Бансу(Быль. Журнальный вариант) - Бояшов Илья Владимирович. Страница 9

В «Марь Ивановне» вибрировало и трещало уже все: кабина, поплавки, приборная доска — однако Крушицкий этого не замечал.

— Домой пора, — настаивала маленькая женщина.

— Ниже давай, — настаивал особист.

Вася «давал ниже».

Когда облака начали совсем смыкаться, слезящиеся глаза Чиваркина успели разглядеть в лесном квадрате справа от хребта белое пятно. Одновременно с летчиком заорал майор, но, несмотря на почти моментальный разворот гидроплана с немыслимым креном — крыло несчастной «Марь Ивановны» чуть было не чиркнуло по торчащей, словно гнилой зуб, скале, — все окончательно заволоклось туманом.

— Координаты! Координаты запомнил?! — вопил особист.

— Поворачивай к базе! — трясла Богдановна Васю за рукав комбинезона.

— Отставить, — хрипел летчику в ухо Крушицкий, яростно толкая его в спину. — Пока не найдем — никуда. Приводняйся… Приказываю, мать твою… Давай, на первое же озеро!

Чиваркина не надо было упрашивать: пролетев еще километров тридцать в тучах и облаках, самолет выскочил из пелены и соскользнул вниз, к свободной от туч долине, к ее черным елям и блестящей озерной цепочке. Гидроплан прострекотал над горной рекой настолько низко, что стекло кабины мгновенно забрызгалось, затем, перемахнув узкий перешеек, оказался над тихим, круглым, словно блюдце, озерцом. Он проскользил по воде, как по маслу, и с сухим шорохом въехал в плавни. Там, на мелководье, изрядно потрудившаяся «Марь Ивановна» наконец заглохла.

— Зачем сели? Что, завтра сюда было из Нома не прилететь? — разозлилась на обоих Людмила. — Где прикажете ночевать? В камышах?

Однако и Вася, и майор ругань ее не слушали: у первого из головы не выходил товарищ, у второго — драгоценная парашютная сумка.

— Бараны, — дала Люда характеристику обоим, сплюнула, вылезла, захватив с собой вещмешок, и побрела к близкому берегу.

О том, чтобы на ночлег разместиться в кабине, не могло быть и речи (особенно пострадал от затекания членов особист). Проведенные на брезенте часы запомнились Чиваркину на всю жизнь, ибо не оказалось ничего ужаснее клубящегося над здешними озерами гнуса, забивавшегося в рот и ноздри, и с людоедским удовольствием поедавшего всех троих заживо, не обращая внимания на то, что, вскочив посреди ночи и набрав засохшего топляка, робинзоны обложились кострами. В итоге все задыхались кашлем от едкого, не менее мучительного, чем укусы, дыма. Однако он помогал мало: мокрецы не успокаивались; эту злобную, почти невидимую мошку приходилось с себя чуть ли не соскабливать. Богдановна нещадно ругалась — удивительно, но ее энергии поливать и того, и другого умника отборной бранью хватило до утра, которого измучившийся телесно и душевно Вася ждал, как манны небесной.

Утром невыспавшийся майор шагал туда-сюда по берегу, схлопывая мошку с лица и шеи; цвет его нездорового лица стал еще более землистым — создавалось впечатление: из Крушицкого выпили всю кровь. Впрочем, кровососов становилось все меньше по мере того, как все чаще приходил на помощь мученикам ветерок.

Богдановна с полотенцем на плече побрела мимо «двух дураков» в камышовые заросли, скинула там комбинезон, присела голышом в воду раз-другой и, стоя к ним спиной, принялась растираться (Вася деликатно отвернулся, хотя на ее совершенно неаппетитные ягодицы, сморщенные, словно у мальчишки-подростка, и смотреть-то особо не хотелось). Затем, одевшись, расчесала гребенкой волосы, спрятала их под кепку и направилась к гидроплану.

— Летим? — нетерпеливо спросил Крушицкий.

— Подожди, — отмахнулась амазонка.

Она позвала Чиваркина.

Майор ходил по кромке берега еще минут пятнадцать, прислушиваясь к разговорам, но, о чем перебрасываются техник с пилотом, было не разобрать.

Наконец, что-то громко чихнуло. Затрещало знакомое «трын-трын-трын», наполнив сердце Крушицкого радостью. Восторг оказался недолгим — из-за камышей показался все тот же синий дымок, и «лодка» затихла.

Не выдержав, особист пошлепал к «Марь Ивановне», раздвигая камыши, щедро черпая воду голенищами сапог. Открывшаяся картина его насторожила: маленькая Богдановна со стороны хвоста и попирающий нос воздушного судна своими ботинками Чиваркин сосредоточенно разглядывали открытый мотор — на нижнем крыле гидроплана, подтверждая худшие опасения майора, были разложены инструменты.

— Ну, что? — зло спросил особист.

— Что-что? — откликнулась «трактористка».

— Заводи свою швейную машинку.

— Никуда мы не полетим, — спокойно сказала Богдановна. — По крайней мере, сейчас.

— Как не полетим?

— А вот так, — отвечала нахалка, — вздремни пока.

Майор чуть с ума не сошел от подобной вести.

— Мать-перемать! Я же сказал — заводи мотор.

— Ну, что вы, товарищ майор, все за пистолет хватаетесь, — с тоской воскликнул Чиваркин, отвлекаясь от распахнутого мотора, — сказано же, нельзя…

— Почему? — взревел озверевший от недосыпа особист.

— Да потому, что говорила я: возвращаемся на базу, — отрезала женщина. — И под руку теперь не лезь. Ступай к кострам — выспись как следует; надо будет — позовем.

Задохнувшийся Крушицкий не нашел что и ответить. Более того, настолько растерялся, что послушался. Спать особист не мог: когда на берег вернулся не менее злой и мокрый Чиваркин, они вместе с летчиком развернули карту. «Маша» приводнилась на южной стороне хребта примерно в тридцати километрах от замеченного купола. По закону подлости мелькнувшее перед их глазами пятно, бывшее, скорее всего, парашютом Демьянова, находилось на северном склоне возле пика «пятнадцать-шестнадцать». Направиться отсюда к месту предполагаемого приземления штурмана пешком они не могли: в случае такого похода необходимо было форсировать горную реку, обогнуть не менее пятнадцати крупных и мелких озер и, наконец, перемахнуть через сам хребет. Следовательно, без «Марь Ивановны» было не обойтись. Крушицкий даже нижнюю губу прикусил от досады. Чиваркин вычислил озерцо, пригодное для посадки, на расстоянии десяти километров по прямой до того самого склона. Делать нечего — оставалось ждать, и майор не нашел ничего лучшего, как вновь приступить к допросу.

— С Демьяновым давно вместе? — вытащил уже знакомый Васе «особистский» блокнот.

— Я уже говорил: с конца сорок второго, — хмуро ответил Чиваркин.

— Какой он?

— Как понять, какой?

— Ну, скажем… какой у него характер?

— Да нормальный у него характер, товарищ майор… Боевой, задорный. Да все там наши ребята нормальные! Вы же знаете — иных в дивизию не берут.

— Неужели?.. А вот у меня другие сведения, — усмехнулся майор, пролистывая страницы. — К примеру: старший лейтенант вашей же эскадрильи Лисицин Ф.Ф. имел связь с жительницей Фэрнбакса Глорией Нейзер; несколько раз вступал с ней в половые сношения. Идем дальше, — смочив слюной палец и внимательно на Чиваркина посмотрев, иезуит продолжил, — капитан Родченко. Какая эскадрилья? Ага. Опять ваша. Читаем: в пьяном состоянии за пределами базы вломился в квартиру некоего полковника Фриша. Отыскал там спиртные напитки. Выпил еще… Забыл свою куртку. Впоследствии все отрицал, говоря, что ошибся дверью.

Страницы продолжали шелестеть.

— Опять пьянка! — подняв брови, чуть ли не радостно воскликнул Крушицкий. — Техник Печёнкин, прикомандированный в Фэрбанкс из вашего же полка. Самоволка. Случка с женщиной. Драка с патрулем.

— Так это же отдельные случаи, — вяло проккоментировал Вася, ошеломленный осведомленностью соглядатая.

— Ну да, отдельные, — согласился тот с явной издевкой. — Вы с Демьяновым лично с американцами в Фэрбанксе встречались?

— Встречались, — кивнул Чиваркин, — не встречаться невозможно. Они же там повсюду.

— И с кем встречались? — зудил вцепившийся в пилота словно клещ Крушицкий.

— А с кем только не встречались, — с трудом сдерживался летчик. — Техники, инженеры, прочий обслуживающий персонал… В клубе на танцах стенографисток тьма тьмущая, уборщиц навалом… Из города приходили рабочие. В столовой вместе с нами под сто человек питалось. Да вы что, сами не знаете? Вы что, в Номе их не видели?