Нулевой портал (СИ) - Ракшина Наталья. Страница 47

Игорь и Настя переглянулись: «Сожгла!»

Не приходилось сомневаться, что Евгения Викторовна перерыла фотоальбом подруги вовсе не из-за свидетельства о своей вредной привычке времен шальной молодости.

Она, возможно, уничтожила то, что хотела найти — фотографии, где был изображен человек, чей портрет с выколотыми глазами лежал в конверте. Скольких знакомых она обошла, сколько личных фотоархивов перелопатила, уничтожая следы прошлого? Много ли было таких снимков? Вряд ли, ибо тогда задача по уничтожению могла стать непосильной.

— …а название поселка нашего тоже не без легенды! — продолжала между тем Опацкая. — Веке так в шестнадцатом правил всеми местными племенами хантыйский князь Барц — или Барс, как кому удобнее произносить. Подарки любил, а особенно уважал редкие и дорогие меха. Может, и шкуры барса были среди подношений… Потом пришли те, кто начал строить новый мир на этих землях — казачки, с приветом от русского царя. К привету прилагалась сила — как же новые земли без нее покорять? Остяки воины были хоть куда, без боя свой край сдать не захотели. Когда Барс проиграл несколько битв подряд и уже не мог ничего противопоставить чужеземцам, он решил — принять смерть, но не сдаваться. Сейчас яр Барсовой горы стал куда ниже, чем раньше, осел… Барс вместе с самыми верными воинами, как был, в доспехах, бросился с вершины яра в протоку. Где-то тут утонул, если верить легенде, но точное место никто не назовет. Протоку с тех пор именуют Утоплой, а имя князя увековечено в названии здешних мест, да речки Барцевки, она же Барсовская, что впадает в Белоярскую протоку за поселком Белый Яр.

— А местные хантыйские легенды знаете еще? — Настя отхлебнула из тонкостенной фарфоровой чашки ароматный чай и с хрустом откусила сушку.

— Легенд много, деточка. То, что было на моей памяти в начале семидесятых и уже точно обросло легендами — это визит шамана в Сургутский Райисполком.

В светлой и просторной комнате, в которую через тюль на окнах проникал щекочущий свет зимнего северного солнца, как будто потянуло холодом. Задрожала чашка в руках Насти, и девушка поставила ее на блюдце, боясь расплескать чай или разбить хрупкий фарфоровый привет из советского прошлого. У самых кончиков ногтей пульсировал шелковистый иней… До тех пор, пока твердая и горячая мужская ладонь не сомкнулась вокруг тонких девичьих пальцев.

— Я здесь. — Хрипловатый голос вернул к реальности, заставил наваждение отступить.

Ольга Яковлевна ничего не заметила, разве что предложила заварить еще чаю, решив, что внучка Евгении Викторовны никак не может отогреться с холода.

— Спасибо, не нужно. — Настя покачала головой, и сощурилась, когда солнечный луч отскочил от стекла посудной горки и ударил по глазам, как будто пытался, в свою очередь, отрезвить и привести в чувство — как только что сделал это куратор. — Зачем ходил шаман в Райисполком?

— Дорогу железную тут начали строить. Урочище-то для хантов священное, как и многие места в этих краях, где что ни день — строили объекты народного хозяйства и добывали природные богатства. Так вот, шаман явился, да целая делегация с ним. Просили, чтоб стройку остановили. Конечно же, поговорило с ними начальство и отправило восвояси, нужды-то огромной страны важней. Только, как шаман сказал, это боком выйдет, пожалеете еще.

Заметалась холодная змейка, но Настя как-то очень уверенно и по-хозяйски не просто шикнула на нее, а прямо-таки мысленно прикрикнула, и та успокоилась.

Настало время спросить и про бабу Лиду, которая тоже смотрела на гостей с коллективного фотопортрета людей в белых халатах, заняв скромное местечко на правом краю в третьем верхнем ряду. Морозова сразу узнала ее — именно это молодое лицо видела она нынче ночью.

— Ой, конечно, Лидочка, как же! — оживленно всплеснула руками хозяйка квартиры. — Медсестра была, руки золотые, больным вместо матери всегда, в районке работала, в хирургическом отделении. И в выездной бригаде тоже пахала, по тридцать командировок в год у нас было, в такую глушь кидали, ух!

Игорь принял из рук Ольги Яковлевны вторую чашку чая и как бы вскользь поинтересовался:

— Евгения Викторовна с ней дружила?

— Женька? — переспросила собеседница. — Общались они плотно, даром что одна отделением заведовала, а вторая в медсестрах ходила. У Лидочки родственник был по отцу, — брат ее двоюродный, что ли, — летчик приезжий, красавец, командир экипажа. Так она с Евгенией его и познакомила. Мне даже казалось, Женька за него замуж собралась, да что-то не срослось у них. То ли он пить начал по-страшному, то ли другую завел, но куда-то пропал с концами. Женька тогда на сносях ходила. Кости перемывали за спиной, было дело. Его ребенка носит, не его — не выплыло. А допытываться, выяснять подробности вряд ли кто бы посмел, бабуля твоя суровая была с молодости. Сплетников сейчас же во враги записывала, ссориться с ней — упаси Бог! Я уезжать собиралась… Перевели в семьдесят третьем моего мужа в Ханты, бывшее Самарово, и я с ним упорхнула, в Окружную клиническую, семь лет отработала. Там и дети у нас пошли, так что стало мне не до старых знакомств. Сюда вернулись — с Женей встретилась, тогда и задружились мы с ней, но кто отец Верочки, она так и не сказала. Лида, кажется, уволилась, вообще ушла из медицины. Я как-то спрашивала у Жени, где она да как — та отшутилась. Мол, Сургут, город маленький — в одном доме живем и не общаемся.

Прим. авт.: Ханты — так сокращенно называют жители ХМАО столицу, Ханты-Мансийск. Окружная клиническая больница была основана в 1932 году, когда началось формирование Остяко-Вогульской амбулатории и строительство большого стационара.

Игорь и Настя переглянулись. Действительно: не только Сургут — город маленький, но и мир тесен, весьма и весьма. Значит, Лидия Михайловна познакомила Настину бабушку с кем-то из отцовской родни, с приезжим летчиком… Он ли на изуродованном фото, вот в чем вопрос?

Настя, стараясь скрыть волнение, открыла свою сумочку и вынула конверт. В этот момент ей показалось, что, как и Лозинский, она сама видит поток голубых искорок, вьющийся вокруг пальцев. Тонкая ниточка из искр убегала куда-то в сторону окна, затем — утекала струйкой сквозь стекло. Наверное, ниточка растянулась до самого Сургута, до старого зеркала с пятном отслоившейся амальгамы…

Почувствовав молчаливое согласие Нефедова, девушка поняла — вот он, удобный момент!

— У меня есть фотокарточка…

Увы, на Опацкую старый изувеченный снимок впечатления не произвел, хотя присматривалась она долго.

— Столько лет прошло, Настенька. Я его видела только на вылетах в район. Часто, конечно… Не могу сказать, врать не буду. Кто ж так фотографию испортил? Женька в сердцах расковыряла? Когда в Сургут вернулась, удивилась, что она так и осталась не замужем, но кратковременные романы иногда покручивала. Хотя она, наверное, всю жизнь была замужем за работой, за медициной. Сколько жизней спасла…

«Ты врач, ты жизни должна спасать!» — вспомнила Настя бабушкины слова.

Девушка убрала фотографию в конверт, осмысливая и другие слова, о «кратковременных романах». Сама ведь чуть не ударилась в такой роман с Кириллом…

— Фамилию, может, помните, Ольга Яковлевна? — быстро и по-деловому спросил Игорь.

Опацкая сдвинула седые брови, на лице отразилась неуверенность. Думала она минуты три, но однозначно так и не смогла ответить:

— Да как… Василием звали, это точно помню. Фамилию не подскажу. Да и Лидочкину не вспомню, простите.

— Спасибо! — с чувством сказала Настя.

Это был уже не просто след. Отгадка подступила близко, как никогда за эти суматошные четыре дня… Иванов Иван Иванович из маминого свидетельство о рождении и летчик Василий… Неужели это одно и то же лицо?!

— Кстати, — неожиданно улыбнулась воспоминаниям Ольга Яковлевна, — Лида, вроде бы, по матери была из обских угров. Сказки всякие знала, поверья, с местными жителями на выезде общалась на родном языке, договаривалась даже с самыми упертыми! Без присказок у нее не обходилось ни одно дело. Помню, больным в палатах пальцем грозила и говорила: «Опять черную шубу трогал!»