Внеплановая беременность (СИ) - Кострова Валентина. Страница 30

— Ты сейчас про будущих детей?

— Нет, я сейчас про нашего сына, которого ты носишь под своим сердцем. Новая жизнь, новая глава в жизни, новые мы.

— Слишком умно сказал.

— Не бери в голову, — смеется, целует меня в лоб. А я и не беру. Важно то, что мужчина, которого я люблю, сейчас рядом со мной и тоже меня любит.

32 глава Аня

Аня

Задумчиво рассматриваю каталог товаров для новорожденных, Никита стоит у плиты, жарит картошку. Мужчина и кухня- это очень непривычно и волнительно. Тем более картошка в исполнении моего мужа получается очень вкусной. У меня так не выходит приготовит столь банальное блюдо.

— Я вчера на карту кинул тебе деньги, — бурчит Никита, я утыкаюсь взглядом на картинку овальной кроватки, но думаю не о ней.

— Спасибо.

— Что-то не так? — оборачивается, сощуривает глаза. Я себя выдала голосом?

Прикусываю губу, нервно барабаню по столу. Есть одна тема, о которой я не хочу говорить с ним, но стоит. Пока я работала, умудрялась отсылать маме небольшую сумму денег, оплачивала коммуналку, так как она каждый месяц жаловалась, как ей трудно с финансами. Папиной пенсии едва хватало ему на лекарства, по ее словам. Сама она уволилась, так как за отцом нужен постоянный уход. Каждый телефонный разговор я только и выслушивала жалобы и нытье на трудную жизнь. И каждый раз это меня останавливало от сообщения, что она скоро станет бабушкой, и я вышла замуж.

— Ты побледнела, с тобой все хорошо?

— Ты так часто этот вопрос задаешь, что я уже сама ищу в себе признаки плохого самочувствия, — нервно смеюсь, заправляя волосы за ухо, все еще не поднимая на мужа глаза.

— Я волнуюсь. Время идет к родам. Врач тебе не предлагал заранее лечь в роддом?

— Еще рано, Никит. Анализы все в норме, узи тоже не вызывает беспокойства. Борис Романович мной доволен, — нужно все же заговорить о поддержке мамы деньгами, но Никита как-то тяжело вздыхает, произносит:

— Мама предлагает двадцать третье феврале посидеть у нее. Отец приезжает, — я вскидываю голову, смотрю на напряженную спину Никиты.

— Ты не рад?

— Я не понимаю, что я чувствую. Спустя столько лет… Странное ощущение, — выключает газ на плите, достает три тарелки. — Когда-то я мечтал о его приезде. Хотел показать ему, чего достиг, каким стал. Но он не приехал на мой выпуск в универе, я перегорел. И вот он, привет из прошлого.

— Ты думал об отце?

— Конечно. Отчим прекрасный человек, я его боготворил, но я знал о существовании родного отца, и мне хотелось, чтобы он мной тоже гордился, — выдвигает ящик, где лежат столовые приборы. — Я иногда думаю, а что если наш сын узнает правду…

— Никит, — я бы сейчас с удовольствием вскочила на ноги, обняла его. — Он будет твоим сынок и только. Обещаю, — мне понятно его беспокойство, его переживания.

Сама не раз об этом думала и размышляла, имеет ли малыш право знать, кто его настоящий отец. И Дима… Это ведь его ребенок, пусть он далек от идеала, но он имеет право знать о существовании сына. Однако, здравый смысл никак не мог найти компромисс с чувствами. Все еще помню, как он меня послал на аборт; какое было облегчение на его лице, когда я сообщила, что ребенка нет; и какое было разочарование в глазах, поняв, что никакого нашего ребенка нет для него.

На какое-то время в кухне возникает напряженная пауза. Я присматриваюсь к Никите, он все держит в себе, губы то сжимает, то разжимает. Зовет Пашу к столу. В тишине ужинаем.

— Бывший не знает о ребенке, — подаю голос, как только стихает вода из крана, Никита вытирает руки полотенцем. Его вопросительный взгляд, заставляет опустить глаза.

— Когда я приехала в Москву, я действительно нашла его, сообщила о беременности. Дима сказал либо аборт, либо это сугубо мои проблемы. Я выбрала проблемы. Как-то встретились потом, он спросил о ребенке, я сообщила, что сделала аборт. Недавно мы вновь столкнулись. Его неприятно удивило, что я вышла замуж и забеременела. Сказала, что ребенок от мужа.

— То есть я его однажды не обнаружу на пороге с требованием показать сына? Понимаешь, присутствие другого мужчины в нашей жизни не потерплю. Мне сама мысль неприятна. Как-то будет неправильно, если сын будет называть папой чужого дядю, который и не хотел его появления на свет.

— А ты собственник, — улыбаюсь, осторожно поднимаюсь, Никита сразу же оказывается рядом.

— Я жуткий собственник. И очень люблю свою жену, — нежно целует в кончик носа, опускает глаза на живот. — Его тоже люблю. Вы моя семья.

— Ты Пашу еще забыл.

— И Бузю тоже. Я и этого невыносимого щенка люблю, несмотря на то, что он вчера нашкодил возле входной двери, — когда Никита начинает бухтеть, в очередной раз понимаю, за что я его сильно люблю. Он будет ворчать, бубнеть, проявлять недовольство, при этом ты не будешь на него обижаться. Его придирки чаще все обоснованы.

— Так что ты решил по поводу отца? — осторожно его спрашиваю, когда оказываемся в спальне. Я удобно устраиваюсь возле его бока, положив голову ему на плечо.

— Встретимся, не буду же матери из-за него отказывать.

— А если они помирятся и будут вместе жить, примешь?

— Если мать будет счастлива с ним, то приму, если будет нервы трепать, отправлю туда, откуда приехал.

— Мой папа, когда был здоровым, всегда держал домашних в ежовых рукавицах. Его слова было решающим, — нервно закусываю губу, Никита не отрывается от своего телефона.

— Как он?

— Мама говорит, что нормально. Много денег уходит на лекарства, продукты. Он стал капризным, как ребенок. Это понятное дело, всю жизнь вел активный образ, а тут прикован кровати. Маме тяжело, как морально, так и финансово. Она ведь не работает.

— А на что она живет?

— Папина пенсия, наверное, что-то еще от соцзащиты. Но это мало, раньше я помогала. Присылала деньги, оплачивала коммуналку… — рука на моем плече напрягается, Никита откладывает в сторону телефон.

— Это ты сейчас намекаешь мне, чтобы я взял еще твоих родителей на обеспечение? — меня задевает его «еще». Может я цепляюсь, но тон, каким он это спрашивает, звучит грубовато. Приподнимаюсь, заглядываю ему в глаза.

— Нет, не намекаю, просто делюсь своими переживаниями.

— Ань, я не финансовый магнат, чтобы всех содержать.

— Да, но это тебе не мешает платить алименты Марине, когда Паша живет с тобой. И да, я в курсе, что ты не известил органы опеки о том, что Марина не в состоянии воспитывать самостоятельно ребенка по состоянию здоровья. Если я имею очень доброе сердце, то ты имеешь щедрую душу, — искала свой паспорт, нашла папку с документами, откуда и узнала, что Марину не ограничили в родительских правах. Более того, ничего не поменялось: ежемесячно на ее счет перечислялись деньги, правда, сумма стала меньше, но все же.

Никита раздражен, не спускает с меня тяжелого взгляда. Я понимаю, что где-то перегибаю палку с этой Мариной, но кислота ревности разъедает изнутри, и хочется, чтобы бывшая исчезла с горизонта. Желательно навсегда.

— Я тебя понял. Хорошо, скидывай мне платежки своих родителей. Сколько ты посылала ей в месяц?

— По поводу Марины ты мне ничего не скажешь? — отстраняюсь. Никита отводит глаза в сторону, молчит. — То есть это нормально, что ты делаешь? Еще скажи, что тебе ее безумно жалко, что она бедная и несчастная, — обида, смешанная с ревностью, рвется наружу.

— У Марины сложный период. Да, мне ее жалко, — наверное, все же мне стоит как-то смириться, что Марина будет всегда между нами. Но нет желания такое положение вещей принимать. Более того, я злюсь, что у Никиты даже жалость к ней, мне кажется, она и этим чувством в полной мере воспользуется.

— Аня, успокойся. Ты же прекрасно знаешь, что между мной и ней ничего нет и не будет, не надо себя накручивать, — в очередной раз поражаюсь насколько Никита тонко чувствует мое настроение, но выдергиваю руки, когда он их осторожно берет. Накручиваю или нет, а все внутри аж звенит от напряжения. Еще живот начинает прихватывать, низ каменеет.