Хоу-Хоу, или Чудовище - Хаггард Генри Райдер. Страница 37

Затем в первый раз за все время преследования эти немые ищейки дали волю языку, и на нас полились проклятия, в особенности же на наших четырех гребцов, неофитов Хоу-Хоу. Вэллосы кричали, что, хотя закон запрещает им дальше преследовать беглецов, они (то есть беглецы) умрут, как умер Иссикор, покинувший страну. Один из наших не удержался от искушения и язвительно возразил, что кое-кто из преследователей умер в попытке задержать нас в стране, в чем они могут убедиться, пересчитав своих гребцов.

На эту очевидную истину преследователи ничего не отвечали, равно как и на вопрос, кто послал их в погоню за нами. В нашу маленькую лодку они сложили тела своих убитых и тихо двинулись вверх по потоку, волоча ее за собой на привязи. Больше я не видел этих прекрасных фанатичных лиц – последний привет проклятой страны, где я чуть не умер или, еще хуже, чуть не сделался пленником на всю жизнь.

– Баас, – сказал Ханс, закуривая трубку, – ведь мы свершили великое путешествие, о котором будет приятно вспоминать теперь, когда оно кончилось, хоть мне жаль, что мы не убили побольше этих похитителей людей, этих вэллосов.

– А я не жалею, Ханс. Напротив, мне горько, что я в них был вынужден стрелять, – ответил я, – и не хотел бы вспоминать об этой гонке не на жизнь, а на смерть, разве что поневоле померещится в ночном кошмаре.

– Не хотели бы? А мне, баас, приятны такие мысли, когда опасность миновала и вот мы живы, а другие умерли и теперь рассказывают сказки мистеру Хоу-Хоу.

– У каждого свой вкус, – проворчал я. Ханс попыхтел в свою трубку и продолжал:

– Странно, баас, почему эти канальи не вышли из лодки и не напали на нас со своими копьями? Побоялись, верно, наших ружей.

– Нет, Ханс, – ответил я. – Они смелые воины, и пули бы их не остановили. Их задержало нечто более сильное – страх проклятия, тяготеющий над каждым, кто переступит границу их земли. Хоу-Хоу оказал нам большую услугу, Ханс.

– Да, баас. В Стране Огней он стал христианином и воздает добром за зло, подставляя вторую щеку, баас. Ведь часто люди, умирая, становятся святыми, баас. Я это чувствовал на себе, когда вэллосы чуть-чуть нас не поймали. Помните, баас, ваш преподобный отец говорил, бывало, что если ты любишь небеса, то и небеса заботятся о тебе и вытаскивают тебя из всякой грязной ямы, в которую ты угодишь. Вот почему я теперь сижу и покуриваю, баас, вместо того, чтобы служить пищей крокодилам. Если бы мы еще не забыли алмазов, я бы сказал, что небо совсем хорошо заботилось о нас. Но было столько хлопот, что, может быть, и небо забыло о драгоценностях.

– Нет, Ханс» – ответил я, – небо предусмотрело, что если бы мы вздумали вытаскивать из лодки мешки с камнями в придачу к зелью Зикали и всему прочему, то вэллосы догнали бы нас прежде, чем кинулись бежать. Ведь они были очень близко, Ханс.

– Да, баас, понимаю, и это было очень мило со стороны небес. А теперь, я думаю, нам пора двигаться в путь. Вэллосы могут позабыть на время о проклятии и вернуться, разыскивая нас. Небо капризно, баас. Иногда оно совсем неожиданно меняет свое лицо и вдруг становится сердитым – точь-в-точь как госпожа Драмана, когда вы вчера отказались взять ее с собой в лодку.

Аллан остановился, чтобы налить себе немного слабого виски с водой, – и резко сказал:

– Вот и конец всей истории. Не знаю, как вы, а я ему рад, ибо у меня пересохло в горле от рассказа. Мы благополучно добрались до моего возка после утомительного перехода по безводной пустыне – и как раз вовремя, потому что прибыли в деревню с тремя патронами на нас обоих. Ведь нам пришлось расстрелять массу зарядов по этим хоу-хойа, когда они напали на нас на озере, а потом по вэллосам, чтобы задержать погоню. Но в повозке их у меня было еще много, и на обратном пути я убил четырех слонов. У них были очень большие бивни, которые я впоследствии продал, чем почти покрыл расходы на поездку.

– А заставил вас старый Зикали платить за быков? – спросил я.

– Нет, потому что я ему сказал, что если он только потребует, то не получит вязанки веток, которые мы срезали с Древа Видений и бережно везли всю дорогу. А так как он очень хотел получить свое зелье, то отдал мне волов задаром. Мало того, своих собственных я нашел жирными и крепкими. Зикали их вылечил. И, удивительное дело, старый мошенник уже знал почти все, что случилось с нами. Может быть, ему рассказывали те служители Хоу-Хоу, что бежали вместе с нами из страны вэллосов. Я забыл сказать, что эти господа – весьма неразговорчивые люди – исчезли во время нашего обратного путешествия. Вдруг их не стало. Я думаю, они обосновались в каком-нибудь уединенном месте и сделались знахарями. Если так, весьма возможно, что кто-нибудь из них вступил в сношения с Зикали, прежде чем я достиг Черного ущелья. Первое, что он спросил у меня, было:

– Почему ты не привез с собой ни золота, ни алмазов? Ты мог бы сделаться богачом, а вот остался бедным, Макумазан.

– Потому что я забыл попросить о них, – ответил я.

– Да, я знаю, ты забыл попросить о них. Ты так занят был думой о том, как трудно сказать «прости» той прекрасной даме, имени которой я не знаю, что забыл попросить об алмазах. Это очень похоже на тебя, Макумазан. О-хо-хо! Хо-хо! Очень на тебя похоже! – Потом он уставился на огонь, перед которым сидел, как всегда, и прибавил: – Все-таки мне думается, что алмазы сделают тебя богатым в один прекрасный день, когда не будет больше женщины, с которой ты мог бы проститься, Макумазан.

То был удачный выпад с его стороны, ибо, как вы знаете, друзья мои, это предсказание сбылось в копях царя Соломона – не так ли? – «когда не было больше женщины, с которой я мог бы проститься».

Гуд отвернул голову, а Аллан торопливо продолжал, должно быть вспомнив Фулату и заметив, что его невольный намек причинил боль.

– Зикали был очень заинтересован всей нашей историей и оставил меня на несколько дней в Черном ущелье, чтобы я мог ему рассказать все подробности.

– Я знал, что Хоу-Хоу – идол, – сказал он, – но хотел, чтобы ты сам в этом убедился, и я видел, что тот красавец Иссикор умрет. Но я ничего ему не сказал, потому что тогда он мог умереть слишком рано, не доведя вас до своей страны, и я не получил бы моих листьев. А как бы я без них стал бы показывать картины в огне? А теперь у меня есть много листьев от Древа Видений. Мне хватит до конца моих дней. Ныне Древо сгорело, и другого такого нет на земле, и не будет. Я рад, потому что не хочу, чтобы поднялся в стране другой прорицатель, столь же могущественный, как Зикали. Пока росло Древо Видений – верховный жрец Хоу-Хоу был почти столь же велик, но ныне он мертв, и дерево его сгорело, и я, Зикали, царствую один. Вот чего я добивался, Макумазан, и вот зачем я тебя послал в страну Хоу-хойа.

– Хитер ты, старый плут! – воскликнул я.

– Да, Макумазан, я хитер, а ты прост, и сердце мое черно, как моя кожа, а твое сердце бело, как кожа твоя бела. Вот почему я велик, Макумазан, и простираю власть свою над тысячами, и желания мои исполняются, а ты, Макумазан, мал и не имеешь власти и умрешь, не исполнив своих желаний. Но в конце – кто знает? – быть может, в том мире будет иначе. Хоу-Хоу был велик, а ныне где Хоу-Хоу?

– Никакого Хоу-Хоу никогда не было, – сказал я.

– Да, Макумазан, никакого Хоу-Хоу никогда не было, но были жрецы Хоу-Хоу. Разве не так бывает со всеми богами, которых люди создают себе? Их нет и не было, но есть их жрецы, и они поднимают копье могущества и пронзают сердца великим страхом. Что значат боги, которых никто не видит, когда есть жрецы, потрясающие копьями и пронзающие сердца своих почитателей? Бог есть жрец, или жрец есть бог – как тебе больше нравится, Макумазан.

– Так, Зикали, – и не желая пускаться с ним в обсуждение этой темы, я спросил: – Кто изваял статую Хоу-Хоу в пещере Наваждений? Вэллосы этого не знают.

– И я не знаю, Макумазан, – ответил карлик. – Мир очень стар, и были в нем народы, о которых мы ничего не слыхали, – так говорит мне мой дух. Вероятно, один из таких народов и изваял много тысяч лет тому назад – какой-нибудь вторгшийся туда народ, представлявший собой потомков вымершей расы, скрывшейся в укромном месте среди орды дикарей, столь отвратительных, что, казалось, их должны преследовать бесы. Там, в пещере, посредине озера, где никто их не мог потревожить, изваяли они изображение своего бога или, может быть, бога тех дикарей, на которых бог похож.