Точка невозврата - Банцер Сергей. Страница 16

Сейчас Собакар дремал в небольшой каморке на первом этаже общежития ПТУ. Тут же находились двое его патрульных солдат. Было около часа ночи, и у всех троих глаза слипались от сна. В который раз Собакар читал выцарапанную гвоздем лаконичную надпись на стене: «Бебешка сука». Собакар встал, потянулся всем телом и решил, чтобы разогнать сон, пройтись по полутемному коридору. В конце коридора находился мужской туалет. Собакар зашел в туалет и стал читать вырезки с газетными заголовками, которыми был оклеен туалет. На чугунной водосливной колонке унитаза был приклеен заголовок: «Колонка комментатора». На самом унитазе красовался другой заголовок: «Овощи просятся в меню». На соседнем унитазе был приклеен заголовок: «Женщины не отстают в соревновании!» Собакар вернулся в комнату, вытянул ноги в начищенных сапогах и прикрыл веки.

Вдруг в коридоре за дверью послышались шаги, и в комнату заглянула заспанная бабка-дежурная.

— На втором этаже в комнате у девочек солдаты! — сообщила она свистящим шепотом.

Ну что ж, солдаты в самоволке, да еще у девочек в общежитии — это сегодня его работа. Собакар нехотя поднялся со стула, потянулся и поправил кобуру с пистолетом.

— Пошли, — сказал он своим патрульным солдатам и стал подниматься по лестнице.

— В двадцать третьей, — таинственно сообщила дежурная.

Собакар остановился перед обшарпанной дверью с надписью «23» и рывком открыл ее. Дежурная протиснулась вперед и повернула выключатель. Комната осветилась тусклой загаженной лампочкой, висевшей под потолком. В комнате не было никого, кроме троих девушек. Они лежали в кроватях, укрывшись до подбородка серыми одеялами. Тяжело сопящие патрульные солдаты, как минимум год не видевшие вблизи ни одной женской особи [21], пытаясь разглядеть девушек, напирали сзади на Собакара, отчего тот не удержался на ногах и упал на четвереньки. Патрульный солдат, не ожидавший этого, кувыркнулся через Собакара, зацепив головой дежурную. Бабка отшатнулась и в ужасе уставилась на стоящего на четвереньках Собакара.

— Завтра Бебешко будет все знать! — заверещала она перепуганным голосом.

— А что такое? — с вызовом спросила одна из девушек.

— Здесь только что были солдаты!

— Чего? — протянула девушка, — какие солдаты? Сама солдат привела, спать не даешь! — она показала пальцем с грязным ногтем на медленно поднимающегося с четверенек Собакара, за спиной которого, как кони, тяжело дышали двое патрульных солдат.

— Все, пойдем, — сказал Собакар, поправляя кобуру.

— Товарищ прапорщик, — заныли солдаты. — Дайте хоть на девок живых посмотреть!

— Посмотрели уже, хватит. Вся жизнь впереди, насмотритесь, надоест еще.

Собакар с патрульными спустился в каморку. Здесь можно будет провести время до утра, а потом, к часам восьми вернуться в комендатуру.

Над Борзей вставал серый рассвет. По чистому утреннему небу пробегали клочья облаков. Там, на востоке, за сопками, как отблеск гигантского пожара, уже алеет небо. Сейчас встанет солнце, чтобы осветить этот безвидный край и начать свой дневной бег над планетой. Через четыре часа оно докатится до Урала, а еще через два взойдет над Москвой.

Лейтенант Висляков вышел из калитки домика Люсьен и неспеша пошел по направлению к комендатуре. По обеим сторонам улочки выстроились покосившиеся деревянные заборы, за которыми стояли такие же старые дома. Кое-где за забором взлаивала собака, совсем как в родном селе Вислякова. Старенький дом, в котором он вырос, сельская школа, озеро с утками, Дом культуры — все это так далеко в прошлом… Наверное, вообще где-то в другой жизни.

В той жизни Колян Висляков был быдлом. Сам по себе, как гонимый ветром одинокий листок. Никому не нужный, никому не интересный сельский хлопец. Потом Висляков удачно заскочил на подножку уходящего поезда и стал частичкой системы. То, что он стал частью мощного живого организма, курсант Висляков почувствовал с первых дней после поступления в Киевское зенитно-ракетное училище — КВЗРИУ. Этот живой организм мудро следил за тем, чтобы курсант Висляков не пил алкогольных напитков, не курил в неположенном месте, подтягивался на перекладине, не приклеивал к внутренней стороне дверцы тумбочки голых женщин, чистил перед сном зубы и много чего еще. В случае отклонения этот военный организм мягко ставил его на положенное ему место. А самое главное, курсант Висляков был уже не быдлом, а некой переходной формой, эмбрионом человека! Переходная форма — так и должно быть согласно теории эволюции. Только вот не находят что-то ученые этих переходных форм. Нет их в ископаемых останках, вот и все. Может, их и не было никогда? А человек сразу приходит в этот мир готовым? Кто быдлом, кто вторым сортом, кто первым? А кто и элитой общества… Вон Люсьен. Живет с теткой в покосившемся домике, в забытом Богом месте, а кто скажет про нее «быдло»? Совсем наоборот, если вовремя не принять ободряющего напитка, то сам рядом с ней быдлом себя почувствуешь.

Но с Коляном не так. Он эволюционирует. Причем эволюционирует как частица могучего организма — Советской армии. И этот могучий целостный организм передает ему свою силу. Этот организм одел свою частицу в теплое офицерское белье, обул в хромовые сапоги, снабдил личным оружием и кинул на плечи две маленькие золотистые звездочки. Через год, когда сносятся хромовые сапоги, организм обязательно обует его в новые, а придет время — и звездочек прибавит на его погоны. Если же Колян оступится, организм его поддержит и не даст упасть. А упадет — он его поднимет и опять поставит в строй.

Ну а если Колян захочет уйти? Тогда организм сначала поинтересуется, не болен ли? И если не болен, то мягко так развернет и поставит обратно в строй — не балуй, мол, товарищ Висляков. А если болен — вот госпиталь, подлечим — и опять в строй.

Ну а самое главное — если организм пошлет свою частицу в бой? Тогда лейтенант Висляков пойдет туда, куда прикажет ему организм. Он вполне готов к этому. В бой так в бой. Он же не гражданское чмо какое-нибудь, а кадровый офицер-стартовик. И армия — это его жизнь и судьба.

Ну, а, если Николай Висляков захочет жениться? Это очень приветствуется организмом. В ДОСах на этот случай всегда есть бронь жилплощади, на гражданке такое и не снилось.

Вот и Люсьен сегодня ночью закинула удочку. Вообще ночка была еще та! Уф! Сил то ли прибавилось, то ли вообще нет, не поймешь. Сначала шампанское пили при свечах, потом медленный танец под саксофон, духи с одуряющим запахом свежих фиалок, калейдоскоп огней в карих глазах Люсьен. Фужеры на тонкой высокой ножке, Колян таких никогда не видел. Неудобные какие-то. Люсьен говорит — хрустальные, достались от бабушки. Фамилия у Люсьен дворянская, поди ж ты, не то, что у Коляна — Висляков. Вислюк по-украински — осел.

Но это все ерунда. Чепуха, да. Потому что за лейтенантом Висляковым стоит сила немереная, от которой какой-то американский министр с криком «Русские идут» выбросился в окно. От этой силы немереной, когда ансамбль Александрова начинает петь: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!», приседают лошади, а у европейских женщин, пришедших на концерт, сдвигается дамский цикл! От этой силы немереной взрывная волна два раза обогнула земной шар после того, как на Новой Земле рванули «Кузькину мать» [22].

А у Люсьен этой силы нет, вообще у них ни хрена нет, кроме этой избушки на курьих ножках и дореволюционных хрустальных фужеров. Вот эту силу и чует Люсьен своим дворянским недобитым чутьем. Чует и поэтому закидывает позолоченную блесну с красными перышками прямо под нос Вислому, мол, а взял бы ты меня замуж, товарищ Вислый? Я, мол, хоть и дворянская внучка, а ты сельский хлопчина, но ты предел моих мечтаний. Так полушутя — хи-хи-хи — упала спиной на диван, черные волосы по красной диванной подушке рассыпались, в глазах огоньки от свечей блестят. Смотри, Колян, счастья своего не видишь! Саксофон завывает, тени на низком потолке пляшут как живые. А Люсьен темп не теряет. Стала вдруг раздеваться перед Коляном под этот саксофон. Это вообще! Отпад… Колян раньше никогда такого не видел, где только она научилась? Странный городок… Извивается, блузку сняла, потом лифчик и швырнула его с размаху Коляну в лицо. Пока Колян лифчик ловил, Люсьен, не переставая пританцовывать под саксофон, трусы скинула и осталась только в туфлях на высоких шпильках. Ладошкой прикрылась и продолжает пританцовывать. Тогда Колян, наверное, первый раз в жизни въехал в то, что такое есть красота. Не бабы без трусов, за которыми он подглядывал, когда они летом купались на речке в его родном селе, а именно красота. Вот как эта заря, встающая сейчас над алыми сопками. Как-то не замечал раньше Вислый этой всей красоты. Может, какой-то дворянский осколочек перепрыгнул в Вислого сегодняшней ночью?