Невеста для Бессмертного (СИ) - Фрес Константин. Страница 26
- Бабушкаэ-э-э, — низким капризным голосом понтовой принцессы протянула одна дива в перьях, выступив вперед и заслонив Кощея собой от пылающего страстью и решимостью взгляда Марьванны. — Что вам надо-э-э? Хор пенсионеров «Веселые пенечки» в знании напроти-э-э-эв…
Это вежливое и заботливое, в общем-то, напутствие отчего-то не направило Марьванну по указанному маршруту, а как раз напротив — привело ее в дикую ярость, и она с ненавистью сжала серебряную ручку трости.
Разукрашенная девица была хоть и длинноволосая, но некрасивая, как Валуев, высокая, как телебашня Останкино и здоровая, как последний динозавр. Кривя тонкие губы, она нахально вихлялась перед Марьванной, поправляя яйца в неудобном давящем купальнике и играя бицухой, на которой, словно на белоснежном плече Милели — лилия, полустертая всяческими притираниями, побледневшая и расплывшаяся, виднелась татуировка «За ВДВ!». Оглядев чаровницу с ног до головы, Марьванна с остервенением плюнула ей под ноги, мигом сообразив, что перед ней такое.
— Срамота! — задушенным шепотом старого гордого самурая, познавшего стыд, прошептала Марьванна. На лице ее выписалась твердая готовность сделать харакири, но кому — об этом информации не было.
Кощей за могучей не по-девичьи спиной чаровницы в перьях выглядел испуганно и кротко, как ягненочек на бойне. Его чистый, нездешний, изумленный взгляд проник Марьванне в самую душу, и ей на мгновение стало его очень жаль и так же сильно стыдно. Это ведь она его сюда забросила, это ее ревность завела его в компанию трансвеститов.
— Мать, — крикнул из глубины зала взъерошенный мужик, перепачканный помадой и разодетый почему-то в такие же перья, как остальные трансвеститы. — Спасай, мать, а то упыри нас порвут!
Марьванна успела увидеть отчаянного бойца лишь краешком глаза, и понять, что он защищает её Кощея от гнусных посягательств извращенцев, а потом размалеванные девицы встали плотной стеной, словно лес густой, выросший из пера пролетевшего ворона, и не стало видно ни Кощея, ни помогающего ему добра странна молодца…
Неизвестно, что имел в виду неожиданный помощник. Наверное, он рассчитывал, что Марьванна, оскорбленная до глубины души в своих эстетических чувствах старой закалки, из злобности натуры вызовет участкового, чтоб тот полнотою власти ущемил права и обуздал гнусных извращенцев.
Но в руках у Марьванны был меч-кладенец, честно добытый из запасников Марьи Моревны. Только что Марьванна прибыла из ТриДевятого. Она чувствовала себя не меньше, не больше — валькирией, прошедшей испытание нелегкое. Разве могла она дрогнуть хоть на миг, разве могла отступить, пусть даже и за участковым?! Нет! Она должна была сражаться! Вот только как!? Бить тростью красоток? Этак ей хулиганство пришьют и лёгкие телесные. К тому же, трость трансы могли отнять и поломать. Но как-то же меч трансформировался?
"Вообще, неплохо было б ремнем их отходить, — тоскливо думала Марьванна, которую страшный лес из трансветитов обступал все теснее. — Воспитать, значит…"
В порыве отчаяния прошаренная Марьванна решительно выкинула руку с палкой вперёд, и, мечтая о более привычном оружии, зажмурясь, громко выкрикнула:
— Авада кедавра!
Раздался смачный шлепок и истошный, полный ужаса и отчаяния визг, словно Мисс Мира перед выходом на подиум сломала ноготь.
Распахнув глаза, Марьванна с изумление увидела, что в руке её зажат солдатский ремень со знаменитой пряжкой со звездой, а Останкинская телебашня, до этого храбро преграждавшая Марьванне путь к Кощею, верещит и потирает ляжку, на которой поступают признаки Советского Союза.
Лес из злых ворогов-трансвеститов загомонил, заговорил ломающимися кривляющимися голосами, плотнее и зловещее обступая бесстрашную Марьванну, вышедшую на бой честный.
— О, май гаребел, женщина, что вы себе позволяете?! Это насилие над личностью и угнетение меньшинств! Такая взрослая, могла бы уже научиться уважению!
Непонятно, то ли заклинание было универсальное на все волшебные палки, то ли меч сам как-то узнал о желании Марьванны, но факт остаётся фактом. Палка таки превратилась в вожделенный ремень. И первый же урок меча-кладенца, со свистом приложенного к жопе, пошёл на пользу. Разукрашенная телебашня прекратила ломаться, из её капризного голоса исчезла томность, и рассвирепевший мужик с синяком на ляжке гаркнул молодецким грубым голосом:
— Ты с ума, что ли, старая, сошла?!
Голос этот, его интонации, злость и хамство в нем, показались Марьванне смутно знакомыми. Близоруко вглядываясь в набеленное лицо побитого, мстительная Марьванна сжала ремень покрепче и, взмахнув им, умело саданула извращенца по второй ляжке, да так, что тот подпрыгнул на своих высоченных каблуках, словно необъезженный конь в яблоках. Только в звездах.
— Мать, ты завязывай махач устраивать! — истерично, с претензией, выкрикнул побитый, растеряв мигом весь нежный девичий лоск, и Марьванна его тотчас узнала.
— Генка Пиявочкин?! — изумленно выдохнула она, присмотревшись повнимательнее и разглядев в разукрашенном чучеле своего непутевого выпускника. — Ах ты ж, тунеядец ты хитрый… Ах ты, ирод ты бестолковый! Сколько ж ты крови у меня попил…
«И теперь еще встаешь на пути к моему личному счастью!» — возопило все возмущенное, раненное навылет существо Марьванны.
Когда-то давно Генка Пиявочкин был притчей во языцех всей школы, а Марьванна была его классным руководителем и жертвой по совместительству. Генка вечно что-то затевал и, как правило, опасно, с разушениями вляпывался, только чудом выходя невредимым из передряг, а не очень молодая уже Марьванна, рыдая и прижимая надушенный платочек к заплаканным глазам, бегала к директору на ковер за выволочкой и до поздней ночи поджидала в школе вызванных Генкиных родителей.
Генка был нахален, ленив, заносчив, жесток и мечтал стать космонавтом.
Учиться он, правда, не хотел, беззастенчиво мечтая, что к тому времени как он окончит школу, интерфейс космических ракет будет не сложнее компьютера. А пока такую ракету не построили, Генка набирал свою бесстрашную команду из числа одноклассников. Он ставил бесчеловечные опыты, заставляя одноклассников поедать школьные цветы, и конструировал свое оружие, которым рассчитывал поработить инопланетную расу.
От оружия этого у всего класса были синяки, ссадины и шишки, а девочки не раз с рыданиями убегали домой, зажимая в мокрых горячих ладошках отстриженные под корень косички. Словом, у инопланетян не было шансов. Пиявочкин готовился к весьма конкретным действиям: всех инопланетных мужиков отлупить и надругаться над всеми инопланетными женщинами.
В кабинете директора Генка сидел, небрежно завалившись на стуле, надув губы и вытянув длинные голенастые ноги, мешая разъяренному директору метаться и читать ему нотацию. Директора и его гневных интеллигентных слов Генка не боялся, так же, как и рыдающей матери. В них он не чувствовал достойных соперников; мать грозилась выдрать, но не могла снять с дерева, и скандал с угрозами кончался тем, что она звездным вечером бегала внизу и умоляла спуститься, клятвенно уверяя, что пальцем не тронет.
И только Марьванна вселяла в Генку почти животный, первобытный ужас, как шаман, обожравшийся грибов и бьющийся в припадке. Ибо если ее допечь, из рыдающей слабой дамочки она превращалась в безбашенного Мстителя, в неукротимого Халка — не меньше. Не хотел бы Генка встретиться с ней на другой планете во время своей исторической миссии!
А все потому, что однажды Марьванна сорвала Генке отработку стыковки и спуска пилотируемого корабля. В качестве краш-манекена в ржавое старинное корыто по приказу властного жестокого Генки посадили мелкого шибздика и спустили и крыш гаражей по трубам теплотрассы. Шибздик орал, корыто гремело, летя в неизвестность и, скорее всего, в реанимацию.
Тут бы и конец настал пробнику пилота, но словно из-под земли вынырнувшая Марьванна на полном ходу настигла и с нечеловеческой силой остановила корыто, набравшее нехилые, как боб на обледеневшей трассе, скорость и массу. Легче остановить на скаку коня, чем шибздика в корыте.