут же понял зачем. — О Спящий, Эльстер! Большинство клириков — достойные люди, настоящие Служители, без склонностей к… да не смотри ты на меня с такой жалостью!

Она послушно опустила глаза, но скептическое выражение с ее лица не исчезло.

— За что ты не любишь клириков? — спросил Уолтер, убирая страницу обратно под обложку.

— За лицемерие, — пожала плечами она.

— Есть много плохих людей. Жадных торговцев, лицемерных клириков, жестоких военных, корыстных Пишущих. А еще жестоких Пишущих, жадных клириков и корыстных военных. Но не любишь ты клириков, — настойчиво сказал он.

— У меня был кризис веры, — тихо сказала Эльстер, отводя глаза. — Я… когда-то хотела быть Утешительницей.

— Ты и сейчас можешь ей стать.

Уолтер пожалел, что начал этот разговор. Для того, чтобы стать Утешительницей, женщине не нужно было ничего, кроме желания и готовности посвятить себя работе. Но для Эльстер эта дорога была закрыта изначально — в любой Колыбели ее бы и на порог не пустили. На самом деле таких клириков, как патер Морн были единицы, по крайней мере на Альбионе — остальные считали Пташек святотатством и отрицали их человечность.

— А сейчас не хочу, — ответила она, и лицо ее осталось совершенно непроницаемым. Уолтер хотел все-таки добиться ответов, но решил закончить неприятный разговор. В конце концов, откровения перед дорогой все равно были не лучшей идеей.

Вздохнув, он убрал дневник в саквояж и залпом допил кофе.

— Знаешь, как происходит посвящение для любого, кто хочет связать свою жизнь с Колыбелью? — миролюбиво начал он, заново наполняя чашку.

— Нет, и… не знаю, — мрачно отозвалась Эльстер. Уолтер понял, что она хотела сказать и усмехнулся.

— Мне показывал патер Морн. Я когда-то тоже думал стать клириком, но только назло отцу — Служителям нельзя иметь детей. И когда патер Морн об этом узнал, он не стал меня отговаривать. Мне было шестнадцать, и мой нигилизм тогда выходил за все разумные пределы, — Уолтер тактично умолчал, что за разумные пределы его нигилизм вышел после истории с Джейн. — Мы пришли в келью молодого человека, который готовился стать Служителем. Он готовил глину.

— Что? — удивленно спросила Эльстер, поднимая глаза. Он усмехнулся, радуясь, что удалось ее заинтересовать.

— Глину. Протирал через сито, чтобы удалить все примеси. Раз за разом. Закончив с одной партией, он складывал глину в форму, заливал водой, накрывал чистым полотенцем и принимался за следующую. Мы смотрели, как он это делает пару часов, а потом ушли. Через неделю мы вернулись. Парень не обращал на нас никакого внимания. Я даже не помню его лица, руки помню — с длинными пальцами, холеные. И вот он этими руками месил глину. Очень тщательно, чтобы там не было ни одного пузырька воздуха. Когда мы вернулись на следующий день, он сидел перед гончарным кругом. На этот раз мы до позднего вечера молча смотрели, как он портит одну заготовку за другой. У него вообще-то неплохо получалось, но он явно хотел добиться чего-то конкретного. И вот уже почти ночью у него получился горшок.

Уолтер задумчиво смотрел в чашку. Вспоминал, как его раздражало многочасовое сидение на узкой, неудобной скамье и наблюдения за бесплодными попытками создать горшок, который можно было купить в любой гончарной лавке за пару мелких монет.