По ту сторону пламени (СИ) - "Abaddon Raymond". Страница 42
— Стреляю я лучше тебя, — хмыкает парень. Капитан пятого блока рассеянно тянется к кобуре, забыв, что оставил пистолет дома. А его нож по-прежнему у меня. Роняет:
— Патронов наперечет.
— Поищем еще. И с рукопашной как-нибудь да разберемся.
— Спасибо, — протягиваю Кану оружие. Пальцы трясутся, но благодаря ему я теперь знаю точно, как вспороть горло одним чистым движением.
Правда, спасибо.
Морщится, отступает:
— Оставь себе. И любые догадки на мой счет — тоже.
— Или что? — сжимает меч Тони.
Кан ухмыляется и отворачивается:
— Полегче, рыцарь. Еще порежешься.
— Почему ты не сказала, что он тебя достает? — шипит Наас, глядя вслед уходящему охотнику.
— Я первая начала. И сама могу себя защитить, — отвечаю в тон. Маг хмурится, сжимает губы. Золотистый хвост треплет налетевший ветер.
— Да ну?! Серьезно? — плечо пронзает болью. Успеваю увернуться от следующего удара и атаковать. Лезвие вспарывает футболку. Боже. Серая ткань расцветает красным. Роняю нож.
— Это я сглупил, — трогает пятно. Осторожно раздвигаю рваные края. Выдыхаю: порез неглубокий.
— Извини… я забыла про нож… — Наас тревожно смеется, накрывает мои дрожащие ладони.
— Я тоже. Прости. Больно?… — плечо? Да, но Кан бьет сильнее. Бил.
— Нет, — притягивает ближе, прижимаясь лбом ко лбу. Против воли всхлипываю: мне его не хватало. Или огня в нем, не знаю. Неважно.
— Против Кана этого мало, — Тони скрестил руки на груди. — Не оставайся с ним наедине. Мне не нравится…
— Со стороны вы выглядели ужасно, — перебивает Наас. Касается моего изсадненного подбородка, заставляя поднять глаза. — Обещай держаться от него подальше.
Зажмуриваюсь. Кан просил о том же в отношении Нааса.
— Ты привыкла справляться сама, — говорит Тони. — Но некоторые проблемы не решить в одиночку. Пожалуйста, в следующий раз помни: мы здесь вместе.
Я всегда одна. И они преувеличивают опасность, потому что не знают про выстрелившую кусками бетона колонну.
Они просто хотят вернуться домой, а я — ключ к порталу. Киваю:
— Хорошо. Извините, что заставила волноваться.
— Обещай избегать Кана.
— Обещаю. Ладно.
Обещание и есть причина, по которой однажды я, выбравшись из вязкой тьмы подвала в хлопающий крыльями пыльный мир магазина, натыкаюсь на Айяку. Зябко охватив себя руками, девушка застыла у стенда с вазонами и землей в пакетах. Дергается, когда я пинаю ту же крышку, что в первый день подцепил ногой Наас.
— Привет, — кутается в легкую вязаную кофту, нервным жестом оправляет коричневую юбку. Торопится объяснить:
— Тони и Наас пошли в тюрьму. Кан остался дома, и Тони попросил…
— Спасти меня от общения с нашим капитаном, — лучше Кан, чем деревенеющая в моем присутствии Айяка. Кана я могу ударить. С ней — лишь молчать и избегать взгляда. — Мы можем тоже пойти…
Тонкие брови сходятся на переносице, враз придавая лицу уязвимое выражение. Жалобно предлагает:
— Может, просто прогуляемся? — ладно.
Снаружи прохладный ветер обещает зябкие сумерки. Над городом собирается бледный закат.
Когда мы забрались в тюрьму, солнце садилось иначе.
Густой оранжевый цвет линеил стены полосами решеток. Мы прошли чешуйчатыми от облупившейся краски коридорами, спустились в липкую влажность подвалов. Воздух там был плотным и клейким, а под ногами хрупала жирная черная жижа. Айяка первой сбежала наверх, в тюремный двор. После бесконечных железных дверей, клеток и сеток, тряской темноты в углах и неровного света от наколдованного Каном шара, на тесной площадке в каменном мешке дышалось почти свободно.
Возвышающаяся на холме серая громада с опаленным боком видна уже с площади, где фонтан и красные цветы. Можно различить витки колючей проволоки по периметру ограды, самодельные флаги на караульных вышках. Издалека — просто яркие пятна, а вблизи проявляются надписи:
Осторожно, люди!
Здесь безопасно.
Закрывайте двери!!!
Во дворе для прогулок их сотни. А еще имен, дат и — рисунков, стихов, просьб и молитв, исповедей и даже заклинаний: новых и древних, сложных и простых, написанных на старых стенах краской, маркерами, кровью, чернилами, мелом. Выцарапанных и выбитых.
— Защитные, укрепляющие, — тихо сказал Тони, смыкая грязные створки зеленых ворот. По ним и дальше полыхнули магией царапины барьера.
— Почему чары работают? — тревожно оглянулась Айяка. — Наложивший их еще жив? Мы все осмотрели…
— Их создали твари, — раздалось из-за закрытых дверей. Маги вздрогнули, Кан схватился за оружие.
— Зачем? — не понял Наас.
Лающий смешок:
— Чтобы они надеялись, что смогут передохнуть и придумать способ выбраться отсюда живыми.
— Аналог Заповедника, — Тони дернул массивную ручку, разрушая цепь и открывая бронзовую в последних лучах тварь. Плутон морщила нос: на земле у костистых лап потрескивала и сыпала искрами еще одна линия защиты. В пару ей перед тварью блестело мутное пятно.
— Не совсем, — Плутон показала зубы. — Мы даем пленнику решать самому, когда начать новый смертельный эксперимент. Милосердней неизвестности, в которой вы держите нас.
— Милосердней?! — вскинулась Айяка. Ее пальцы лежали на эпитафии:
Фейм М. Рарри, меня звали Боб Тревис Тейлор. 15 мая 1865.
Я почти увидела другие стены. Бар. Фотографии и слова прощания. Я тогда решила, что больно видеть их каждый день, но больно — здесь, где время стирает лица, а истории остаются нерассказанными, обрываясь криком под выдуманным небом Отрезка.
— Милосердней, — согласился с тварью Наас. Девушка посмотрела на него почти со страхом. Парень вздернул подбородок. — Хуже всего, если не знаешь, когда за тобой снова придут. Тебе повезло, раз ты этого не понимаешь.
— Они могли оставаться здесь годами, — Тони кивнул на окна третьего этажа с выбитыми решетками. Лазарет. Самые чистые комнаты в здании. Ряды кроватей с серым бельем. Книги и спекшаяся одежда на полках стеклянных шкафов. Для кого-то вроде Фейма-Боба тюрьма стала домом.
— Рано или поздно все выходят, — не все. Мы нашли скелет в петле на перилах парадной лестницы. Еще один, с дырой в черепе, — на караульной вышке.
— Почему ты не можешь войти? Я же здесь, — ты моя тень. Проходишь следом сквозь любые преграды.
— В заклинании часть меня. И других… Высших, — она выплюнула человеческий термин как отраву. — Наша сила отпугивает младших. Это место неприкосновенно.
— Тебе бы хотелось поохотиться на нас, — прошелестел Кан, оглаживая новый нож на бедре. — Или уже наелась досыта в нашем мире? Скольких ты убила после возвращения?
— Кан, — повысил голос Тони.
— Вы так остро пахнете, когда напуганы, — ощерилась тварь. — Но я выполняю свои обещания.
— Перестаньте! — где-то звякнуло, разбиваясь, стекло. Плутон склонила голову, прочертив рогами изящную дугу. Повернулась к подобравшемуся Кану узкой спиной:
— Наас. Идем.
Я встала между ними на линии огня, чтобы Нинин брат не решил воспользоваться пистолетом. Наас с грохотом захлопнул за собой ворота.
— Я путаюсь в днях, — говорит Айяка. Смаргиваю воспоминание и переспрашиваю:
— Что?
Девушка скользит взглядом по занятым птицами проводам:
— В смысле, мне сложно понять, что было вчера, а что неделю назад. Кажется, будто мы здесь год или всего сутки. Время странно идет. Ты не чувствуешь?
— Да, пожалуй, — натягиваю рукава куртки, пряча исчерканные шрамами запястья.
Наас и Тони сейчас переписывают имена и прощальные слова мертвецов. Они не могут поступить иначе, хотя понимают тщетность усилий: почти все строки обращены к семьям, а семьи магов обычно ничего не знают об Отрезках, тварях и самом волшебстве.
А мы не имеем права рассказать.
— Большинство из родственников тоже давно мертвы, — пролистывая клетчатые страницы, напомнил Кан. — Зачем вы их записываете? Вот, 1365 год. Даже потомков не найти: он не оставил настоящего имени.
— Иди к черту, — Наас яростно мылил руки, чтобы прогнать кислый тюремный запах. Напрочь игнорируя своего капитана, Тони обнял Айяку, зарылся носом в блестящие волосы.