Цена притворства (СИ) - Черная Снежана Викторовна "Черноснежка". Страница 10

Лично для меня разница в статусе никогда не являлась преградой к дружеским отношениям, по крайней мере, я искренне в это верила. Но мои родители сами всегда поддерживали только полезные знакомства и руководствовались той же логикой, ограничивая мои - Тоха был редким исключением и то лишь до того момента, когда папа решил одним махом лишить меня последних атрибутов мнимой свободы.

Мы сидели в тени раскидистого дерева, Алиска без остановки делилась со мной последними новостями вперемешку с собственными переживаниями, а я в это время размышляла о своём. Больше всего на свете мне хотелось быть свободной! Вести обычную жизнь, ходить в обычную школу, дружить с обычными сверстниками и просто наслаждаться жизнью.

Когда бабушка была ещё жива, я иногда проводила время у неё, особенно после рождения Алекса. Помнится, в то лето я осталась с ней на все каникулы, и это, наверное, было самым прекрасным временем в моей жизни. Бабуля жила в посёлке городского типа, хоть и в добротном, но совершенно обычном доме, где прошли лучшие дни моего детства.

Папа не раз пытался перетащить её ближе к цивилизации, но бабуля любила свою родную деревушку и никуда переезжать не хотела.

По вечерам мы с ней жарили семечки на чугунной сковородке и лузгали их во дворе за разговорами. Я делилась с ней своими подростковыми переживаниями, а она всегда успокаивала и помогала советом. С ней мы беседовали на все темы, разве что о матери не упоминали - о ней бабуля, почему-то говорить не любила.

Мне безумно нравилась эта обычная жизнь, когда не нужно притворяться и постоянно чему-то соответствовать. По утрам я старалась проснуться как можно раньше, чтобы как можно больше всего успеть. Я лазала на дерево с бидончиком на шее и рвала сочную черешню, помогала дёргать сорняки на грядках и ходила с бабушкой в лес за земляникой и морошкой, а потом мы вместе делали из ягод варенье. Кстати, земляничное и морошковое варенья до сих пор мои самые любимые.

У меня появились друзья, с которыми я проводила много времени на речке с удочками или на лавочке возле дома. От них я научилась печь картошку в золе, плести венки, ловить на блесну карасей и краснопёрок и много чего ещё. Но главное, чему я от них научилась - это бескорыстной дружбе. Впервые в жизни я была кому-то интересна просто так. Не из-за своих родителей, а только за то, что я такая, какая есть на самом деле. Это казалось мне таким прекрасным, что хотелось кукарекать от счастья. Я тихо завидовала этим ребятам. Завидовала и в то же время боялась потерять их доверие. Поэтому не рассказывала им о заграничных курортах, где я бывала минимум два раза в год. Молчала о своём пони - подарке родителей ко дню рождения, выключила и спрятала свой мобильный - невиданная роскошь на то время, и даже делала вид, что у меня совершенно нет карманных денег. Потому что у них их тоже не было, но зато они умели их заработать. Возле единственного магазина ребята расстилали старые газеты прямо на земле и продавали свежепойманных рыбёшек. Или помогали соседям рвать вишню и абрикосы за мизерное, на мой взгляд, вознаграждение. И я тоже с радостью вскакивала по утрам ни свет ни заря, мчалась с удочкой на речку и лазала вместе с ними по соседским деревьям. На вырученные копейки мы покупали кока-колу и мороженое в вафельных стаканчиках, а если улов был хорошим, то даже эскимо. Стыдно признаться, я, дочь главного дистрибьютора этой газированной отравы по всей стране, пила колу, которую ненавижу, и закусывала дешёвым пломбиром. Мало того, эти нехитрые лакомства, показались мне тогда самым вкусным деликатесом. Может, потому, что впервые в жизни заработала на них сама?

Это было хорошее время, но всё хорошее когда-то заканчивается, закончились и летние каникулы. Я вернулась домой и первым делом попросила у отца разрешения переехать к бабушке. Алекс только-только родился, и в семье на меня обращали внимание ещё меньше, чем до этого. Я думала, что всем будет только лучше, если я поживу пока в деревне, но отец, видимо, считал по-другому. Главным его аргументом была деревенская общеобразовательная школа, которая отца по понятным причинам, не устраивала.

Позже, когда я завела разговор об университете и изучении журналистики после гимназии, отец меня удивил.

- Зачем? – спросил он тогда. – Ты всё равно никогда не будешь работать.

Уже в тот момент стоило задуматься над тем, что папа, по обыкновению, всё решил за меня. Но меня это не смутило, я всё равно решила поступить по-своему. По этой причине, я даже не заикалась об Оксфорде или Лондонском Университете, куда отправились многие мои бывшие одноклассники. Я просто молча подала документы в Государственный Гуманитарный и на общих основаниях прошла конкурс. Моему счастью не было предела. Мне не терпелось объявить о своей победе, хоть я уже наперёд предполагала реакцию обоих.

Снисходительно-саркастически наблюдая за равнодушием отца и лёгким презрением матери, я лишний раз убедилась, что поступаю правильно.

- Твой выбор меня не удивляет, - сказал тогда отец, - трудно найти профессию ещё хуже.

Мать усмехнулась и бросила на меня красноречивый, полный неприязни взгляд.

Видно, уже забыла, что сама она когда-то поступала на факультет журналистики.

Мерзко, конечно, быть по жизни в чём-то виноватой, мерзко чувствовать себя непонятой и ненужной, но хуже всего то, что я ничего не могу с этим сделать. Переубеждать их в чём-то? Смысла нет!

- Вы правы, - ответила я, - профессия никчёмная а значит, вполне мне соответствует.

Развернувшись, я направилась к себе и больше этот вопрос в семье не поднимался.

Сейчас же всё стало на свои места. Стало понятно, почему папочка не настоял, чтобы я бросила неугодное ему занятие и не позорила его перед честным народом. Он знал, что это ненадолго. Точнее, получилось так, что после своего дня рождения я загремела под домашний арест и в институте вообще не показывалась.

Для него всегда был на первом месте бизнес и вполне логично, что брак - это выгодный альянс, который укрепит его деловые связи.

Всё до безобразия просто. В отличие от Алекса, для которого родители запланировали изучение международных отношений и, как следствие, стезю политика или дипломата, мне не повезло родиться девочкой. А значит, самое большее, что от меня ожидается - это выгодный брак. Причём, жениху меня должны вручить в комплекте с хорошей репутацией и достойным образованием на момент замужества. А дальше… дальше на усмотрение мужа. Тьфу! Зубы сводит при одной только мысли о ненавистном женихе.

- Ты меня слышишь? - Алиса дёрнула меня за рукав, привлекая к себе внимание. - Я говорю, Маринка Лопырёва разнесла всему свету, что ты заявилась на свою помолвку одетая как проститутка. А ты улыбаешься!

- А что мне, плакать что ли?

- Ну, не знаю, -протянула Алиса, - теперь разные слухи ходят… Она ведь даже сфотографировала тебя на мобильник и разослала фотки всем знакомым!

Бедная, глупая Алиска - раб и марионетка своего положения. Плясать под дудку общественного мнения - дело пустое и неблагодарное. Наше лицемерное общество на твоей стороне только до той поры, пока у тебя всё хорошо, но стоит лишь споткнуться и упасть мордой в грязь, лучшие друзья переступят и пойдут дальше. Даже Алиска, можно сказать подруга, бщается со мной только потому, что, по её мнению, у меня всё в шоколаде. Она даже не спросила, почему я пропускаю занятия, все её мысли были заняты моим женихом. Думаю, в душе она мне даже завидует. Но стоит ей только узнать о моих истинных планах, тут же определит в аутсайдеры и прекратит всяческий контакт. Ещё спасибо, если не сдаст. Так стоят ли эти люди и их мнение обо мне того, чтобы ему соответствовать?

- Алис, то, что Маринка дура, я знала уже давно. Но ты-то, разумный человек (главное, произнося это, не рассмеяться), неужели не узнала дизайнерский прикид нового итальянского модельера?