Точка невозврата - Банцер Сергей. Страница 19

— Паспорт у нее смотрел? Пусть покажет, — сказал озадаченный Целкин.

— Сама показала, как пришла. Котлярова, ага.

Убрав с глаз на всякий случай работавшего с каминной мозаикой Носа и приседавшего во дворе с мешком Куликова, Целкин двинулся к проходной. Открыв калитку, он увидел стройную девушку в коротком плаще и с пакетом в руке.

— Я начальник гарнизонной гауптвахты Целко, — осторожно представился Целкин.

— Настя, — сказала девушка.

— А по батюшке? — хитро прищурив глаз поинтересовался Целкин.

— Георгиевна.

«Совпадает», — подумал Целкин и спросил:

— Чем обязан?

— Я хочу навестить Сергея Куликова, его сегодня доставили к вам.

— Понимаете, у нас не больница и даже не военная часть, здесь находятся арестованные, — осторожно сказал Целкин.

— А мне надо. В порядке исключения. Никто не узнает.

— Я офицер, — немного осмелев, весомо сказал Целкин. — Есть присяга. Есть устав гарнизонной службы.

— И что там написано?

— Где?

— Ну, в присяге, мы же о ней говорим. Или в уставе, какая разница.

— Видите ли, девушка, для вас, может быть, и нет разницы, а вот для офицера…

— Товарищ офицер, — жестко перебила его генеральская дочка, — ну и что в присяге написано про Борзинский пивзавод? И про канистру пива?

«Ах, коза! Откуда узнала»? — обреченно подумал Целкин. «Ну да, от солдатни из гаража и узнала. Шила в мешке не утаишь. Тем более канистры с пивом. Только не одну, а две. Это Рымарь придумал, он же меня и снимет за это с должности. А дальше путь один — в секретари комсомольской организации дивизиона. И прощай, оружие! Прощай, библиотека, а главное, прощай, власть. Пусть небольшая, но зато полная. Вместо уютного кабинета с инкрустированным каменьями камином он будет приходить утром в часть и становиться в строй с такими же, как он, старшими лейтенантами.

— Хорошо, — помедлив, согласился Целкин. — Я все устрою. Только этого никто не должен видеть. Настасья Георгиевна, Вас устроит мой кабинет? Только про пивзавод, это… Ну, Вы понимаете? Не стоит… Это ж Вы понимаете, — Целкин неопределенно повертел растопыренной ладонью около собственной головы.

Идея отправки содержащихся на гауптвахте солдат на работы на местный пивзавод взамен двух канистр пива принадлежала начальнику городской комендатуры подполковнику Рымарю. Для самого же Целкина эта дурацкая идея оказалось только головной болью. Доставить и забрать солдат на пивзавод дежурной машиной комендатуры было самым простым. Немного сложнее был тот факт, что солдаты с пивзавода возвращались с такими вздутыми животами, что не могли застегнуть на себе армейские брюки. Перепробовав несколько вариантов противодействия этому Целкин просто махнул на это дело рукой.

Самой большой проблемой неожиданно оказался вопрос: куда девать добытое пиво? Одну канистру Рымарь брал себе. Управляться с ней Рымарю помогал его помощник старший лейтенант Крупа. А вторая канистра доставалась Целкину. Друзей у Целкина не было, выпить ее один он не мог, а вылить было жалко и глупо. Временный выход Целкин нашел в том, что за две канистры пива выменял у начальника склада горюче-смазочных материалов новую двухсотлитровую бочку для солярки. Установив ее на территории гауптвахты, он стал сливать пиво туда. Когда бочка наполнилась до половины, на территории гауптвахты установился устойчивый дух перебродившего пива. Тогда Целкин решил вообще отказаться от своей доли, но встретил неожиданный жесткий отпор от Рымаря. Сообразив, что, отказываясь от дармового пива, он может вообще лишиться своей должности, Целкин был в конце концов вынужден забирать свою долю и тайком выливать ее в унитаз служебного туалета.

— Ну, конечно, я все понимаю, — улыбнулась генеральская дочка. — Иначе я сюда не пришла бы. Ваш кабинет не подойдет. Я встречусь с Куликовым за воротами гауптвахты, а через два часа он вернется.

— Вернется? — растерянно пробормотал озадаченный начальник гауптвахты. — С какой стати?

— Он человек чести. Пообещает вам и вернется. Когда-то большевики отпустили из тюрьмы анархистов на похороны князя Кропоткина под честное слово. И они все вернулись. Все очень просто. Дали честное слово и все.

— Видите ли, Настасья Георгиевна, я служу здесь уже третий год и ни разу не видел…

— Ну так, наконец, увидите, — перебила Целкина Настя. — Кроме этого, это слово даю вам я. Или у Вас есть сомнения в моей чести?

— Это должностное преступление. Ваш батюшка первый…

— Вот именно, мой батюшка! Сегодня вечером мой батюшка будет знать о ваших махинациях на пивзаводе!

— Это шантаж… Вы же человек чести… — озадаченно пробормотал Целкин первое, что пришло ему в голову.

— Если я человек чести, то, значит, выполню свое обещание и Куликов вернется через два часа. А если я не человек чести, то сегодня вечером я донесу на вас генералу Котлярову. Похоже, у вас нет выбора. В каком-то смысле вам не повезло.

«Генеральская хватка», — подумал Целкин и спросил:

— А если он все-таки убежит? Вы же не будете за ним гоняться по Борзе?

— Тогда я приду и сяду вместо него в камеру, — сказала девушка, спокойно глядя Целкину в глаза.

«Такая придет и сядет, — вдруг понял Целкин. И что тогда прикажете делать?» Окончательно расстроенный Целкин представил сидящую в солдатской камере дочь генерала Котлярова. Здесь уже понижением до секретаря комсомольской организации дивизиона не обойдешься. Есть еще УРы. Там, наверное, тоже освобожденные секретари комсомольской организации требуются. Какой-то кошмар…

— Ну хорошо, — тяжко вздохнул Целкин. — Я все сделаю. А вы уверены, что он вас послушается?

— Не беспокойтесь, послушается, — улыбнувшись чему-то, сказала девушка.

Глава 8

Малый Куналей

Из батареи капитана Галимова сбежал рядовой Пиксасов. Поведения Пикса был странного. Одутловатый, неуклюжий, нечистоплотный и с какими-то неуловимыми отклонениями от нормальности. Деды, пытавшиеся развлечься с помощью Пиксы, быстро почувствовали патологию и потеряли к нему всяческий интерес. Пикса не страдал от издевательств, не боялся никого, а был просто равнодушен.

Поискав Пиксу в окрестностях Борзи трое суток, поиски прекратили. Как-то неожиданно всплыло, что его мать находится на лечении в психиатрической больнице в Улан-Удэ. Командиры почесали в затылках — очередная неприятность. Комбата Галимова на всякий случай услали на учебу в Читу. Ясно, что Пиксасова надо комиссовать, но для этого его нужно по меньшей мере отыскать. Для этого лейтенанта Мальцева послали в командировку на родину сбежавшего солдата, в деревню Малый Куналей, чтобы посмотреть, может, он там. Заодно зайти в военкомат и взять его призывную карту. Потом ехать в Улан-Удэ в сумасшедший дом, взять справку о болезни матери.

Вечером Паренек сел на поезд «Борзя-Улан-Удэ» и на следующее утро сошел на станции «Петровский завод». Прямо на перроне здесь стоял бронзовый памятник декабристам. Здесь, в Петровском заводе, закованные в кандалы, на каторжных рудниках декабристы провели свои самые страшные годы. Кто были на самом деле эти мужчины с благородными лицами? Гордыми предвестниками звезды пленительного счастья, как считал Пушкин? Или это был очередной гвардейский заговор, коих со времен стрелецкого бунта при Петре I случилось в России уже множество? И так, и так, с какой стороны посмотреть. На то они и мужчины, создания беспокойные. Ну а что женщины?

Сюда же, в Петровский завод, потом прибыли и жены гвардейцев-неудачников. Молоденькие, красивые, знатные, только бы жить и жить в богатстве и блеске столичных салонов. Княгиня Екатерина Трубецкая, 27 лет. Графиня Александра Муравьева, 23 года. Генеральская дочь Мария Волконская, 22 года.

Во время первого свидания, увидев мужа прикованным кандалами к тачке, Мария Волконская упала перед ним на колени. Венчается раба Божия Мария рабу Божьему Сергею. И все. Этого достаточно, чтобы оставить у сестры мужа годовалого первенца, порвать все отношения с родителями и разделить участь мужа. Потом Марии пришлось пережить смерть сына, оставленного в Петербурге, и смерть дочери, рожденной здесь, в Сибири.