Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk. Страница 58
Красный снег – он все валит
Среди черных плах и корон.
Воздух крошится пеплом
От холода наших тел.
Целый век – запах гари.
Горел – стало быть, крещён.
Ну а лед без света
Чернеет, где месяц бел.
- Галка, собери мои вещи! – задыхаясь, выкрикнула Татьяна Витальевна, едва влетела в дом и подхватила ноутбук. Прибалдевшая кухарка у работающего телевизора поморгала блеклыми ресницами и, глядя на мечущуюся хозяйку, осторожно спросила:
- Какие вещи? Ты куда собралась? Сезон!
Сезон в самом деле в разгаре, и они готовились к пику, но Татьяна Витальевна лишь мотнула головой. Какой, к черту, сезон?!
- В Киев, к Польке.
- Чего? Мать, ну ты рехнулась!
Рехнулась? Рехнулась?! Таня застыла посреди комнаты с ополоумевшим лицом и подумала, что и впрямь же рехнулась. Потому что не могло этого быть. Не могла она видеть свою дочь рядом с Ваней на билборде под Одессой. Ну никак не могла!
И тот мальчик не мог. Тот, который вынудил их с Димой дать клятву, что никогда не скажут ей правды, не стал бы сейчас… Это же Ванька! Так как же вышло, что Полина оказалась на этом баннере? Чья шутка? Как оно вылезло?
В телевизоре передача сменилась блоком рекламы. И почти сразу, сходу: «Фантастическое возвращение легендарной группы «Мета»! 24 августа! Большой концерт с симфоническим оркестром на НСК «Олимпийский» при участии одной из известнейших пианисток страны Полины Штофель».
Зорина едва слышно всхлипнула и снова опустила глаза к ноутбуку. Билет. Ей надо купить билет на завтра – на любой поезд до Киева, она хоть на крыше поедет, только бы уехать! И еще ей надо, в конце концов, дозвониться до дочери. Та не брала трубку. Игнорировать бы не стала, но, возможно, телефон на беззвучном режиме, а еще… может, позвонить Диме? Куда звонить? За границу? Что он мог оттуда сделать?
- Полька опять с рокером своим связалась, - скупо обронила Таня, смахивая слезы с глаз и кивнув на экран телевизора обомлевшей Галке.
- Как это так? – осела на ближайшее кресло кухарка. – Ей что? Мужиков мало?!
- Выходит, что мало! – вскрикнула Таня. И с каким-то злорадным остервенением стала лупить по клавиатуре, вбивая в поисковик сайт «Укрзалізниці».
Очередной блок рекламы сменился выпуском новостей. Пока диктор в телевизоре болтал свою абракадабру, Тане удалось отхватить билет, но только на послезавтра. И она всерьез думала, не рвануть ли на машине, хотя никогда не ездила за рулем на такие расстояния.
Однако лицо, мелькнувшее с экрана, вдруг остановив время, заставило ее в очередной раз замереть и прилипнуть глазами к телевизору.
«Как стало известно, сегодня 28 июня в медицинском центре имени Сураски в Тель-Авиве на пятьдесят третьем году жизни скончался известный бизнесмен и политик Дмитрий Иванович Мирошниченко. Сообщается, что последние месяцы он боролся с онкологическим заболеванием. В начале девяностых Мирошниченко основал строительную компанию в Одессе, а впоследствии занял пост главы городской администрации. Последние годы, уйдя из сферы политики, вел закрытый образ жизни, избегая публичности. Многочисленные благотворительные проекты семьи Мирошниченко широко известны…»
Глядя на мелькающие кадры, Таня медленно закрывала крышку ноутбука. В ушах свистело, и она уже совсем не слышала слов, произносимых ведущей. В ее голове Дима раз за разом повторял: «Впереди еще много всего».
Впереди – там, где его не будет.
Там, где Поля все же нашла Ивана.
И рассвет
Изрежет ножом печаль.
И польется горячая
Алая горькая кровь.
Звезды встретят смерть,
С восторгом вглядевшись вдаль
Там, где мы, новобрачные,
Земную отыщем юдоль.
Голос Мироша лился по залу театра Соломеи Крушельницкой, отражаясь от стен и сходясь в единой точке у каждого – под солнечным сплетением, заставлявшем чувствовать.
Единственным человеком, чувствовать не желающим, здесь, среди этих людей была Полина. Собачонка на коротком поводке, который надела на себя сама и который не имела надежды хоть когда-нибудь снять. Смирилась. Теперь уже смирилась, бесконечно устав бороться – и за, и против.
Потому разрешала себе просто смотреть. Из ложи второго яруса – на Ивана, высвеченного лучами софитов. И странным образом отмечать, что впервые видит зал со стороны зрителей. А ведь ей приходилось несколько раз играть на сцене и этого театра.
Сколько их было, тех театров, где самой себе она казалась более настоящей, чем в жизни.
Странно.
Контракт, который Полина Штофель заключила под проект с «Метой», не предусматривал тура в поддержку нового альбома – здесь с ее партиями справлялся один Комогоров, они возили с собой только недостающие инструменты с прилагающимися к ним музыкантами. За ней оставался лишь единственный заключительный концерт в столице в полном составе всей симфонической части. Наверное, так дешевле. А может быть, элемент интриги об их романе – специально для СМИ, заглатывающих любую наживку, даже тухлую. Их фотографий в сети было валом. Не только из промо-фотосессии, но и из студий. Со всех афиш на Полину глядело ее собственное лицо возле Ивана. И про себя она отстраненно отмечала, что они по-прежнему хорошо смотрятся рядом. Она выглядела иначе, чем со Штофелем. Может быть, потому что любила. Все еще.
Реклама шла полным ходом. Клипы, отснятые в Берлине, мелькали на музыкальных каналах в прайм-тайм с завидной регулярностью. Ванькин мир затянул, как в воронку, но у нее была своя дверца, в которую удалось выйти – контракт. Один, последний, концерт. Все. Ее цель дожить. И пережить. И жить дальше.
Замерев в ожидании, дни она проводила в собственной квартире, твердя, что сейчас – настоящий отпуск. Когда еще получится? У окна смотрела на Днепр и заставляла себя радоваться, что не трясется в вагоне в очередной поездке.
Но ей, выросшей у моря, река никогда не могла его заменить. Как ни убеждай, как ни заставляй.
Похожими здесь были только одинокие чайки, кричащие, разрывая душу. До тех пор, пока она не сорвалась во Львов на этот концерт, чтобы сидеть теперь в зале среди восторженной толпы, замирать от звуков гитары и голоса. И гнать от себя воспоминания о почти сорванной записи, воплях Марины, переезде в другую гостиницу. И болезненном ощущении разочарования, с которым она научилась справляться, пока оно не накатывало с новой силой.
Пусть так. Пусть музыка, идущая из-под его мозолистых пальцев, лечит хотя бы здесь. Хотя бы немного. Пусть остается живым только его окрепший голос. Такой, как она помнила, и несравнимо другой. Пусть он, глядя сейчас в зал и не видя ее лица, заставляет болезненно сжиматься то место под солнечным сплетением, откуда идут все чувства, просто произнося под акустическую гитару:
А небу дай повод –
Оно верит в знамя и в крест.
И кто впереди –
тому перед ним отвечать.
Твоя улыбка – резон, чтобы я воскрес.
Но чтобы воскреснуть, положено умирать.
[1] Львовский национальный академический театр оперы и балета имени Соломеи Крушельницкой – театр оперы и балета во Львове, расположенный в историческом центре города и названный в честь известной украинской оперной певицы.
Глава 17
- Еще по пиву – и по номерам, - пробурчал Фурсов, комната которого оказалась местом сходки после концерта. Они традиционно отмечали, правда, в последнее время алкоголя в этих пиршествах становилось все меньше, а отоспаться хотелось все больше. Но разойтись совсем сразу – тоже никому не улыбалось. В прежние времена они и до утра просиживали вместе, чаще в каком-нибудь баре. А сейчас – проект высосал все силы. Хватало только на то, чтобы выпить по бутылке пива и разбредаться к себе, в места уединения и тишины.
- Это Владушка в Скайп к Пиранье рвется, - рассмеялся Мирош, отсалютовав полупустой бутылкой остальным.