Ныряльщица - Эльденберт Марина. Страница 42

Из «Бабочки» мне перевели аванс, на который теоретически можно было существовать месяц. Если не существовать, а жить, то недели две, а если жить на полную, то дня три-четыре. Я выбрала первый вариант (мало ли, что будет дальше), и по дороге домой купила себе лапши у дядюшки Ро и сладкую булку на утро.

Вообще мне было дико непривычно осознавать, что по возвращении домой ничего делать не надо. То есть совсем ничего. В бассейн сегодня идти было нельзя по определенной причине, Вартас был занят, а домашнее задание… ну, домашнее задание — это же вообще ерунда. Особенно когда делаешь его не ночью, когда мысли расплываются, как водоросли, а очень даже днем. Выяснилось, что днем я делаю все в разы быстрее, поэтому получилось даже немного позаниматься по пропущенным дням.

Декан восприняла мое освобождение с кислым лицом, но главное, что восприняла. И приняла, что не радовать не могло. В итоге после того, как закончила заниматься, решила взяться за уборку. Сидеть на месте и ничего не делать у меня всегда получалось очень плохо, а пыль в доме сама себя не вытрет, и полы тоже не помоют. Ближе к ночи, когда дом больше напоминал музей, а тоска по сестрам отступила на задний план, я устроилась на диване под пледом, глядя на пенящееся море.

Как же хочется распрощаться со своим страхом раз и навсегда! Я привыкла быть сильной, но эта боязнь воды стала для меня слабостью, через которую пока не получалось перешагнуть. Не получалось, но обязательно получится! Об этом подумала, когда взгляд наткнулся на банку: разумеется, бабочки в ней уже не было, равно как не было и воды, но саму банку я оставила. Чтобы помнить о том, что произошло, и почему мне нельзя сдаваться.

Почему Митри и Тай должны жить у Зорга.

Почему я ездила в их школу и договаривалась о дистанционном обучении.

Правда, это все равно не очень помогало. Я так привыкла к тому, что сестры постоянно мельтешат перед глазами — в череде бесконечно сменяющих друг друга будней, что сейчас, когда они оказались от меня далеко, по-настоящему смогла оценить их присутствие. То, как это на самом деле важно, чтобы близкие люди, семья, были рядом. Чтобы можно было зайти и пожелать доброй ночи (сколько раз я это сделала за последнее время? Ответ — нисколько), чтобы можно было обнять и спросигь, как дела в школе, как настроение, или просто посидеть на кухне и поболтать ни о чем.

К сожалению, загоняя себя в рамки бесконечного действия, я напрочь забывала о таких вот маленьких, простых, уютных радостях. Стоило свалиться в обморок хотя бы ради этого. Ради того, чтобы понять, что я теряю, когда бесконечно мечусь между работой и Кэйпдором. Может статься, Лэйс была права, когда говорила про обучение.

Что оно мне даст?

Уютную клетку, где въерхи все равно все будут решать за меня?

Я настолько ушла в свои мысли, что когда засветился дисплей, вздрогнула.

Я улыбнулась и быстро подтянула к себе тапет.

Я фыркнула.

Я почему-то представила Митри: сидит на кровати, скрестив ноги, ярко-красные волосы стянуты в пышный хвост. Рядом вертится Тай, заглядывает в наш диалог, и от этого стало очень-очень уютно. И чуточку тоскливо, что я не с ними, там.

«Хочется. Очень», — призналась. И добавила:

Судя по тому, что ответа не было долго, Митри слегка зависла. Впрочем, когда она все-таки написала, мне стало тепло.

«Я скучаю мне показалось слишком пресным. Знаешь, что я вспомнила?» — снова смотрю на банку.

Какое-то время сообщений не было, потом Митри написала:

Миг — и следующее сообщение.

«Лэйс жива», — пишу я.

Молчание.

Что ответить на это молчание? В ночь, когда погибли мама и папа, был сильный шторм. На базе защиты Ландорхорна полетела автоматика, удерживающая сектор на Пятнадцатом, силовые щиты лопнули. Пока успели включить аварийный, разрушило несколько домов и перевернуло платформу, на которой они возвращались домой. На той платформе было трое человек, и никто не выжил. Никто не выжил и в тех домах, эту улицу в Пятнадцатом закрыли, и все обходят ее стороной. Равно как я обхожу стороной мысли о той ночи.

Потому что даже сейчас у меня по коже идет мороз.

Мама и пана работали там, где живет Алетта, и океан оборвал их жизни в один миг.

«Эй, не реви», — приходит сообщение.

«Есть немного, — Митри меняет тему. — Скажи мне лучше, когда нас выпустят из заточения?»

Мне не хочется говорить им о том, что произошло с Роминой, поэтому я пишу:

Вообще-то я уже была, но тут мне становится интересно.

«А зачем тебе К’ярд?!» — тут же огрызается сестра.

Сообщения чата стираются раньше, чем я успеваю что-то ответить, хотя ответить мне есть что. В частности, «Ты влюбилась?!», и: «Все у меня с мозгами в порядке».

К’ярд к моим мозгам вообще никакого отношения не имеет!

Сердито завернувшись в плед, показываю галету язык и под шум волн за окнами вскоре проваливаюсь в сон.

Глава 26

Поединок

Вирна Мэйс

Во время большого перерыва я решила сходить в ресторан… то есть в столовую Кэйпдора. По моему скромному мнению, это все-таки был ресторан, и еда в нем стоила примерно столько же. Но сегодня у нас было еще три пары после обеда, поэтому я подумала (после того, как утренняя булка переварилась пару часов назад), что мне не стоит терпеть до вечера. Врач, которая давала рекомендации, посоветовала не голодать, про эти рекомендации я вспомнила, разумеется, уже в Кэйпдоре. Поэтому и подумала, что мое временное (или не очень) материальное состояние вполне позволяет себе один полноценный обед. И разумеется, я шла сюда совершенно не за тем, чтобы увидеть К’ярда. Которого все-таки увидела.

Он сидел один, за тем же самым столиком, за которым мы когда сидели вдвоем, спиной ко мне. Я поискала взглядом знакомые лица, и обнаружила, что Алетта вернулась в Академию и каким-то образом оказалось рядом с Роминой. Не просто за ее столиком, действительно рядом, на соседнем стуле. Дочь судьи вскинула голову, всем своим видом показывая, что она совершенно не гнушается совместного обеда с самой обычной девушкой.