Сезон охоты на людей - Хантер Стивен. Страница 83

– Но ведь с ним все будет хорошо, правда?

– Твой отец силен, как десять коней; за его долгую и тяжелую жизнь ему пришлось встретиться со множеством врагов, и над всеми он взял верх. И с этим он тоже обязательно справится.

– Мама, а что это такое? – спросила Ники.

– Это ужасная болезнь, которая называется посттравматический стресс. Она связана с войной, в которой ему пришлось участвовать. Он побывал в бесчисленном количестве тяжелых боев, и многие из его очень близких друзей были убиты. Он оказался достаточно силен для того, чтобы отбросить все это и создать для нас прекрасную и счастливую жизнь. Но иногда происходят такие вещи, с которыми ему не удается быстро справиться. Представь себе маленькую злую черную собаку, которая вырвалась из тайной клетки, спрятанной у него в голове. Она лает, она набрасывается, она кусает. У него болят старые раны, но, помимо этого, еще и память то и дело вытаскивает какие-то вещи, о которых, как ему казалось, он уже начисто позабыл. Он очень беспокойно спит. Он все время сердится, сам не знает почему. И все равно он тебя очень, очень любит. Что бы ни происходило и как бы он себя иной раз ни вел, он тебя очень любит.

– Я надеюсь, что он поправится.

– Он поправится. Но ему не обойтись без нашей помощи и без помощи докторов. Рано или поздно он это поймет, примет какую-то помощь, и после этого ему снова станет лучше. Но ведь ты же сама знаешь, какой он упрямый.

Некоторое время мать и дочь ехали молча.

– Я не люблю, когда он кричит на тебя. Мне тогда бывает страшно.

– На самом деле он кричит не на меня, любимая. Он кричит на тех людей, которые убивали его друзей, и на тех людей, которые послали его туда, на эту войну, а потом сделали вид, будто они тут вовсе ни при чем. Он кричит за всех тех несчастных юных мальчиков, которые погибли и никогда не вернутся к той жизни, которую они заслужили, и о которых все позабыли.

– Мама, он любит тебя.

– Да, я знаю, моя дорогая. Но иногда этого бывает недостаточно.

– Он поправится.

– Я тоже в это верю. Ему нужна наша помощь, но больше всего ему нужно найти способ, как помочь самому себе, попринимать какие-то лекарства, придумать, как с пользой использовать в жизни его очень специфические навыки и знания.

– Я могу ездить по-западному. Мне все равно.

– Я знаю. Но на самом деле это неважно. Беда в том, что его порой сводят с ума такие вещи, с которыми он не может справиться. Нам остается только любить его и надеяться, что он поймет, насколько важно для него принять необходимую помощь.

Они выехали из-под деревьев. Небольшое плато, заросшее высокими кустами чапарели, было пустынным, тут и там торчали крупные острые валуны, из-под которых пробивались чахлые деревца. Впереди, в тени снежных вершин, виднелся тот самый проход между горами, который назывался Вдовьей тропой, а за ним, после того как проедешь по глинистому скальному карнизу и крутому склону, находилась пропасть, с края которой открывался самый прекрасный вид на земле. Джулия и Ники очень любили это место. Боб тоже любил его. Они ездили туда почти каждое утро; это служило прекрасным началом для хорошего дня.

– Ну, едем дальше, детка. Будь осторожна.

Тропа была крутая и извилистая, и Джулия говорила это скорее для себя, чем для своей ловкой дочери или ее коня, куда более сильного и выносливого, чем ее собственная лошадь.

Она почувствовала, что на нее нахлынуло напряжение; проехать здесь было непросто, и ей очень хотелось, чтобы муж оказался рядом. Неужели всему, что было, суждено вот так закончиться?

Ники засмеялась.

Донесшийся звук не встревожил и не удивил снайпера. Ему уже не раз приходилось поджидать свои цели на рассвете. Он знал, что они рано или поздно должны появиться, и они появлялись. Это не вызывало у него сомнений, сожалений или каких-то иных подобных чувств. Это означало только одно: наступило время работать.

Этот звук был перезвоном смеха, радостного детского смеха. Он отдавался эхом от каменных стен каньона, от неясного пейзажа, отстоявшего от этой высокогорной долины на добрую тысячу метров, заставлял звенеть разреженный воздух.

Снайпер пошевелил пальцами, чтобы согреть их. Его сосредоточенность сразу же подскочила на порядок, а то и выше. Плавным движением, отработанным вместе с сотнями тысяч выстрелов, которые он выполнял на тренировках или во время операций, он подтянул к себе винтовку.

Приклад совершенно естественно прижался к щеке, одна рука изогнулась в запястье, подпирая ложу; предплечье другой руки приняло на себя тяжесть немного приподнявшегося торса, так что тело образовало нечто наподобие моста над камнями. Глаз нашел окуляр прицела, голова приняла то единственное положение, при котором изображение будет четким и ярким, как на экране кинотеатра. Снайпер немного подтянул вверх колено, чтобы все его тело немного напряглось – совсем немного, как его учили.

Ребенок. Женщина. Мужчина.

– Э-ге-гей!

Сердце у нее в груди подпрыгнуло, и она поспешно обернулась, ожидая увидеть догоняющего их мужа.

Но возбуждение тотчас улеглось: это был не Боб Ли Суэггер, а владелец соседнего ранчо, пожилой вдовец Дэйд Феллоуз, тоже загорелый, высокий, жилистый, правда, в отличие от Боба, лысоватый человек, красиво сидевший на светло-каштановой чалой лошади.

– Мистер Феллоуз!

– Привет, миссис Суэггер. Как вам это утро?

– Прекрасное.

– Эй, привет, малышка!

– Привет, Дэйд! – ответила Ники.

Дэйд был частым гостем на их ранчо; его уважали за хорошее знание окрестностей и умение обращаться как с животными, так и с оружием.

– Эй, вы не встречали по пути пару телят? У меня повалился забор, а я сразу и не заметил. Они еще такие глупые, что могли забрести в эти места.

– Нет, нам никто не попадался. Мы едем по Вдовьей тропе, чтобы посмотреть, как солнце освещает долину.

– Отличное зрелище, правда?

– Не хотите к нам присоединиться?

– Вообще-то, мэм, мне, наверное, предстоит нелегкий день, и я хотел бы поскорее найти моих телят... Но, черт возьми, почему бы и нет? Я уже очень давно не видел восход солнца. Слишком рано встаю.

– Вы слишком много работаете, мистер Феллоуз. Вам нужно сделать передышку.

– Если я начну давать себе поблажки, то, чего доброго, стану замечать, сколько мне лет, – рассмеялся сосед, – и каким же для меня это окажется потрясением! Ладно, Ники, показывай дорогу. А я поеду за твоей матерью.

Ловкая Ники направила своего крупного гнедого по круто взбиравшейся вверх дорожке, уходившей в ущелье, сходившиеся стены которого, казалось, пытались проглотить коня и всадницу. Ущелье с каждым шагом становилось все глубже, и Ники скрылась в царившей там тени. Джулия ехала невдалеке, и не успели ее глаза привыкнуть к темноте, как она увидела, что ее дочь выскочила на свет. От дальнего конца ущелья полого вверх по склону горы уходил широкий уступ длиной около полумили, заканчивавшийся возле их излюбленного наблюдательного пункта, откуда открывался вид на долину.

Ники рассмеялась, почувствовав свободу в тот самый миг, когда выехала на простор. В ту же секунду она отпустила поводья коня, позволив ему идти, как он хочет, и животное, всегда предпочитавшее галоп любому другому аллюру, устремилось вперед. Сердце Джулии сжалось от страха: ей никогда не удавалось поймать дочку или удержаться рядом с нею, если та решала удрать. Ей захотелось крикнуть, но она подавила порыв: окрик был бы совершенно бессмысленным, так как ничто не могло остановить Ники, которая была прирожденным героем, как и ее отец. Восьмилетняя девочка мчалась галопом вверх по склону; ее конь легко вскидывал копыта, и расстояние до их наблюдательного пункта стремительно сокращалось.

Джулия тоже выехала на свет и увидела, что все обстоит благополучно: Ники, приблизившись к пропасти, перевела лошадь на шаг. Обернувшись, она крикнула в глубь каньона:

– Эй, мистер Феллоуз! Догоняйте, а то опоздаете.