Анатомия Линды. Дилогия (СИ) - Лакина Ирина. Страница 61

Очень любопытный вышел бы эксперимент, если бы это не были доброкачественные опухоли моего мужа, и, что еще важнее, моей дочери.

Глава общей хирургии военного госпиталя из Оклахомы, Ройсон Яблонски (судя по всему, совсем не коренной американец) предложил раз в месяц делать МРТ, чтобы иметь возможность малоинвазивным способом удалять микроскопические новообразования. Чудесный старикашка, который, почему-то, совсем забыл о том, какую дозу облучения получат мои родные за год таким образом, и что это, с вероятностью 50 процентов, превратит наши драгоценные аденомы в карценомы или нейробластомы, или еще какие-нибудь другие, но уже раковые опухоли.

Все лишь разводили руками, не предлагая ничего дельного. Только бред, который вырывался из ртов уважаемых лично мной и коллегами, известных в мире медицины людей.

В дверь постучали, и в приоткрывшуюся щель просунулась стриженая почти под ноль голова Сэма.

— Ли, можно? — спросил он, неловко дернув носком своего ботинка, который выглядывал из проема.

— Входи, — махнула я ему.

Он вошел и плюхнулся на уже порядком потертый кожаный черный диван. В его усталых добрых глазах читалось сочувствие. Не жалость, и не облегчение, сродни тем, что бывают у случайных свидетелей чьей-то болезни, когда они думают «слава Богу, меня это не касается». Сэм абсолютно искренне сопереживал моей беде и принимал в поисках решения самое непосредственное участие.

— На сегодняшних снимках Вики и Рэя все чисто. Дженнифер молодец! Виртуозно расправилась с той опухолью под коленом твоей дочери — не задето ни одно сухожилие, и ни один важный нерв. Она поправится и будет бегать шустрее прежнего!

Дженнифер Арлингтон — новая глава детской хирургии, переведена из Мейо полгода назад. Я сразу обратила внимание на ее пальцы — слишком тонкие и немного короткие. Мне казалось, что хирургу не просто с такими пальцами. Но я ошиблась. Обычному хирургу действительно такие пальцы доставили бы много проблем. Вплоть до решения оставить профессию. Но для хирурга в педиатрии это было то, что нужно. Ее пальцы — идеальный инструмент для работы с мизерными детскими сердцами, почками, и такими аденомами — размером с косточку от яблока.

— Отлично. А что Рэй?

— О, ему не привыкать. Он, как обычно, строил глазки медсестрам, шутил и требовал принести банановое желе вместо вишневого.

Я закатила глаза. Не могу сказать, чтобы я его ревновала. Я полностью доверяла ему. Но Рэй оставался тем же мужчиной, который покорил меня одним своим голосом, когда я еще даже не видела его лица. Он не мог вдруг стать замкнутым и молчаливым семьянином, который дальше собственной жены никого не видит. Я понимала это, но, все же, боялась, что однажды он поймает в свои ловкие обаятельные сети слишком крупную рыбу.

— Ты ревнуешь? — Сэм словно прочитал мои мысли.

— Нет, и ты это знаешь. Просто не хочу, чтобы около него вились все эти легкомысленные девицы.

— Окей. Тогда я пойду и скажу ему, что шутить и острить дозволяется только с главами отделений. И никаких ветреных медсестричек! Приказ ее величества — шефа хирургии!

Этот ирландец умел поднять настроение. Я невольно улыбнулась, представляя себе эту комичную сцену: Сэм, как королевский гонец, важно появляется в его палате, достает из кармана пергаментный свиток, трубит несколько раз в свой фонендоскоп и зычным голосом начинает зачитывать мое распоряжение.

— Оставь свои глупости для бара, — добродушно, словно отмахиваясь, ответила я ему.

Его лицо сразу посерьезнело. Он весь подобрался, выпрямил спину и пытливо посмотрел мне в глаза.

— Конференция что-нибудь дала? Какие были предложения?

Я сморщила рот и отрицательно покачала головой.

— Ничего. Эти умники с кучей наград и научных разработок понятия не имеют что делать с множественными прогрессирующими аденомами, которые к тому же еще и передаются по наследству.

— Линда, это и неудивительно. Если бы кто-то в наши дни знал, как одолеть эту заразу — лекарство бы уже было разработано и успешно применялось. Но вся соль как раз и состоит в том, что никто не знает, что с этим делать. Я еще неделю назад, после операции Тайры, сказал тебе — что ты должна попробовать собрать консилиумы, не ожидая от них сразу готового решения. Это просто мозговой штурм с участием лучших представителей от медицины. Ты должна тянуть из них все, что можно. Я не могу поверить, что сегодня опять не было высказано ни одного предложения, за которое можно было бы зацепиться.

— Сэм, я, по-твоему, совсем идиотка? — я вспыхнула, услышав упрек, — я не и жду, что кто-то из них скажет: «Оу, доктор Скайфилд! Как хорошо, что вы пригласили меня на эту видеоконференцию! У меня как раз на полочке завалялась экспериментальная, но уже прошедшая клинические испытания, микстура от множественных прогрессирующих аденом!».

Я завелась, бросая на друга гневные взгляды. Я прекрасно знала причину своего гнева — это вовсе не Сэм, и не чертовы профессора. Все дело в моей беспомощности перед опасным и коварным врагом. У меня нет ни щита, ни меча. Я не могу защищаться и не могу атаковать. Вот что бесит!

— Ли, детка! Давай успокоимся, и ты расскажешь мне по порядку, все — что вы сегодня обсуждали. Возможно, ты что-то упустила. Выкладывай.

Я откинулась на спинку кресла и зачем-то взяла в руку карандаш. Пустой жест, призванный занять чем-то перевозбужденное воображение.

— Как скажешь, — буркнула я, — но через час я должна обедать с Рэем в «Смоки», а туда еще добраться нужно.

— Я весь — внимание, — серьезно ответил Сэм, вперившись в меня пронзительным взглядом.

Обычно узкие, как у кошки, зрачки его голубых глаз расширились, словно он ожидал от меня не просто протокольного пересказа моего увлекательного общения с медицинскими мастодонтами, а самого настоящего чуда. Увы, Сэм. Чуда не будет.

— Сегодня я говорила сразу с пятью хирургами и двумя онкологами, — начала я, словно отвечаю на экзамене, — Джеффри Раш из Нью=Йорка, Ройсон Яблонски из Оклахомы, Нинель Спарроу из университетской клиники Майами, Келли Вайтинг из Лондонского Парксайд Центра, Иден Форест из больницы Джона Хопкинса, Джо Маквил из Университета Лома Линда, и юное дарование Сьюзи Драм из госпиталя Кливленда, на счету которой определенные, но несколько сомнительные успехи в генной медицине.

— Так, — со знанием дела кивнул Сэм, точно знал каждого из представленных и даже жал им руку.

— Джеффри Раш меня просто выбесил, предложив лечить их химиотерапией, — я насупила брови и посмотрела на Сэма, ожидая от него поддержки.

— Бред! — отрезал мой друг, а я облегченно выдохнула. И я так думаю, Сэм.

— Иден начала что-то говорить о криотерапии и лечении ледяной водой, но я очень вежливо заткнула ее. Она классный специалист по удалению опухолей, но, очевидно, ни черта не смыслит в их природе. Просто машина для резекций.

— Я вообще не понимаю, зачем ты её привлекла. Она отменный исполнитель, опытный хирург, но никогда не занималась наукой. Её страсть — человеческое тело и скальпель, — недоуменно заявил Сэм, бросив на меня укоризненный взгляд.

— Бог с ней, — отмахнулась я, и продолжила, — Нинель предложила попробовать пересадку костного мозга. Но это очень опасно. Я не хочу рисковать. Да и от кого пересаживать? У Кевина наверняка тот же самый ген, только в спящем состоянии. Я боюсь, что и у его ребенка проявится это проклятое заболевание. А пересаживать от неродственного донора — значит подвергать Рэя и Вики необоснованному риску.

— Ну, я бы не стал совсем отметать этот вариант, — вставил Сэм, — но ты права — это не выход.

— Келли поддержала Нинель и сказала, что Лондонская клиника заинтересована в таких пациентах. Только подумай — мой муж и моя дочь нужны им, чтобы проводить экспериментальное лечение, а потом заграбастать себе все лавры.

— Линда, не все в этом мире враги, и не все хотят нажиться на твоей беде, — мягко вставил Сэм в образовавшуюся паузу, — я надеюсь, ты не сказала ей открыто, что обо всем этом думаешь?