Красная книга (СИ) - Нинсон Ингвар. Страница 62

То был частый мотив. Одинокий путник, зловещий вой, сверкнувшие из тени глаза.

Где он?

Где тот волк-самоубийца, что нападёт на вооружённого героя посреди леса?

Ингвар бы не отказался от такой встречи, от битвы один на один.

Победитель получил бы мясо побеждённого. Вполне справедливо.

Но из-под тени папоротников сверкали только глаза вымышленного Уголька.

Пустые мечты.

Шансов встретить настолько отчаявшееся животное было не намного больше, чем набрести на накрытую феями поляну.

Если бы ему попался волк, то Великан и не думал бы убегать от хищника.

О нет. Ингвар гнался бы за ним.

Волки умны и осторожны. Даже стаей будут подходить к вооружённому копьём человеку с известной нежностью. Десять раз примерятся, стоит ли связываться. По весне вожак, может быть, и разменяет жизнь одного из своих на стокилограммовую добычу.

У Нинсона имелись верёвки. Можно было сделать примитивные ловушки и посмотреть, не удастся ли поймать глупого зверька. Осталось достаточно крошек от сухарей, чтобы заинтересовать белку или птицу.

Костёр означал тепло. Охота означала еду.

И то и другое означало заминку в пути.

Которая означала бы смерть.

— Вот такие клятские вычисления, — вслух подытоживал Ингвар и продолжал идти.

Оставалось одно.

Постараться не замечать холода и голода, и просто тянуть себя в выбранном направлении, чтобы выбраться к людям раньше, чем закончатся силы.

Вот в чём было спасение. И вот на что была вся надежда.

Там маячила и покупка лошади, и наём воинов, и услуги лекаря.

Только вот у него странный вид, нет квенты и мало денег.

Серебряная марка, унция и три лепты.

Сто пятьдесят девять лепт.

Хлеб — лепта.

Тарелка жидкого супа — лепта.

Кружка разбавленного шлорга — лепта.

Ночёвка в общем зале постоялого двора — лепта.

Можно было растянуть на месяц. Если сидеть на одном месте.

Ещё нужна пара тёплых овечьих шкур, чтобы не околеть ночью.

Понадобится убер в другой город, чтобы не догнали Красные Волки.

В лучшем случае, денег хватало на что-то одно — одежду, пищу или транспорт.

— Вот тебе и холод, голод, интеллект, — пробормотал Нинсон старинную считалочку.

Есть ли уберы в этих городках-на-карте? Должны быть. Вроде уберы везде есть.

Можно переночевать в гостинице. Сделать то, о чём мечтает каждый беглец: исполнить заветные «П». Поесть, помыться, поспать, подумать. Уже четыре «П». А при хорошем стечении обстоятельств могло сложиться и ещё несколько «П».

Придётся, правда, продать перстень-печатку. Как-то его надо сначала расплавить. Наверное, так просто в котелке этого не сделаешь. Да и котелка нет. Надо будет как-то стесать печать. Не хотелось показывать ящерку. Приметная она. На розыскном плакате рисунка не было. Но в гербовых книгах ящерки Таро Тайрэна должны были оставить след. Кто-то должен знать про золотых саламандр в красном поле.

А вот Мортидо пока лучше приберечь.

Тем более что его можно будет продать, только как обычное украшение.

Чтобы сбывать с рук колдовские драгоценности, надо прилично выглядеть.

От припрятанных богатств — тридцати трёх рубинов — не было никакой пользы.

Три рубина, тридцать три или триста тридцать три. Неважно.

А что если желудок смог уберечь несколько камешков?

Это ещё предстоит выяснить, покопавшись в сути.

Ингвар подумал о своём Мактубе, о том, что он бы написал в карпеме в первый месяц года. Какое событие определило месяц медведя?

Как перевоплотился в легендарного колдуна с горой золота и Рубиновым Шипом?

Или как перестал им быть, увидев смерть своей свиты и пустившись в бега? Как обрёл своё настоящее имя и стал Таро Тайрэном? Или как потерял его, узнав, что оно под запретом и произносить его нельзя? Как радовался новым возможностям и перспективам? Как воспрял духом, после минутного свидания с Тульпой? Как копался в собственной сути, надеясь, что там отыщется рубин?

Желая оживить Мактуб, Ингвар запел одну из двенадцати песен.

Нинсон не знал нот, не умел обращаться не то что с лиарой или свирелью, но даже и лепестки калимбы тренькали в его руках как пила. Не понимая, как попасть в такт, лишённый возможности подпевать, Великан не умел и не любил и петь. Но каждому уважающему себя человеку полагалось знать хотя бы дюжину песен. Хотя бы по одной для каждого Лоа. Нинсон пел вслух и пел громко.

Опасаться, что кто-то услышит его голос, не приходилось. Хруст и треск проламывающегося сквозь заросли Великана и так превосходно оповещал всю округу.

Ингвар басил написанные больше тысячи лет назад слова, и водил рукой по копью, словно то была лиара.

Вверх, вниз, вверх, вниз, вверх, вниз.

По дороге в Легенду нам не будет удачи

И по звёздам забытым не вернуться назад

Нас по просьбе последней дождь весенний оплачет

Прежде, чем лёд и Полночь отразятся в глазах...

Вверх, вниз, вверх, вниз, вверх, вниз.

Сколько было потерь

Что жизни уже не жаль?

Кто постучится в дверь

Чтобы прогнать печаль?

Кто назовёт в ночи?

Имя — защиты знак...

Но тишина молчит

И обнимает мрак...

Вверх, вниз, вверх, вниз, вверх, вниз.

Ингвар собирался петь гимн Хорна. Великого охотника.

В этой песни не было ни торжества жизни, ни восторга охоты, ни азарта пролитой крови. В этой песне не было места рожку горниста, ни бою барабанов.

Вниз, вверх, вниз, вверх, вниз, вниз.

Сколько прошло веков

Который день за окном?

Лёгкий узор стихов

Долгим тревожным сном...

Копьё было скверно настроено, но Ингвар упрямо продолжал.

Вниз, вверх, вниз, вверх, вниз, вниз.

По дороге в Легенду нам не будет удачи

И по звёздам забытым не вернуться назад

Нас по просьбе последней дождь весенний оплачет

Прежде, чем лёд и Полночь отразятся в глазах...

Песня пелась раз за разом, остужая душу. Ингвар пел снова и снова.

Вниз, вверх, вниз, вверх, вниз, вниз.

И осёкся на сотом, может быть, круге, только когда в песню вклинилось совиное кыканье. Ингвара позвала сова.

Раны души весна

Скроет от глаз травой

Сова позвала Ингвара ещё раз.

Рано проснувшаяся птица не просто кычала, а именно звала.

С Великаном согласился и внутренний голос Таро Тайрэна и трусивший по пятам Уголёк. Нинсон отправился на зов, то и дело, прислушиваясь к птице, чтобы не сбиться с направления.

Через пятнадцать минут он выбрался на тропинку, окончательно изодрав одежду.

— Ух. Отлично. Двадцаточка. Давно пора.

Ингвар различил в грязи круглые отпечатки копыт, даже не будучи следопытом. Удивился тому, что на такой малохожей тропке кто-то подрубает ветви, чтобы проскакал верховой.

— Давай-ка, друг! Подскажи мне дорожку.

Ингвар достал дайс и пока тряс его в руке, пытался подобрать вопрос.

Подобрать вопрос, это ведь полдела. Всё равно, что отмычку к замку подобрать.

Нинсон относился к формулировке со всей серьёзностью колдуна, задающего миру вопрос. Сформулировать его нужно было предельно конкретно. Сейчас, после двух дней голодания и двенадцати часов пути по лесу, Нинсон был в нужном состоянии, чтобы расслышать даже тихий ответ.

Но, прежде чем надоедать мирозданью, Ингвар вначале сам пробовал ответить на вопросы, которые намеревался задать. Таков путь колдуна.

Где город?

Глупость! Разве именно в город? Деревня не устроит?

В какую сторону люди?

В любую и так ясно. Вопрос только в расстоянии.

Тогда как же спросить? В какую сторону ближайшие люди?

Да это уже лучше. Любые ближайшие люди подойдут? Те, которые не убьют...

Убьют ли меня ближайшие люди?

Ну, не убьют. А выдадут преследователям. Или переломают ноги и оставят так.

В какую сторону ближайшие добрые люди?

А точно нужны добрые? Какие-нибудь злые беглые каторжники могут оказаться куда полезнее в нынешней ситуации. Или остервенело жадные купцы, готовые за несколько марок выкупить у голодного человека золотой перстень-печатку. Язык не повернётся назвать их добрыми, а меж тем помощи от них будет куда больше.