Бывший муж (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 22
— Придурок ты, Ларин, — хмыкнула Яна.
Я засмеялся. Сигарету выбросил. Придурок, да. Янка уходила, удерживать ее я не имел никакого морального права, но и отпускать так сразу не хотелось. Я уже ловил себя на том, что хочется сказать хоть что-нибудь, чтобы не ушла так сразу. Мазохизм.
— В этот раз я все сделаю правильно, — сказал я в ее спину, Янка лишь махнула рукой. — Яна, стой! Что купить ему? Я не знаю, что нравится семилеткам.
— Спроси у него, — устало ответила она не оборачиваясь. — Он уже лет пять, как разговаривать умеет.
Я проводил Янку взглядом, затем нашел глазами окна палаты Даши — их отсюда видно было хорошо. С некоторой долей обреченности вновь подумал о том, что в этот раз точно все сделаю правильно. Вне зависимости от того, что мне это будет стоить. Закурил которую уже за сегодня сигарету, потом посмотрел на время, уезжать было поздно. Все произойдет уже сейчас.
Вновь поднялся наверх. Лифт в этом крыле был, но работал лишь для перевозки больных, поэтому я ходил лестницей. Через несколько ступеней моей колено начинало стабильно щелкать, к третьему этажу начинало молить о пощаде, но я не обращал на него внимания. За эти дни я уже выучил свой путь, знал его, до каждой шербинки между плитками пола.
— Папа! — обрадовался Илья.
Моя кровь словно объединила нас. Нет, я не скажу, что Илья меня вдруг полюбил, боюсь для этого полулитра крови будет мало. Но он оттаял словно. Илья и раньше был безукоризненно вежлив, но теперь эта вежливость перестала быть барьером между нами.
— Меня по дороге медсестра поймала, — сообщил я. — Сейчас поедем анализы сдавать.
Поедем — потому что на кресле. Вчера мы так кардиограмму ездили сдавать, Илье очень понравилось. И сейчас глаза загорелись. Он уже вполне мог бы передвигаться сам, уже бил копытом словно застоявшийся в стойле жеребец, но рана заживала неважно и врачи боялись, что она откроется.
— Залазь, — великодушно разрешил я подкатив коляску.
Выехали из палаты. В этом коридоре снует много людей, тут мы едем медленно. А там, дальше — длинный коридор тоннель ведущий в другое крыло, в лабораторию. Вот там мы позволяли себе развлечься.
— Быстрее! — кричит Илья.
Колено щелкает, а мне насрать. Я бегу. Разбегаюсь так сильно, что волосы Ильи развеваются, а глаза горят от восторга.
— Все, — резюмирую я, остановившись у нужных дверей. — Папа сдох.
Теперь я тоже, как жеребец, только такой, на котором сутки скакали без продыху. Мы сдаем кровь. Из пальца, из вены. Пока идут процедуры я пью кофе из автомата, мне силы понадобятся — еще обратно бежать.
— Мама говорит, что мне уже пора выписываться.
Крови сдали немного, но Илья будто бы уже побледнел. Сколько можно тянуть из него ее, капля за каплей? Или все в порядке, а во мне неожиданно для меня самого включился режим клушки?
— Обязательно выпишут, — уверяю я, а сердце вновь тревожно ноет. — Тебе что принести завтра?
— А можно боастер Нерф? — заискивающе говорит Илья. — Мега Мастодон! Я обещаю им тут не играть. Просто… Для красоты.
Я киваю — пусть будет для красоты. Сажусь на единственное в палате кресло. У Ильи есть сосед, тихий мальчик подросток, но он большую часть времени проводит на процедурах, и в палате мы одни. Смотрю на часы — жду. Думаю о Яне. О том, что нужно ей позвонить.
Наконец дверь открывается. Врача зовут Эрнест Львович — и захочешь не забудешь. Он уже пожилой, степенно молчаливый и всегда улыбается ужасно загадочно. Это наша вторая встреча.
— О, вот и наш покоритель вековых сосен, — улыбается он и хлопает Илью по плечу. — Ну-ка, давай снимай толстовку и майку, покажи мне свои бицепсы.
Илья неуверенно смотрит на меня, я киваю. Он ужасно худенький, хотя я и сам таким был. Трогательно торчат лопатки, острые локти. Кожа болезненно бледная, до сих пор аукается кровопотеря.
— Так, — задумчиво говорит врач и общупывает ребенку шею. Затылок. Подмышки. Заглядывает в рот, в глаза. Затем спрашивает. — Этот синяк у тебя от падения?
— Он и раньше был… У меня всегда есть хоть один синяк, я же на хоккей хожу. А от падения у меня синяк на заднице.
Эрнест Львович кивает, затем задирает на ребенке свободную штанину, осторожно разматывает повязку и осматривает рану.
— Подозрительно много из вас крови вытекло, молодой человек, — говорит он. — Из такой-то маленькой дырочки.
Цокает языком. Что-то записывает. Затем дает мне направление на очередной анализ. Люмбальная пункция, читаю я и снова думаю о том, что Яне звонить придется. Сегодня. Опускаюсь в кресло. Понимаю, что слишком сильно сжал несчастную бумажку, у нее порвался край.
— Пап?
Эрнест Львович уходит. Я откладываю направление на тумбу, не хватало порвать еще к хренам на части. Смотрю в окно — пасмурно. На подоконнике лежит кусок остро обломанной палки, конец выкрашен в бурый цвет — Илья забрал на память. И говорю.
— А давай тебе бластер выберем прямо сейчас, в каталоге магазина. А я вечером куплю.
Глава 13. Яна
В квартире было просто жутко тихо. Вхожу — прислушиваюсь. Тишина. Даже холодильник навороченный, папы подарок, и тот работает бесшумно. И от этой жути я с ума схожу — я просто не привыкла быть одна.
Илюшка и раньше уезжал. Пару раз, ненадолго, в спортивный лагерь. К деду на несколько дней. Но то иначе, тогда я наслаждались одиночеством, я знала, что с моим ребенком все в порядке.
Я даже лечь хотела вместе с Ильей. В общем правила больницы на этот счет были не очень гибкими, но коммерческая палата давала свои бонусы. Однако, удивительно, но этому воспрепятствовал сам Илья. Он все еще относился к происходящему, как к приключению, правда, в последние дни уже начал канючить, проситься домой. Чего его там держат? Это всего лишь рана, пусть и перепугавшая меня порядком.
Через несколько дней, порядком отчаявшись от вечеров, которые было нечем наполнить я позвонила Антону. Мне повезло, он в городе был. Наверняка, удивился, что я домой его пригласила — это было не в моих правилах. И у нас с Ильей в гостях он максимум чай пил.
— Привет, — поздоровался он.
Сначала в квартиру вошел огромный букет роз, затем сам Антон. Ему вообще были свойственны такие жесты, хотя я уже раз сто говорила — мне жаль срезанные цветы. Лучше бы горшок с геранью приволок.
Я поцеловала его в щеку, огромный веник отправила в огромную вазу. Один шип впился в кожу ладони, и на ней выступила крошечная капля крови, опять напомнившая мне о сыне. Я торопливо вытерла ее салфеткой.
— Я соскучился, — сказал Антон. — А ты совсем меня забросила.
Я стою с этой салфеткой в руках, Антон прижимается к моей спине, неторопливо расстегивает пуговицы на блузке. Я чувствую его дыхание. Правильно, сейчас задорныи сексом выбью из головы все лишнее.
До постели Антон донес меня на руках. Точнее, до дивана. Я уже было и правда увлеклась происходящим, его руками на своем теле, помогала ему избавиться от рубашки, когда он вдруг остановился.
— Что это?
Я вывернулась, проследила за его взглядом. Вот же глазастый! Он всегда все замечал. Погрешности маникюра, например. К слову сейчас маникюр тоже оброс, но пока не до того. Когда замечал новую стрижку, платье, или цвет волос всего на тон отличающийся от прежнего, это было приятно. А сейчас вот не очень.
— Носок, — нейтральным тоном ответила я.
Антон перегнулся и подобрал валяющийся под креслом крошечный розовый носочек. Видимо, свалился с малышки. Рассмотрел со всех сторон, словно интереснее в жизни ничего не видел.
— Яна, — вздохнул он. — Яночка. Ты всегда мне нравилась именно тем, что не похожа на остальных баб. Клуш. Ты и с сыном вела себя иначе — словно друг. Смогла построить пусть и небольшой, но собственный бизнес. А теперь что? Стоило бывшему приползти, как побитому псу, ты уже нянчишь его младенца.
— Теперь, — я поправила блузку, хотела застегнуть, но пальцы почему-то не слушались. — Теперь я судя по всему тебе не нравлюсь. Иди, Антон.