Уроки анатомии и любви (СИ) - Хиро Лия. Страница 40

Телефон в руке пикнул, уведомив о новом сообщении в инсте. Отточенными движениями пальцев я меланхолично открыла сообщение:

Отличные снимки, Лиза!

Но ты могла бы уже и не напрягаться, дорогуша! Можешь поздравить нас с помолвкой!

Прикреплённое фото, на котором Лука обнимает за плечи Настю, как всегда, до тошноты совершенную в вечернем, изумрудном платье, было красноречивее любых слов.

И моё сердце перестало биться…

Я прожила недолгую жизнь — всего несколько месяцев, родившись в день своего восемнадцатилетия. Всё, что было до этого, не было жизнью. А всё, что происходило сейчас — было адом. Я стояла на холодном, зимнем ветру, и мечтала, чтобы всё поскорее закончилось…

Колючий декабрьский мороз обжигал мокрые от слёз щёки. Многочисленные огоньки на противоположном берегу превратились в большие, размытые пятна, затем слились в один, огромный, но тусклый источник света. А через мгновение всё изчезло.

Я ощутила обжигающую боль в правом виске от резкого удара об острый металл, моё тело напряглось от боли, а в следующий миг обмякло и полетело с обрыва.

Глава 32

ЛУКА

За двадцать километров до Самары началась метель, видимость резко ухудшилась и поток машин перешёл на черепашью скорость. Скорей бы добраться до дома. Зачем? Не знаю. Меня там уже никто не ждал, но ощущение, что меня, словно магнитом притягивает в город, не покидало ни на миг.

Наконец, впереди прорисовался силуэт больших белых букв слова "САМАРА". Я добавил газа, двигатель Infiniti взревел, и машина, поднимая вихрем мелкие снежинки, влетела на территорию города.

На бортовом компьютере замигал входящий звонок. Маша Волкова. Моё сердце затрепетало в предвкушении новостей от Лизы. Моментально среагировав, я нажав кнопку принятия вызова.

— Привет, Маш!

— Лука Алексеевич! Лиза… — слова утонули в потоке бессвязных рыданий.

— Что с Лизой? — рявкнул я, чувствуя, как моё сердце обрывается и тяжёлым булыжником падает вниз.

— Она спрыгнула с обрыва! Она хотела покончить с собой! — всего две короткие фразы и всё вокруг меня превратилось в замедленный, уродливый фильм ужасов, густой и вязкий, как клей: машины, снегопад, дома, дорога, деревья — всё становится таким не значительным, противным, мерзким, медленно затягивающим меня в какую-то бездну. Я резко втягиваю воздух и выруливаю вправо, круто подрезав чёрный внедорожник. Его пронзительный сигнал приводит меня в чувство. В итоге, я останавливаюсь на обочине, тяжело и часто дыша.

— Лука Алексеевич! Я подумала, что вы должны знать… — сквозь рыдания причитает девушка.

— Где она? — сиплю я.

— Мы в баре на набережной. Ждём скорую. Она без сознания, Лука Алексеевич. Ещё её лицо… — всхлипывает Маша — на щеке порез, кажется глубокий… рана на голове… Остальное не знаю…

— Дыхание? Пульс?

— Есть.

— Зафиксируйте её в боковом положении. Следи за пульсом и за давлением, если есть возможность. — меня начинает потрясывать. — Название бара, живо! — дрожащие пальцы вбивают буквы в поисковик навигатора. — Буду через десять минут.

Резко трогаюсь с места и делаю звонок: — Позовите Василия Андреевича! — в ответ поставленный женский голос равнодушно протестует.

— Это Талянский! — рычу я. — Василия Андреевича! Срочно!

Ещё звонок: — Антон, ты сегодня на ночном дежурстве? — короткий утвердительный ответ. Слава Богу! — Готовьте операционную и реанимацию. Сейчас к вам привезут Лизу!

Скорая ещё не приехала. Я влетаю внутрь бара и виду своих перепуганных студентов, некоторые девушки плачут. Ко мне подходит ошеломлённая Яна: — Лука Алексеевич?

— Где она?.. Где Лиза? — почти кричу я и вижу недоумение в глазах ребят. Никто не отвечает. Естественно, все в шоке, а тут ещё я, непонятно откуда и зачем появившийся здесь. Я понимаю, что никто не знает про нас с Лизой, но сейчас мне всё равно. Меня начинает бесить эта тишина. Почему все молчат? И я начинаю орать: — Маша! Маша!

И тут я замечаю в дальнем углу бара Лизу, неподвижно лежащую на диване.

За две секунду пересекаю огромный зал:

— Девочка моя! Ты меня слышишь? — я глажу её волосы, целую бледное, безжизненное лицо. Она без сознания. — Любимая, только держись! Не покидай меня… Не покидай, детка! — на глаза наворачиваются слёзы. Вокруг все замерли от увиденного, я чувствую спиной их пристальные, ошарашенные взгляды.

Где-то слева едва слышно удивлённое борматание Яны: — Тюрина что… с Талянским? Ни хрена себе!

Понимаю, что однокурсники Лизы в шоке, но мне сейчас глубоко на всё плевать!

— Милая, — я проверяю зрачки, пульс — тихикардия. — Маша! — опять ору я.

— Я здесь, Лука Алексеевич!

— Нашли чем померить давление?

— Да, девяносто на пятьдесят.

Господи! Где эта грёбаная скорая?!

Я осматриваю её ещё раз. Голова пробита и резаная рана на лице.

— Откуда такой порез? — обращаюсь я к Маше.

— Там металлический забор. Очень острый. Скорее всего, об него…

- Скорая приехала! — кричит кто-то из ребят.

— Девочка моя, всё будет хорошо! Ещё немного потерпи… Держись, любимая… Не бросай меня!

— Маша, поедешь с Лизой! Не оставляй её ни на минуту! — я подтолкнул девушку к скорой, в которой на носилках сейчас лежала вся моя жизнь.

— А вы не с нами?

— Я приеду, но сначала мне нужно в клинику. В больнице вас будет ждать Антон Юрьевич. Всё ему подробно расскажешь, поняла? — я строго посмотрел в её заплаканные глаза.

— Поняла… Я всё поняла, Лука Алексеевич. Справлюсь. Не волнуйтесь.

— Я быстро. — я боялся отпускать их одних, но был вынужден это сделать. Мне нужны были мои инструменты пластического хирурга, чтобы у Лизы не осталось шрамов на лице и голове. Вырулив на проезжую часть, я включил диктофон и начал наговаривать список: хромированный кетгут, монокрил, итальянские мононити, окончатые канюли, силиконовый пластырь от рубцов…

— Лука Алексеевич! Маша бежала мне навстречу по длинном коридору больницы.

- Рассказывай!

— Вообщем, она в операционной. Анестезиолог назначил переливание крови, уже делают, наверное. Сказал, что очень низкий гематокрит. — взволнованно, но собранно пересказывает Маша.

— Почему? — мне это не нравится. Очень не нравится. — Она что? Потеряла много крови?

— Да, вроде, нет. Антон Юрьевич этого не сказал.

— Что еще?

— Сотрясение средней степени тяжести. Будут накладывать швы на голову, лицо и бедро. Оно тоже рассечено, скорее всего об камень, пока она летела вниз. Множественные ушибы и гематомы, но переломов, как ни странно, нет. Травматолог сам удивился, ведь она метров десять катилась по этому склону.

Я судорожно сглатываю.

— Она в себя приходила? — уточняю я.

— Да, ещё в скорой откачали. Давление тоже немного подняли. Говорят, уже не критичное. Лука Алексеевич… Она звала вас, когда очнулась…

Всё моё тело пробуждается, словно расцветает от этих слов. Лиза меня звала. Сердце начинает трепетать от вновь поселившейся в нём надежды.

Я беру себя в руки и продолжаю:

— Ты звонила Лене?

— Да, она едет. Тётя Лена в шоке, кажется, у неё там истерика. — Маша нервно теребит замочек на сумке.

— Жди тётю Лену и успокой. Если будет плохо, обращайтесь к дежурной медсестре. И сама тоже не переживай, посиди, выпей воды.

— Лука… У неё такая рана на лице — девушка снова заплакала. — Я больше всего за это переживаю. Шрам же останется!

— Не останется, Маш, за это можешь не волноваться. — я берусь за ручку двери и делаю шаг в тамбур операционной.

— Эй! Туда же нель… — её слова остаются по ту сторону тяжёлой, герметичной двери.

Здесь я сразу натыкаюсь на Антона:

— Лука, какого хрена? Даже не думай, что я пущу тебя в операционную! — возмущается друг.

— Антох, а я и не спрашиваю твоего разрешения! — спокойно отвечаю я, уже разуваясь.

— Послушай, если главный узнает, он с меня три шкуры спустит. — уже более спокойно и устало говорит Антон.