Бывший муж (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 21

Я кивнула, принимая извинение. Ярослав ел, маленькая Катя сердилась. Я посмотрела на бывшего мужа — щетина, в глазах усталость, глаза ввалились словно, скулы обозначились резче.

— Ты вообще спишь? — спросила я. — Катя же тихая.

— Не-а, — легкомысленно ответил он. — Я начитался про синдром внезапной младенческой смертности, и теперь чем Катя тише, тем мне страшнее спать.

Тихая Катя решила, что она слишком долго молчала и разразилась плачем, мне пришлось взять ее на руки, чтобы Ярослав спокойно доел. Настояла, чтобы выпил крепкий сладкий чай. Не из человеколюбия, просто, потому что так нужно.

И все это время старательно отводила от бывшего мужа взгляд. В груди щемило. Я думала — не буду спрашивать. Ничего спрашивать не буду, где мама малышки, что случилось, почему она всегда с отцом. Не хочу это знать, просто эгоистично не хочу, я заслужила право на эгоизм! Мне не нужны их проблемы, у меня своих хватает. И не нужно привязываться к чужому ребенку, у меня свой есть. Они сами по себе, мы сами. Вот так — все просто и понятно.



Катькина голова снова упрямо повернулась к моей груди, маленькое тельце извивалось, с трудом держу. Эта малышка словно внезапно поняла, что именно ей нужно и яростно этого требовала. Но… Я не в силах ей помочь. Как только Ярослав закончил с чаем, сразу отдала ему ребенка. Закрыла за ними дверь и в сотый раз подумала — ничего не хочу знать. Плакать только хочу, снова.

Глава 12. Ярослав

— У меня нет матки, — глухо сказала Даша. — Мне матку отрезали.

Она лежала и смотрела в потолок. Из комы ее вывели утром понедельника, меня же к ней начали пускать вот только к концу недели. В себя она еще толком не пришла и смотреть на нее было жутко — тонкая, словно растаяла, лицо посеревшее сплошь из острых углов.

— У тебя есть Катя, — напомнил я.

— У нас, — поправила Даша.

Потянулась дрожащими руками к смартфону на котором фотографии и видео малышки. Теперь, когда Катя начала верещать, видео получались более живыми.

— Как то все… Странно повернулось, — прошептала она и устало закрыла глаза.

Я смотрел на нее и думал про Илью. Как он так же лежал, только больница поганая, пригородная, стены крашеные эмалью, кровати с высокими железными спинками, я и не знал, что такие еще используются. Тряхнуло меня еще на звонке Яны, у нее голос был… Я такого еще не слышал.

Господи, с какой скоростью я запихивал в конверт бедную Катю. Она только глазами хлопала. А потом казалось, что дороге нет конца и края. У Яны на пуховике следы крови.

Я к Илье прошел, хотя не пускали. Он сидел на кровати в одной майке и трусах. По мальчишечьи тощий, мосластый. Волосы растрепались, глаза — круглые, испуганные. На ноге повязка, а на стуле рядом небрежно брошены испачканные кровью вещи.

Вот тогда, именно в тот момент я понял, что любить не нужно учиться. Что либо любишь, либо нет. Иного не дано. Любовь и страх за этого мальчишку захлестнули с головой. Оказывается я всегда его любил, просто не знал этого, не понимал.

— Ты кровь сдавал? — резко спросила Даша.

Я недоуменно посмотрел на руку — свитер закатал и обнаружились крошечные ранки от капельницы и игл для забора крови. Я сдавал кровь, да. Два года назад попал в аварию, не смертельно, но крови потерял порядком. А крови моей группы — нет. Ромка, мой второй зам донора нашел очень быстро. А потом она ко мне пришла — Даша. Навестить, смеялась, что мы теперь одной крови. И как-то все пошло, поехало…

А кровь я с тех пор сдавал каждые четыре месяца, для того, чтобы она просто была, досталась тому, кому нужна. Только вот для Ильи ее не довезли…

— Для Ильи, — ответил я. — Он поранился, кровопотеря была большая.

Дашка поджала губы, глаза закрыла, словно давая мне знак уйти — она уставала и почти все время спала. Я поцеловал ее в лоб и вышел. На работу нужно. Наша няня наконец освободилась от предыдущего контракта и работала с восьми утра до семи вечера. Я был свободен и ощущать эту свободу было странно, и казалось — некуда ее девать. Раз стоя в супермаркете я вдруг понял, что покачиваю вперед-назад тележку с продуктами. Все время прислушивался, заплачет ли ребенок, закряхтит ли…

Перед работой я решил зайти к сыну. На следующий же после ранения день я заказал специальную машину для перевозки и перевел сына. Теперь он в большой городской клинической больнице, что бы не говорили о частных — врачи здесь были лучшими. Здесь в родильном отделении Дашка рожала, здесь же лежала в реанимации. Илюшка лежит в хирургии, мне просто перейти в другой корпус. Оба на коммерческой основе.

А в ту больницу я купил кровати. Много кроватей. Нормальных, с удобными матрасами, специальных, медицинских. В начале следующей недели доставят. Еще главный хирург пользуясь моментом выдал список необходимого — тоже нужно заказать.

Был соблазн покурить на улице, но я его отбросил — после. Все же, дети в палате. Поднялся, кивнув по пути вахтерше. Подумал, нужно было что-то купить Илье, но все тащила Яна. Я не знал, что нужно мальчишке семи лет. Надо было спросить напрямую… Может, книжку? Или гаджет? А едой Янка обеспечивает всю палату разом.

Я толкнул было дверь в палату и замер. В створках — стеклянные вставки. Через них видно палату, кровать Ильи в самом углу, у окна. На постели Яна сидит. Она… Она всегда с такой любовью на сына смотрела. Ее лицо преображалось. Становилось таким, как раньше — раньше она так же улыбалась и мне. Стало привычно горько, я отступил назад, не решаясь нарушить их покой. Я был лишним. Я привык к этому, почти с этим смирился, затем взбунтовался, но… Сейчас, когда она так на него смотрела я войти не мог. Подожду в машине, пока Яна уйдет.

Она постучала в окно. Стук получился резким, отрывистым, сухим. Я сначала хотел просто опустить стекло, но понял, что это будет слишком невежливо и вышел, выпуская из салона густой сигаретный дым — еще немного и топор можно будет вешать.

— Не понимаю тебя, нет! — горячо начала Яна. Споткнулась на словах, встретившись со мной взглядом, потом продолжила. — Ты то врываешься в нашу жизнь не считаясь ни с чьим мнением, то робко стоишь в сторонке, словно бедный родственник. Я видела тебя! Объясни мне, что ты делаешь вообще, Ларин?

Я снова затянулся, хотя от сигарет тошнило уже, да что там — от жизни тошнило. Какая-то она… так себе.

— Я просто не хотел быть лишним, — пожал плечами я.

Янка коротко рассмеялась. Горький смех, невеселый. Я стою, смотрю на нее. На губах трещинки. Заветрились? Быть может, кусала на нервах. Или… зацелованы? Тем, блядь, пижоном.

И свербит надсадно в груди, выть хочется. Не из-за пижона, нет, хотя и от его наличия радости мало. Чертовски обидно, что стать счастливым не получается так же просто, как заработать деньги. Четвертый десяток пошел, деньги уже есть, так много, что хрен знает, куда и на что тратить их, а счастья как не было, так и нет. Если только те полтора обманчиво коротких года с Янкой.

Господи, как же все просто на работе. Там я мог нагнуть кого угодно. Если нужно обмануть, увести тендер из под носа, довести до разорения, если нужно. Сотрудники в моем офисе, казалось, свято верили в то, что я могу все. А я не мог. Я разбивался об эту тонкую высокую девушку, вдребезги разбивался.

— Зачем ты тогда позволил мне уйти, Ларин? — вдруг спросила она.

— Я не мог сделать тебя счастливой.

Да, это блядь, единственное, чего я не мог. А мое счастье, оно в ней было, как иголка в яйце. Там же смерть. Все это в утке, утка хрен знает где — словом, условий так много, что я в них терялся.

— Ты единственный, кто мог, — сказала она. — А Илья… Он там ждет тебя. Привык, видимо.

Стряхнула с рукава пальто несуществующую пылинку, посмотрела на меня исподлобья, моя родная чужая Янка.

— Я люблю его, — коротко ответил я. Потом добавил. — Оказывается… И тебя люблю. Не думай, не ворошу, просто констатирую факт.