Шипучка для Сухого (СИ) - Зайцева Мария. Страница 29

Я знал, что первое, что я сделаю, освободившись, это рвану в Питер. К Шипучке.

Моей девочке, которая уже не моя. Которая на словах передала тогда Васе, что ждать не будет.

А сама, все эти пять лет… Вообще ни с кем не встречалась. Я знал, Вася же не просто так за ней приглядывал.

Только последний год настораживал. Скрипач.

Но это все решаемо.

Главное, что практически все пять лет… Да и скрипач… Кто он? Никто. Так, баловство.

Вася говорил, что он на ночь не оставался у нее.

Меня, конечно, все равно грызло, и на стену лез, особенно изучая фотки, как он ее за руку держит в ресторанах.

Но на ночь не оставался. Значит, будет жить. И, возможно, даже играть.

Я смотрю на свою девочку, на ее истерзанные губы, такие вкусные, что слюни непроизвольно начинают накапливаться во рту, глажу ее по животику, мягко продвигаясь вниз.

Я словно с ума сошел, осатанел, всю ночь ее не отпускал и нисколько не насытился. По-прежнему голодный.

А воспоминания о непонятном музыкантишке еще больше распаляют.

Давай, Шипучка моя, просыпайся…

Я не могу больше терпеть.

28. Примерно пятнадцать лет назад

— Олька…

Руки, такие знакомые, такие нужные сейчас, скользят по груди, спускаются ниже, трогают уверенно и привычно. Это опять для меня привычно, да. Словно прошлое вернулось. И не было этих лет заморозки.

Одиночества.

Я так же, привычно, подаюсь к нему, изгибаюсь, тело просто и бессмысленно радуется своему единственному владельцу. Хозяину. Только ему послушное. Только его хочет.

Я в полусне, слышу шепот, и мягкая, такая сладкая-сладкая волна идет от низа живота, куда уже забрались эти нужные моему телу руки, вверх, к сердцу, и оно бумкает. Бум-бум-бум… Все убыстряясь, перегоняет кровь толчками, распределяя удовольствие по каждой клеточке.

Я никогда не принимала наркотики, я мало пила и не курила практически. Но я могу точно сказать, что чувствуют наркоманы от первой, самой желанной дозы, что чувствуют курильщики от утренней сигареты, что чувствуют алкоголики от первой после завязки рюмки.

Все всё прекрасно понимают. Это пагубная привычка. Она — убивает. Но удовольствие настолько велико, что невозможно отказаться. Пока не заменишь чем-то другим, менее смертельным…

Ты — моя смертельная болезнь, Олег. Моя пагубная привычка.

Ты меня убиваешь.

Вернее, убил уже.

И теперь… Теперь оживляешь. Зачем-то.

Я открываю глаза и пытаюсь вырваться из плена настойчивых ласкающих рук, но ничего не выходит.

Олег одним длинным движением проникает в меня, и воздуха не остается даже на вдох.

Что уж говорить о руках моих, бессильно уцепившихся за плечи?

Я напрягаю пальцы, отворачиваюсь от жадных губ, стараюсь не поддаваться, не двигаться навстречу медленным, сильным толчкам, но ничего не выходит.

Мои руки оказываются прижатыми к кровати над головой, мои губы беспомощно раскрываются под напором его губ, и даже застонать толком не получается, не дает он мне стонать. Жадно имеет, ускоряясь, все сильнее двигаясь, заставляя проклятое послушное ему тело отвечать. Реагировать.

Поддаваться.

И в итоге я сдаюсь. Пусть. Еще чуть-чуть. Немного совсем. Совсем.

А потом…

Додумать я не успеваю, Олег убыстряется, отрывается от губ, меняет позу, забрасывая мои ноги себе на плечи, угол проникновения меняется, и я кончаю практически сразу. И так громко и сильно, что потом даже дышать какое-то время не получается.

Пелена перед глазами, ноги подрагивают. Как в тумане, ощущаю последние, самые жесткие, безжалостные движения в себе, а потом Олег негромко и довольно матерится и укладывается рядом, по-хозяйски подтягивая меня к себе под бок.

И да, я позволяю себе и эту слабость. Просто лежать с ним, дышать одним на двоих, пахнущим сексом воздухом. Слушать успокаивающееся сердце. Ощущать тяжесть руки и на талии, жар кожи. Это мой маленький личный кайф. Последнее затишье перед тем, как закончится действие наркотика.

И наступит ломка.

— Люблю тебя, Олька…

Тихий шепот обескуражил бы. Если б я могла его еще воспринимать так, как ему хотелось.

Но я не собираюсь этого больше делать. И потому молчу. Он ждет, наверно, ответа.

Зря, Олег. Опоздал ты. И сильно.

Я шевелюсь, выбираюсь из объятий.

Потеря его тепла ощущается катастрофой. Но я терплю. В конце концов… Лучше обрубать сразу. Чтоб без привыкания.

Хотя… Оно уже есть, привыкание. Ну, значит, с наименьшими потерями.

А не как в прошлый раз.

— Кофе?

— Да.

Олег понимает, что что-то не так, тоже собирается, садится на постели, смотрит на меня внимательно, изучающе.

Я от этого взгляда ежусь. Но не подаю вида.

Нет, Олег. Больше нет.

Иду на кухню, накидывая по пути халатик, варю кофе.

Он приходит следом. Уже умытый, натянувший джинсы.

Я избегаю на него смотреть. Варю кофе, занимаю мысли тем, что сделать на завтрак.

Он смотрит. Смотрит, смотрит, смотрит…

Господи, этот его взгляд!

Не смотри так на меня, Олег! Не смотри!

— Олька… — шепчет он неожиданно, и турка со стуком опускается на столешницу. Неправильно это, след останется… О чем я думаю? — Оль… Прости меня, дурака, а? Оля…

Я вдыхаю. Выдыхаю.

Смотрю, как от горячего днища турки по столешнице расплывается пятно. Надо разговаривать. Надо.

Снять интоксикацию.

Я убираю турку на плиту, сажусь напротив, твердо смотрю в глаза. Светлые, жестокие глаза моего убийцы.

Ну что, Олег, поговорим?

Не сказать, чтоб у меня было много сил, но…

— Я тебя давно простила, Олег.

И это правда. Правда, черт.

— Простила. Но забыть не смогу.

— Ольк…

— Олег… Я не буду задавать глупых вопросов, зачем ты приехал, что ты планируешь дальше. Просто потому, что меня это все больше не касается. И дальше не будет касаться. Той меня, той Ольки, которую ты знал, больше нет. Я — совершенно другой человек. У меня давно своя жизнь, работа, учеба, планы. У меня жених есть, Олег.

Я внимательно смотрю в его глаза. И вижу, как сужаются зрачки от каждого моего слова. Как становятся жестче губы, острее скулы.

Да, Олег, все именно так. Все так.

— То, что было этой ночью… Это… Я не знаю, как это назвать…

Знаю. Наркотик. Но тебе не скажу.

— Но больше этого не будет. Я люблю другого человека. Он — хороший, надежный, верный. Любит меня. И я не собираюсь его унижать обманом. Он этого не заслуживает. И поэтому, Олег, мы с тобой сегодня попрощаемся навсегда.

— Ольк… Выходи за меня замуж.

Я замираю. Смотрю. Наверно, с удивлением. Олег пользуется моим удивлением, резко придвигается ближе вместе с табуреткой, не сводит с меня острых глаз.

— Шипучка… Я виноват перед тобой. Я — дурак! И я там… Понимаешь, я только и выжил потому что знал, что ты где-то есть. Я не думал, что ты меня дождешься, нет! Но я… Я же без тебя подохну, Оль. Останься со мной! Ты не пожалеешь! Ты знаешь, я все сделаю для тебя.

— Как в прошлый раз? — горько вырывается прежде чем успеваю проконтролировать свой порыв, — да? В прошлый раз ты тоже собирался сделать все. И сделал. Все. Больше я так не хочу. Ты — опасность, понимаешь? Ты — болезнь. Я выздоровела уже. И не хочу рецидива.

— Оля…

— Ну вот хорошо, — опять перебиваю, отсаживаясь подальше на всякий случай, потому что тяжело это очень, рядом с ним быть, — ты вернулся. Что ты будешь делать? А? Я тебе скажу, что. Ты пойдешь к друзьям. Да? Кто же поможет еще, если не друзья? Потом ввяжешься в какую-нибудь историю, в которую вы все время ввязываетесь, и все повторится. Не надо сейчас отрицать, Олег! Это какой был срок у тебя? Третий? Неужели ты думаешь, что обойдешься без четвертого? Пятого? Не обойдешься. А я не собираюсь умирать каждый раз, когда тебя арестовывают. Понятно? Я не собираюсь бояться каждый раз, когда ты выходишь за дверь! Вздрагивать от каждого телефонного звонка. Думать, когда за тобой придут. Я не сбираюсь так жить. И уж тем более я не собираюсь в такой ситуации строить семью. Рожать от тебя детей. Больше — нет, Олег. Никогда. То, что у нас было… Это было… Черт…