Телохранитель моего мужа (СИ) - Ночь Ева. Страница 8

Рина

Веточка позвонила неожиданно. Мы договаривались: минимум звонков. Только если что-то очень срочное. Всё остальное можно решить при редких встречах.

Её звонок означал лишь одно: что-то случилось.

— Кать, тут твой приходил.

Сердце обезумело в груди. На миг я подумала, что это Алексей. Вычислил. Следил. А это значит: меня ждут не просто неприятности.

— Он тут пальто оставил. И, кажется, видел тебя здесь. Расспрашивал всех. Въедливый такой, жёсткий мальчик.

— А-артём? — заикаюсь я от облегчения и падаю в кресло. Ноги меня не держат.

— Ну, он не представился, — вычитывает мне Веточка. — Только шнырял везде да спрашивал. Меня тоже, между прочим. И ушёл весьма весь в подозрениях. Как бы чего не вышло.

Я настолько рада, что это не Алексей, что не могу в себя прийти от облегчения и радости.

— Вет, ты не волнуйся. Всё позади. Он меня не узнает. Я сегодня же изменю причёску, потому что самое приметное — волосы. А остальное… Таких, как я, тысячи. Пошумит немножко и успокоится. Главное — спокойствие.

— Мне бы твои железные нервы, — ворчит подруга. — Он не похож на тех, что сворачивают, Кать.

— Буду надеяться на свою удачу, — улыбаюсь грустно. Мне больше ничего не остаётся.

У меня день, чтобы прийти в себя и избавиться от следов бурной ночи. Особо можно не стараться: на теле хватает других отметин другого человека, который пользует меня, когда ему хочется и как хочется. По праву сильнейшего. По праву закона. А ещё у него есть короткий поводок, который не даёт мне убежать или почувствовать себя свободной.

Но это был мой выбор. Так что жаловаться — смешно.

Я посещаю салон. Стригу волосы до плеч. Меняю цвет. Я больше не брюнетка, а шатенка — каштановая с рыжиной. Мне идёт. Хорошенькая. Многие говорят — красивая. Но я давно перестала замечать собственную красоту. До вчера. Сегодня я разглядываю себя в зеркале. Несколько часов, когда я могу и улыбаться, и видеть свои глаза почти живыми. Настоящими.

Это сделал он. Это сделала я. Мы вместе сделали что-то такое, что делает меня живой. Ненадолго. До тех пор, пока в дверном замке не поворачивается ключ.

— Дорогая, я дома! — слышу я низкий рокочущий голос. От него влажнеют и текут многие женщины. Только от звуков его голоса они готовы расставить ноги, потерять голову, отдаться.

В фантазиях они представляют, как он их имеет, трахает и тибидохает. Жаль, что их фантазии никогда не воплощаются в реальность. А если и воплощаются, то не с ними.

Он стоит в проёме дверей. Высокий, поджарый, красивый. Мужественное лицо, лёгкая небритость на мощной челюсти. Густые брови, дизайнерская причёска, отлично пошитый костюм. Он меряет меня взглядом. Задумчиво, словно думает, что бы ему со мной сотворить эдакого.

— Здравствуй, Алексей, — говорю я и даже не пытаюсь выдавить улыбку. Делаю шаг ему навстречу и прикасаюсь губами к колючей щеке.

9. Рина

Я звала его только так — Алексей. Никаких Алёш, Лёш и прочих уменьшительных имён. Мужу это не нравилось. А мы делали лишь то, что нравилось ему. Спорить, доказывать, возмущаться — легче стену головой пробить. Впрочем, он мог помочь. Со стеной и головой. И со многим другим — тоже.

— Катерина, — он звал меня тоже только так, а не иначе. Изредка — Катюша, когда у него хорошее настроение, что бывает весьма редко, — ты зачем изменила причёску? Мне не нравится. Почему ты меня не спросила, прежде чем садиться в кресло к парикмахеру?

Он дома. Он хозяин. Он хочет трахаться. А поэтому ищет повод до чего бы ему доебаться. Его целых два дня не было. Срочно нужно спустить пар. Причёска — чем не повод?

— Может, ты ещё и по любовникам бегала? — раздражается он, начиная вырисовывать в своей башке всякие будоражащие его картины.

— Конечно, — отвечаю спокойно — не выдержала. Мне бы промолчать. Нарываюсь. Возмутительное неповиновение. — По лицу только не бей.

Это предупреждение. Красная метка. Черта, за которую ему нельзя переступать. И лучше об этом сказать сразу, пока он ещё не разогрелся.

Он хватает меня за руку и дёргает на себя. Дышит тяжело и возбуждённо. Смотрит мне в лицо. Внимательно. Разглядывает. От него ничего не ускользает.

— Ты опять кусала губы, — это из разряда «ты без спроса сходила к парикмахеру».

В этот раз губы мне кусал некто другой, но лучше Алексею об этом не знать. А то рискую не дожить до следующей фразы.

— Когда ты перестанешь противиться, Катерина?

Никогда. Я ему нужна, пока сопротивляюсь. Хотя бы немного. Чтобы он потерял интерес, наверное, нужно покориться и стать по-настоящему безвольной, но я не рискую. Пока я ему интересна, у меня есть шанс получать желаемое.

Я опускаю глаза. Лучше ему не видеть, что в них. Но у Алексея на этот счёт собственное мнение. Он всегда поступает лишь так, как ему стукнет в голову.

— Я прошу смотреть мне в глаза, когда я с тобой разговариваю. Разве я многого прошу?

Он хватает пальцами меня за подбородок. Морщусь, но больше ничего не говорю. Завтра там будет синяк, но одним больше, одним меньше — критической массы отметин на моём теле это не изменит.

— Ты всегда поступаешь мне наперекор. Специально, чтобы позлить.

Специально злится он. Но внешне остаётся властным холодным засранцем. Со стороны, наверное, смотрится круто: высокий, плечистый, ноги широко расставлены. Костюм и туфли брендовые, тело в тренажёрке отполированное. Там и кубики, и бицепсы с трицепсами на месте. Там и агрегат приличных размеров. Большой и толстый.

Возможно, было бы проще, если б Алексей был мерзким пузаном, как последний муж Веточки.

— Ты испортила мне настроение. Я спешил домой, предвкушал, мечтал. И что я вижу? Ты изменила причёску. Мне не нравится эта длина. Мне не нравится этот цвет. Что за фривольная развратная рыжина? Какой-нибудь шлюхе подходит, не спорю, но не моей жене!

Так и подмывает спросить, откуда он знает рыжеволосых шлюх и не счёл бы его партнёр по бизнесу Макарский подобные слова оскорблением? У Макарского жена — рыжая. Очень симпатичная элитная рыжуля, за которую Макарский отдаст и руку, и ногу, и почку. Да что там. Возможно, и жизнь, если придётся.

Но ничего говорить мне не нужно. Он уже всё, что надо, высмотрел у меня в глазах. Его пальцы сжимаются в кулак у меня на затылке, зажимая бесстыдные рыжеватые волосы. Ухо ловит визг «молнии» на брюках мужа.

— На колени, сука, сосать! — тянет он вниз меня за волосы. И я в который раз проигрываю. От боли из глаз брызжут слёзы. Кожа на затылке горит огнём. Каждый раз кажется: еще немного — и он снимет с меня скальп.

И я падаю на колени. Ещё два синяка и ещё два очага боли, что от колен доходит до бёдер. И достаю его хуй из великолепных брендовых трусов. Достаю и осторожно сжимаю головку губами.

Он не ослабляет хватку — руководит процессом, высекая из глаз искры. Я очень стараюсь ему угодить: мои волосы в его руках, всё равно что яйца, зажатые в ладони — невероятной силы боль. Когда он считает, что разогрелся достаточно, отпускает меня, и я готова вздохнуть от облегчения, но не смею. Лучше вести себя тихо, не провоцировать.

Алексей берёт меня тут же, у стены. Долбит всухую. Потом я буду лечить ссадины от его великолепного хера, но это будет позже. Алексея невероятно заводит моё тугое узкое влагалище. Он поэтому и детей не хочет. Чтобы «не разболталась», не увеличилась дырка, что подходит ему по всем статьям.

Первый раз он кончает быстро — ещё бы: два дня воздержания. И я знаю: если у него нет никаких важных дел, он будет иметь меня много и в разных позах.

Веточка права: это невыносимо, потому что постоянно хочется сравнивать. Но я не позволяю себе. Запираю дверь воспоминаний на ключ и выбрасываю его подальше. Желательно, потерять, чтобы не было соблазна.

В постели я изображаю страсть. Постанываю, подмахиваю бёдрами. Когда Алексей считает, что я должна кончить, я умело имитирую оргазм: сжимаюсь, трясусь, отползаю, скручиваюсь в позу эмбриона. Именно это ему нравится — трогательная самочка настолько остро воспринимает долбёж его хера, что должна немножко прийти в себя от силы оргазма, который он якобы дарит.