Бар «Безнадега» (СИ) - Вольная Мира. Страница 39

Я не прикасаюсь, потому что меня и так колотит, просто смотрю.

На затвердевшие соски, на бешено дергающуюся жилку на шее, на острые ключицы, тонкие, женственные, на напряженный плоский живот и длинные ноги. Дышу. Пробую продышаться, вернуть кислород в легкие.

Но Громова не дает ни секунды. Проводит рукой вдоль шеи, прогибается в спине, очерчивает кромку белья, ведет к ложбинке и ниже, по животу.

Я ловлю ее руку в развилке бедер, почти рычу.

- Ты заставляешь меня ждать, Аарон, - улыбается она. Медленно, порочно, тягуче. Приподнимается и тянет на себя. Ее выдох я забираю себе, заставляю шире раздвинуть ноги и вклиниваюсь между ними, стаскиваю свою футболку, отрываясь на миг, расстегиваю вырываю пуговицу на джинсах с мясом.

Глаза Элисте темнеют еще сильнее, ее взгляд обжигает кожу, почти как прикосновения.

Я опять целую, толкаюсь языком в рот, кусаю губы, растираю вкус, беспорядочно и лихорадочно лаская тело.

У нее невероятная кожа, от нее охренительно пахнет. А Громова царапает мне спину, трется о меня, ерзает, гладит предплечья и плечи, выгибается, сжимая ногами. Тоже кусает в ответ, отвечает на поцелуй с такой же почти болезненной злостью. Мы как подростки – неумелые, торопливые, несдержанные. Движения слишком резкие и хаотичные, прикосновения почти болезненные. Полное отсутствие тормозов и предохранителей. Все сгорело к чертям еще с первым поцелуем. С этим «а ты?» шепотом.

Невыносимо.

Я отрываю от себя тонкие руки и завожу Элисте за голову.

- Нет, Лис, - улыбаюсь, слыша гневный рык. – Я буду вести.

Пахнет сексом, желанием, потом и Эли. Этот запах забивает все, продирает до основания, выскребает нутро и еще сильнее подстегивает голод. В голове гудит, на языке вкус Лис, смешанный с кровью. Не знаю чьей, возможно, моей, возможно, ее, возможно, это наша общая кровь. Она сладкая. Громова сладкая.

Я наклоняюсь, веду языком от ключицы к жилке на шее, к чувствительному местечку за ухом, к самому уху. Ныряю в раковину, прикусываю мочку, немного оттягивая, свободной рукой накрываю грудь. Мне в язык частит ее пульс, под ладонью – сердце.

Громова на вкус как вишневый сок с пряностями. Невероятная. Сумасшедшая.

И на ней все еще слишком много одежды.

Я приподнимаюсь, освобождаю ее руки, сажусь рядом так, чтобы не касаться, ловлю одурманенный взгляд, голодный, яростный.

- Сними его, - звучит приказом, и я совершенно не уверен, что не хочу, чтобы оно так звучало. – Разденься.

Эли смотрит на меня, словно пытая, долго, немного упрямо. Стирает языком с нижней губы мой последний поцелуй и заводит руки за спину.

Не медлит больше, не стесняется.

Она знает, как действует на меня. Не может не знать, не видеть. Знала с самого начала. С первого поцелуя в «Безнадеге».

Так же легко освобождается от другой части комплекта, а потом снова откидывается назад. Тянется призывно всем телом, прогибается в спине, выдыхает громко. Ждет. Ждет моих действий, следующего шага. Во взгляде сейчас предвкушение, нетерпение, попытка понять.

Я кладу ладони на тонкую талию, сжимаю.

Самому бы понять…

Мне хочется вдавить Элисте в себя, втиснуть… и так же хочется ощутить кожу под пальцами, изгибы, линии, черты. Эти два желания раздирают, уничтожают.

Громова идеальная. Грудь, бедра, бесконечные ноги. У нее самые сексуальные ноги, которые я видел. И блики света из окна превращают Громову в еще большее искушение, играют, переливаются на теле.

Дурацкое сравнение с Джессикой Рэббит не выходит из головы. 

И я веду ладонями ниже, к бедрам, заднице, коленям и икрам. Ощущения под пальцами сводят с ума. Элисте снова немного прогибается, запрокидывает голову назад, приоткрывает губы. Пальцы скребут по обивке.

- Аарон, - всхлипом, выдохом на полутонах.

Я сам делаю глубокий вдох, прикрываю глаза и набрасываюсь на нее, больше не сдерживаясь, накрываю сосок губами. Твердый, жесткий, напряженный. Вбираю его в себя, покусываю, развожу коленом ноги, опускаю руку к сосредоточению желания.

Провожу пальцами.

Черт…

Мне хочется ее попробовать, но, если попробую, окончательно рехнусь.

Всего несколько движений. Ее руки снова в моих волосах, на шее, плечах. Она стонет. Стонет, гнется сильнее, трется о мои пальцы, закусывая губу. Снова до крови.

Я кусаю ее сосок, ключицу, шею, нахожу пораненную губу, втягиваю в свой рот.

В моих венах яд, кислота, ртуть. Ад.

В ее крови и вкусе спасение, избавление, освобождение.

- Иди ко мне, - улыбается Громова.

И я срываюсь. Вбиваюсь в нее, вколачиваюсь, вжимаю в себя. В ней тесно, жарко, влажно. Потрясающе. Почти невыносимо.

Моя тьма толкается, клокочет, требует. Ее требует. Себе в полное подчинение, в безраздельное владение. Физического обладания недостаточно.

Элисте стонет, протяжно, низко, хрипло. Колючие ноты, острая мелодия.

Она царапает мою спину и плечи, кусает ключицы, мечется и подается навстречу. Бешено, дико, быстро. Сама прижимается крепче, сама двигается и стискивает ногами. Кожа под моими пальцами нежная, горячая, мягкая. Ее мышцы натянуты, нервы взвинчены. Эли потеряла контроль, почти сошла с ума. Не сдерживает крики и стоны. Себя и свою суть.

Она кричит потрясающе, она стонет так, что я готов сдохнуть за каждый следующий звук, рвущийся из ее горла.

Я ищу губами ее рот, накрываю, проникаю внутрь. Язык повторяет движения тела. Все так же судорожно, дергано.

Меня крошит, ломает и выкручивает от каждого следующего движения. В воздухе вкус и звуки секса: громкие стоны и всхлипы, терпкий дурман, влажные шлепки.

Я хочу оставить на ней свои следы: укусы, засосы, поцелуи. Чтобы Эли пропиталась моим запахом, мной. Она выскребает и вытаскивает из меня все. Вообще все. Даже то, чего давно уже нет.

Невозможно…

Ее кожа скользкая от пота, грудь трется о мою, ногти глубже входят в спину, раздирают до крови. Очень сладко, невероятно.

Еще несколько судорожных рваных толчков. Диких и быстрых, и Громова застывает, замирает, приподнявшись, лицо искажено, крик перерастает в хрип.

Эли кончает совершенно невероятно, оседает назад, туже сжимает меня, мечется, дергается.

Прекрасная, горячая, бешеная.

Собственный оргазм простреливает навылет, рвет из позвоночника в голову и пах, скручивает мышцы и обрывает все нервы.

Мне только чудом, почти в последний момент удается сдержать себя, свою суть. Я сдох, воскрес и снова сдох в какие-то жалкие секунды.

Воздуха нет, перед глазами темнота, во рту вкус Эли, в ушах – ее стоны. Она во мне, вокруг меня. Везде.

Я падаю рядом, пытаюсь отдышаться, а потом приподнимаюсь. Смотрю на нее. Элисте сбивает с ног. Даже после секса… Тем более после секса.

Потрясающая.

Растрепанная, раскрасневшаяся, влажная от пота, с искусанными губами, шумным дыханием и пульсирующей, напряженной веной на белоснежной шее.

Ошеломительная.

Я все-таки впиваюсь зубами в плечо Элисте, тут же зализываю укус, втягиваю кожу в рот, то же самое с местом за ухом, с той самой веной. Это просто сильнее меня.

Это просто мои метки. И я хочу, чтобы они там были.

- Лис… - рычу, потому что голос все еще хриплый, - посмотри на меня.

Веки подрагивают. Эли медленно открывает глаза. Индиго. Темный, сочный индиго и совершенно черный белок.

Она смотрит вопросительно, немного насторожено, и в первые секунды я не могу понять почему. Мне слишком хорошо, а она слишком… Просто слишком.

- Пугаю? - чуть дергает Эли уголком губ.  И до меня доходит.

- Дурманишь, - отвечаю, целуя в этот самый уголок.

Улыбаюсь. Как дебил. Элисте щурится на эту улыбку, прикрывает глаза. А я наблюдаю за тем, как выравнивается ее дыхание, как бледнее становится румянец на щеках, рассматриваю свои укусы-поцелуи, засосы на коже. Мне нравится.

- Сейчас ты похожа на кошку, Гром.

- Тощая, - она снова медленно открывает глаза, голос ленивый, тягучий, - и грязн… Твою ж мать, Зарецкий! – вдруг подскакивает с дивана, подхватывает с пола майку. – Сколько времени? Как долго…