Женщина с той стороны (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 18

— Перевязывай сама, — сказал он, бросил мне кусок длинного полотна и баночку. — Мазь. Шлепни на рану не жалея.

Рана выглядела ужасно. Криво зашитый крест на плоти. Я вывалила мази, как можно больше, а потом перевязала его, без помощи было сложно, но обращаться к этим я не хотела.

— Пошли, — услышала я голос Карагача.

— И все? А как же…ну, волшебство?

Он криво усмехнулся. Присел возле раненого на корточки, приоткрыл его рот и, пробормотав несколько слов, дунул в него. Затем влил в рот жидкости из ещё одной фляжки и прикрыл его.

— Теперь точно все. Дальше его силы и желание жить, да воля богов.

Под укоризненным взглядом Карагача я расстелила нашу походную шкуру, что верой и правдой служила нам ложем все эти дни. Перевалила на неё Назара и запахнула её сверху, оставив его как в коконе. Выглядело это жутковато, я сразу вспомнила про саван, но отступать не стала, ему важна каждая кроха тепла, надеюсь, бури и правда закончились.

— Это лекарство? — кивнула я на последнюю фляжку, которая была в руках Карагача. — Тогда дайте сюда.

Он покорно отдал, а я воткнула её в снег рядом с лицом Назара, чтобы увидел сразу, если проснётся. Когда проснётся. А потом меня грубо дергают за руку, и я ухожу. Долго оглядываясь назад, туда, где на истоптанном и испачканном кровью снегу остался лежать Назар. До тех пор, пока он не растворяется в сверкающей белизне.

Тянется длинный и унылый спуск, Назар был прав, утверждая, что спускаться здесь легко. Лишь изредка приходилось скользить вниз по грубой веревке, в тех местах, где гора обрывалась резко, готовя нам западни. Я шагала безучастно и не глядя по сторонам, не раз и не два, спотыкаясь, падала, ловя укоризненные взгляды Карагача. К вечеру мы уже спустились за линию снега, воздух стал гораздо теплее, не так мерзли руки, варежки свои я потеряла и даже не могла вспомнить когда. Но какая разница? Мне не хотелось наслаждаться жизнью, ведь Назар остался на этой горе. Не скрываясь и не петляя, мы шли очень быстро. Я спала, ела еду, которую мне давали, не чувствуя вкуса. Если мне что и подмешивали, я этого не замечала, я и так пребывала в спасительной апатии.

На тропе мне выделили осла, к сожалению, не Иа, жаль я бы обрадовалась знакомому. Придумывать кличку для нового мне было лень, он так и остался безымянным ослом. Наш отряд значительно вырос, нас сопровождало не меньше дюжины вооружённых мужчин. Встречные караваны провожали нас взглядом, спутники ложили руки на рукояти своих мечей. Мне вновь было безразлично, за жизнь я не держалась. У меня закончились силы. За сменой дня и ночи я не следила, просто делала, что велели. И поэтому не помню, на какой день пути на моё плечо камнем упал Умник.

— Умник! — обрадовалась я и поняла, что впервые за эти дни что-то сказала, горло охрипло, и язык не слушался. — Ты где пропадал, негодник?

Он уставился на меня бусинками глазок, закивал головой, дёрнул за волосы. Спрашивает, где потеряла хозяина, догадалась я.

— Он остался там, наверху, совсем один.

Я сняла его с плеча и устроила на ладонях. Мне показалось, или он похудел? Я дала ему полоску мяса из притороченной к поклаже ослика сумки. Умник жадно сжевал.

— Лети скорее к нему, по моим следам, не ошибешься. Ты умный и верный, пусть и такой малыш. Мне будет легче, если я буду знать, что ты рядом с ним.

И подбросила его вверх. Он взмыл в небо и растворился в дали. Один из охранников, что всегда был рядом, покачал головой. А я улыбнулась. Смешно, но мне и правда стало легче.

Шестая глава

Когда мы выбрались из гор и дошли до настоящей дороги, Карагач раздобыл повозку. Теперь я все время спала. Спать было легко и здорово, во сне ни о чем не думалось, а когда я просыпалась, то понимала, что прошло ещё несколько часов. Делала необходимое и засыпала вновь. Боюсь, я была близка к тому, чтоб под скрип повозки и мерный цокот копыт уснуть навечно, причём в самом буквальном смысле. Проснувшись однажды утром, по многоголосому гомону за окошком моей повозки, по запаху поняла, что мы в городе. Во мне проснулся интерес, я отодвинула шторку и выглянула. Сквозь мутное, запыленное оконце мало что было видно, но это был город. Большой населенный пункт точно. Вдоль дороги проплывали двух-трехэтажные здания из серого камня, но на многих были яркие элементы вроде ставней или наличников, под окнами висели ящики. Наверно весной в них запестреют цветы, а сейчас они пусты. Не было принятых у меня дома заборчиков вокруг частных домов, тротуар шёл прямо под окнами, по нему текла людская толпа, которая гомонила на сотни голосов. Повозка ехала медленно, подпрыгивая на каменном покрытии дороги и лавируя в потоке таких же неприметных повозок. Ехали мы долго. Серые домики сменились величественными особняками, которые стояли вольготно, не теснясь. Перед ними были лужайки, росли деревья, ещё не растерявшие свой величественный осенний покров. Дорога тоже расширилась, участников движения стало меньше, и кляча, что везла меня, прибавила ходу. Справа мелькнула и осталась позади площадь с каким-то памятником на ней, мы подъехали к высокому особняку за кованой оградой и остановились. Дверка распахнулась, мне махнули, указывая на выход. Я вышла. Особняк был, конечно, хорош, но ничем не лучше своих собратьев стоящих по обе стороны.

— Это типа дворец? — едко поинтересовалась я.

— А ты во дворец собралась? Посмотри на себя.

Мы прошли внутрь, Карагач оставил меня у огромного зеркала в холле и ушёл распоряжаться. Я посмотрела на себя, как и было велено, и обомлела. Подняла руки, коснулась волос, не веря глазам своим. Нет, глаза не лгали, и зеркало тоже. Мои заметно отросшие уже волосы спутались неопрятными колтунами и висели вдоль лица грязными сосульками. Лицо в потеках подсохшей грязи, глаза опухшие, под ними мешки. Мех куртки местами обтерся, лоснился затертыми локтями и коленями, боже, да от меня пахло! Я не стремилась во дворец, я хотела назад, к Назару, даже если он мёртв, я не хотела думать о себе, я просто хотела, чтоб время тянулось как можно скорее. Но это…Я вызывала жгучее отвращение у самой себя, пожалуй, это первое такое яркое ощущение испытанное мной, с тех пор, как я спустилась с горы под конвоем.

— А где можно помыться? — робко, словно боясь своего голоса, спросила я.

— Иди за ней, она все скажет.

Толстая женщина в простом сером, но таком чистом платье поманила меня за собой. Мы зашли в комнату, пол которой выложен камнем. Горел большой камин, у него стоял глубокий таз, куда вереницей подносились и выливались ведра с водой. Наконец все вышли, остались только знакомая мне толстуха и молодая девочка.

— Раздевайтесь, — бросила мне толстуха. Я дрожащими от волнения пальцами сняла одежду, она кучкой осталась лежать на полу. Толстуха повернулась к помощнице, ткнула в мои вещи пальцем. — Сожги. Я не удивлюсь, если там вши.

Я утонула в красной волне стыда, мои вещи полетели в камин. Запахло паленым мехом. На мгновение мне стало грустно, ведь эти вещи своими руками мне шил Назар, а теперь и не осталось ничего от него, но толстуха быстро вернула меня с небес на землю. Грубо, не церемонясь, толкнула меня в сторону таза, я шагнула в обжигающе горячую воду и села. И поняла, насколько я замерзла, холод впитался в мои кости и не хотел покидать меня. Даже трясясь в повозке, я лишь куталась в тонкое одеяло, а в горах… Мысли снова вернулись к одиноко лежащему на снегу Назару, но от ушата горячей воды, что опрокинулся мне на голову, я неожиданно взвизгнула. Меня мыли и терли, намасливали волосы, пытаясь распутать колтуны, иногда щелкали страшных размеров ножницы, и прядь спутанных волос падала на пол. Наконец, сполоснув меня в нескольких водах, моё тело признали достаточно чистым.

Нырнув в неприметную в сумраке комнаты ещё одну дверь, мы оказались в просторной комнате, с очередным камином, похоже, здесь это основной способ согреть помещение. Помогало не очень, распаренная кожа покрылась мурашками. У высокой постели стояло кресло, перед ним стол. На нем какая-то еда, у меня не было сил вникать.