Мама, я демона люблю! (СИ) - Тараторина Даха. Страница 46

— Их пытают? — почему-то взгляд снова и снова находил Рока. Смеющегося, подшучивающего над колдуном. Счастливого. Пока что.

— Их жрут, ведьмочка. Из них выжирают всё живое, всё человеческое, всё светлое, что в них есть. А потом выжирают всё тёмное. Все желания, фантазии, воспоминания… И когда не остаётся ничего, одна пустая оболочка, — она повернулась ко мне. Схватила за колено, сжала, заглянула в лицо своими красивыми, тёмными, но абсолютно пустыми глазами. — Когда остаётся лишь оболочка, рождается демон, — вытолкнула из горла она. — Завеса выплёвывает опустевшее тело. А Первый Тёмный использует их… нас.

О нет! Меньше всего я хотела знать ответ на этот вопрос!

— Использует… для чего?

Сели едва не покатилась со смеху:

— Чтобы приводить новые лары, конечно! Подземье хочет жрать. И, если не хочешь сам стать его пищей, приведи себе замену.

Рок смеялся. Его лицо было счастливым, чистым, честным. «Демоны всегда лгут, кири!».

— Они приводят ведьм?

— Умница, ведьмочка. Но не беспокойся! Первый Тёмный милостив: когда ты продлишь договор, у тебя действительно будет целая жизнь, полная магии и власти! Умирай колдуны сразу после встречи с демонами, кто бы нас вызывал?

Сцепленные в замок пальцы побелели. Я спокойна. Удивительно спокойна. Изнутри будто сковал лёд. Ещё немного и начнёт бить ознобом.

— И что же будет с демоном, — я с усилием моргнула, — если он не приведёт с собой ведьму?

Показалось или на её холёном лице правда мелькнуло сострадание? Вот только ко мне ли?

— Если демону некого будет оставить за Завесой, он сам займёт пустующее место. Вот только Завеса уже выжрала из него всё, что могла. В демонах нет ничего человеческого, нечем её питать. А значит пытка не будет длиться до тех пор, пока лара кормит Подземье. Она будет длиться вечно.

Я встала, не чувствуя ног. Отставленная кружка с молоком, задетая бедром, рухнула вниз, расплёскивая содержимое. Не разбилась, лишь соскользнула по юбке, испачкав ткань.

— Думаю, вы засиделись в гостях. Томас заскучал, — хотелось верить, что звучала я не так отвратительно, как себя чувствовала.

Сели безропотно встала, свистнула подопечному и мотнула головой, мол, пойдём.

— Рок совсем недавно спасся из-за завесы, ведьмочка, — она сжала моё плечо, прощаясь, наклонилась поближе, обдавая сладковатым запашком. — Как думаешь, он захочет туда вернуться?

Кулаки сжимались так сильно, что, наверное, я могла бы сломать пальцы. Когда Сели и Томас ушли, я не смогла выдавить даже вздох облегчения.

— Кири? — Рок обеспокоенно накрыл мою бледную руку своей. — Кири, ты в порядке? Что тебе сказала Сели?

Его горячие пальцы поглаживали мои, а я не могла заставить себя поднять взгляд. Наверняка его лицо всё такое же: ехидное, хитроватое, с горящими огнём фиолетовыми глазами. Фиолетовыми. Как листья дерева мёртвых. Как у мертвеца, из которого выжрали всё человеческое.

— Рок, — воздух не протискивался в грудь, как ни старайся. — Как много ты мне не договариваешь?

Он всё понял. Прекрасно понял, что Сели сказала именно то, что мне нельзя было слышать. Хотел выругаться, но не стал. Уже поздно.

Он сжал мою стиснутую в кулак руку, как будто мог достучаться, если согреет:

— Демоны всегда лгут, Триста. Но клянусь, я не сделаю тебе больно.

Я заглянула ему в глаза. Фиолетовые, горящие пламенем Подземья.

Демоны всегда лгут.

Глава 17. Своя правда

Лаин работал допоздна.

Он всегда засиживался долго. Жена… теперь уже, наверное, бывшая жена. Брид частенько дожидалась его в постели, не смыкала глаз до самого утра. Пока он, шатающийся от усталости, мало что соображающий и просчитывающий в уме сложнейшие формулы, шёл к ней. Хотел устроиться рядом, уткнуться лбом в её мягкое плечо и задремать хоть на краткие час-два перед тем, как вновь нырнуть в книги. Но она никогда не давала ему эти два часа. Дожидалась лишь для того, чтобы осуждающе покачать головой и демонстративно уйти спать на кушетку, прихватив с собой единственное одеяло. Но почти сразу передумать, вернуться и шёпотом, лишь немного уступающим крику, высказать мужу всё, что накипело.

Лаин всегда работал допоздна. Поэтому накипеть успевало много: он неделями не видит дочь, запирается в своей каморке и отказывается разговаривать, есть или хоть стукнуть в ответ, подтверждая, что ещё не сдох. Он не слушает, что в доме протекает чердак, не реагирует на то, что к Брид при живом муже клеится пекарь (а чего на него реагировать? Он ростом едва до груди Брид дотягивает), отказывается признать свою полнейшую несостоятельность как учёного. Последнее оказывалось больнее всего. Ни жена, ни дочь понятия не имели, что он почти сумел, почти нашёл решение, почти выяснил, почти доказал… Ох уж это почти! Он был уверен, что магия Подземья — не единственное существующее колдовство. Но кому какое дело, когда под дверью плачет маленькая рыжая девочка. Ведь с ней не хочет играть папа…

— Пап! Па-а-а-а-ап! Смотри, что я принесла! — и начинает с усилием протискивать в щель под дверью бородавчатую жабу.

Лаин затыкает уши, стараясь не отвлекаться. Потому что вот оно — решение! Мельтешит где-то между строк, прячется за следующей страницей, намекает на ответ повёрнутой не в ту сторону закорючкой на символе вызова демона…

— Па-а-а-а-ап! Ну па-а-а-а-а-ап!

— Ква-а-а-а! — вторит несчастная жаба. Ей тоже совершенно не хотелось играть с маленькой рыжей девочкой.

— Па-а-а-ап!

Всё, ускользнуло. Ответ помаячил так близко, легко подышал на вспотевший от напряжения лоб — и исчез. Испугался писка доставучего ребёнка.

Кто-то другой на месте Лаина наверняка бы выругался. Кто-то другой, но не он. Мужчина сдержано стиснул кулаки, до напряжённого хруста в пальцах, до судорог в мышцах. И захлопнул книгу.

— Что тебе?

Девочка понятия не имела, что только что отобрала у горе-учёного последнюю надежду. Слишком долго над ним смеялись коллеги, сам правитель Моноптах велел вышвырнуть сумасшедшего за ворота замка, когда Лаин дошёл со своими бредовыми идеями и до него. Лунная жрица, как же давно это было! Молодой, дерзкий, смелый мальчишка, уверенный, что острого ума и свежей идеи достаточно для того, чтобы все двери распахнулись перед ним. Ага, конечно. Распахнутся они. С треском и скрипом.

По молодости Лаин раз за разом обивал пороги богачей, что могли бы выделить немного денег на изучение колдовства. Но те предпочитали платить не мальчишке, обещающему обуздать магию через каких-то двадцать-тридцать лет, а ведьмам, способным творить её уже сейчас. И богачам было глубоко плевать, что эти женщины обрекли себя на служение Подземью, что, и Лаин был в этом совершенно уверен, закончат они очень и очень плохо.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Об этом никто не говорил, об этом старались не писать и не думать. Но ничто не берётся из неоткуда. Если есть источник у света, если цветы распускаются после дождя, если вода кипит лишь в нагретом чайнике, если всё подчиняется законам энергии… У магии тоже есть источник.

И молодой, смелый учёный, не боящийся познакомиться поближе и разговориться с ведьмами и их фамильярами, умеющий читать между строк и делать выводы, учёный, который очень хотел сделать этот мир лучше, был почти уверен, что сила Подземья ему не принадлежит. Подземье питается ларами тех, кого сумели заманить демоны. И лишь эта сила подвластна заключившим договор.

Но, если есть тьма, есть и свет.

Есть ночь — наступает день.

Зло не существует само по себе. Значит, должна быть и другая магия, противовес, сила, которая не причинит никому вреда. Вот только в Подземье очень не хотят, чтобы люди, потенциальные колдуны, не совращённые лары, топливо… В Подземье очень не хотят, чтобы об этом кто-то знал.

Лаин пытался сделать этот мир лучше. Он надеялся избавить от страданий и искушения тысячи людей. И ещё он немножечко, самую капельку, и сам хотел колдовать.