Женщина с той стороны (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 2

До гор мы шли два дня. Когда я обессилевала, старик брался за посох. Придя в отчаяние, я не раз пыталась бежать. Но старик, не смотря на то, что казался одуванчиком божьим, был на редкость силен. И к тому же хитер. Спал необычайно чутко. Несколько раз я привставала на локтях оценивая ситуацию и в светлой степной ночи видела его глаза. На каждое лишнее движение мне доставался злобный взгляд. Спал ли он когда-нибудь? Два раза в день мне выдавался черствый хлеб и невкусный соленый сыр. Запивали мы это водой, всего по нескольку глотков за раз. Когда вода кончилась, перешли на какое-то подобие кислого вина.

Наконец, мы добрались до гор. Начинались они полого, с небольших холмов. А затем дерзко устремлялись ввысь и сверкали там снежными шапками.

Я уже не обращала внимания на боль в мышцах, на меня навалилась апатия. Единственное, что от меня требовалось, — шевелить ногами. Это я и делала. В однообразный горизонт вглядываться наскучило, людей никаких не было. В сновидение я уже не верила, не могла найти случившемуся объяснения. Я попала в мир книжки? Грустная какая-то книга. Со злым дедом. В параллельную реальность? Все книжки, прочитанные на эту тему, были тоже более оптимистичны.

К вечеру второго дня мы поднялись уже высоко в горы. Дедок уверенно пошел по еле заметной тропке, даже не оборачиваясь, уверенный, что я пойду за ним. Так и вышло. Я вглядывалась в тропу, надеясь увидеть следы людей, но скорее всего она была протоптана животными. Дед нырнул в расселину между двумя валунами, я следом. Мы оказались на небольшом каменном пятачке. Из трещины в скале бил небольшой ручей, собирался в манящую прозрачную лужицу, а затем терялся где-то меж камней. Возле него, насилу укоренившись в скале, росло хилое, кривое деревце. Его ветви были усыпаны мелкими плодами, похожими на финики. Мой желудок сжался, я сорвала один. Но не успела потянуть его в рот, как посох ударил меня по руке. Финик упал и укатился вниз, я горько вздохнула. Весьма доходчиво объяснили. Я умывалась и пила ледяную и такую вкусную воду, когда старик дернул меня за волосы и, вынудив повернуться, ткнул пальцем в небольшую пещерку.

В ней нас ждал здоровенный парень с глуповатой улыбкой и длинными, нечёсаными волосами, и два ослика навьюченные поклажей. Они прядали ушами и, не обращая внимания на нас, жевали насыпанный им корм. Парень засуетился, развел огонь, и вскоре над нами жарился кролик, и булькало в котелке какое-то варево. Все, что мне дали, я съела до крошки, так же выпила горьковатый отвар протянутый дедом. Я уже привыкла его слушаться.

Проснулась я от боли. Она билась в каждой клетке моего тела, выворачивая суставы и молотом стуча в ушах. Мое тело выгибалось в судороге, из груди рвались неслышимые крики. Кто-то обхватывал мое лицо холодными мокрыми пальцами и вливал в открытый рот дурно пахнущую, вязкую жидкость. Те же пальцы мяли мою голову и шею, причиняя еще большую боль. В какой-то момент мне показалось, что мир вокруг меня взорвался в огненном вихре боли, и я отключилась.

Следующее пробуждение было не таким мучительным. Ныло тело, я с удивлением осознала, что оно связано верёвками. Язык был покусан, во рту стоял навязчивый вкус крови, но я, связанная, даже не могла повернуться, чтоб сплюнуть. В пещере никого не было, царил легкий сумрак. У входа стоял ослик и все так же флегматично жевал.

Скованные руки и ноги затекли, а в моей голове…царило нечто инородное. Чужое и пугающее. Я смотрела на осла, его челюсти мерно двигались, и это сопровождалось… Хрустом? Я испуганно взвизгнула, и визг ударил по моим ушам, дезориентировав. Впав в панику, принялась извиваться, пытаясь избавиться от пут, в кровь раздирая кожу о камни. Каждое мое движение сопровождалось шумом. Я не могла сходу найти им определение, подобрать нужные слова. Наречь звуки. Шелест. Скрип. Мое тяжелое дыхание. Легкий стук— осел переступает копытами. С улицы доносится ритмичный и непрестанный ропот, ласковый и ненавязчивый. Наверное, тот самый ручей, что пробивает себе дорогу сквозь камень.

Я обессилела и обмякла, позволив звукам ворваться в мою голову. Там они устроили настоящую анархию, наталкиваясь друг на друга, не поддаваясь квалификации, толпясь и вызывая боль. Я боялась даже плакать— вздрагивала от звуков своего голоса, каждый мой всхлип был потрясением. Пыталась затаиться, спрятаться в окружающем меня шуме и не выделяться.

Из полубессознательного состояния меня вывел дед. Подошел, присел привычно рядом, вгляделся в меня, теребя клочкастую седую бородку. Затем легонько похлопал меня по щекам.

— Очнулась? — спросил недовольно.

Я слышала и понимала речь. Если бы я сейчас могла, то отползла бы в самый дальний угол, забилась в него и закрыла уши руками.

— Вижу, слышишь меня, — я замычала и задергалась, моим щекам вновь досталось, на этот раз гораздо чувствительнее. — И понимаешь, я знаю. Извел на тебя последнюю щепоть донника, которую берег десять лет! Да что ты дергаешься?

К мои губам поднесли знакомую уже до последней царапины фляжку, и в рот потек отвар трав. Я, помня эффект предыдущего зелья, хотела отвернуться, выплюнуть, но мерзкий старик бранился и крепко держал мое лицо. Я уснула.

А когда проснулась, прежде чем открыть глаза, прислушалась к себе и к миру меня окружавшему. Звуки никуда не делись. Все также свободно втекали в мои уши, даря растерянность. Мое тело не было связано. Я лежала у стены пещеры на грубом шерстяном одеяле. Мужчин вновь не было рядом. Я осторожно встала и пошла навстречу ветерку, приносившему с улицы запах пыли и зноя. Ветерок ласково шуршал листьями кривого деревца. Старик стоял под ним на четвереньках и собирал упавшие плоды. Увидев меня, хмыкнул.

— Дерево, — сказал он, вставая и указывая на искомое костлявым пальцем. — Плоды, яд.

Я недоуменно уставилась на него. А он, видя, что до меня не доходит, вновь осерчал и закричал брызжа слюной.

Следующие дни были просто ужасными. Я еще не научилась получать от звуков радость, даже от таких, как журчание ручья. На легкий стук упавшего камешка я испуганно вскидывалась. А старик… Он меня не щадил.

— Твой рот не запятнан чужими наречиями! — кричал он, потрясая своим посохом. — Ты должна запомнить речь! Я извел на тебя последний донник! О небеса, вы несправедливы ко мне! Я ждал этого момента пятьдесят лет! А мне досталась грязная увечная девка!

Уж не в любовницы ли он меня себе готовит? Конечно, с мужчинами в моей прошлой жизни была напряженка, но я не настолько отчаялась. Старик требовал от меня слов. А я вспоминала себя. Как мы с бабушкой старательно два года тренировались по сложнейшей методике, приучая мой рот говорить звуки, которых я не слышала. Бабушка радовалась и говорила мне, что у меня здорово получается. А потом приехала мама. Тогда мне еще важно было ее мнение. Я заготовила целую речь. Но по мере ее произношения лицо мамы кривилось в брезгливой гримасе. Больше я говорить не пыталась.

Людо, рыжий глупый детина, помогающий старику, тоже не говорил. Заметив мои вопросительные взгляды, он подошел и открыл рот. Вместо языка там чернел обрубок. Я отшатнулась, а он, довольный произведенным эффектом глумливо засмеялся. Каждый день мне давали пить невыносимо отвратительные отвары. Готовя их, старик монотонно напевал и раскачивался, а Людо почтительно затихал в своем углу. Я уже поняла, что они мне на пользу и, давясь, их пила. А он ловил мое лицо своими жесткими холодными пальцами, запихивал их мне в рот, и мял язык. Это было больно и противно, если я сопротивлялась, меня держал Людо.

Через три дня он понял, что кроме криков и мычания от меня ничего не добьется, у старика лопнуло терпение. Впрочем, и ранее он им не блистал. С воплем ярости он бросился на меня и стал колотить посохом. Мои ноги, руки, спину обжигало болью, я пыталась прикрывать голову. Но один удар пропустила, из глаз посыпались звезды. Я бы не удивилась, если бы они закружились над моей головой, как в старых диснеевских мультфильмах.

— Хватит! — услышала я громкий до звона в ушах голос. И не сразу поняла, что он принадлежит мне.