Летописи Ванильного некроманта. Том первый (СИ) - Тулинова Лена. Страница 29

Первой Странника заметила Бертина. И тут же приготовилась защищать себя и других. В её руках были тарелки — что ж, и тарелку, если умеючи, можно метнуть в лицо врагу!

Но Странник, похоже, не собирался нападать. Он поднял руки вверх, показывая, что у него мирные намерения, и в свете фонариков на веранде стало видно, что лицо у него бледное и грязное.

Такое, словно он плакал и размазывал слёзы испачканными в земле руками, как маленький ребёнок.

— Я пришёл умирать, — сказал он. — Прошу не выгонять и… и похоронить по-человечески.

Упырёк заинтересованно высунулся в окно.

— А можно не хоронить? — оживлённо спросил он.

— Нельзя, — втащил его костлявой, но сильной рукой в комнату Ливендод. — А ты, гад ползучий, ползи-ка себе мимо, пока не наваляли.

— Я прошу вашей милости, — воззвал Странник.

— Наша милость кончилась, когда ты камень у ребёнка спёр, — возмущённо возопила Бертина. — Омегыч мне всё рассказал!

— Пусть он выйдет, — попросил наёмник. — Я буду просить у него прощения. И у тебя, маленькая с… сестрёнка Омегыча, прошу! Прощения и снисхождения! Дайте мне умереть на вашей земле. Можно даже… не в доме, — тут голос Странника упал почти до шёпота.

— Придуривается, — сказал Упырёк из кухонного окошка.

— Артист, — вторила ему Хелли, с грохотом ставя грязные тарелки обратно на стол.

И лишь Анда взяла остатки сладостей и предложила их наёмному убийце.

— Ндай, поздно ты просишь прощения. Мы ничего уже не можем. Ешь и убирайся отсюда как можно дальше.

— Зачем зря раздаёшь пирожные, женщина? — проворчал из-под стола бдительный Киммельбобель. — Пожертвуй нуждающимся. А Странник — негодяй и пирожных не заслужил!

Наёмник сгорбился и сделал несколько шагов по дорожке прочь от дома, но вдруг повернулся ко всем и сказал уже другим голосом:

— Хотите знать, что стало с Беллой?

— Нет, — ответили Хелли и Тобиас.

— Да, — сказали Анда и Теро-Теро.

— Ей обещали вечную молодость и новый глаз, — сказал Странник. — А меня прогнали, сократив мой срок до трёх дней.

— Так тебе и надо, — сказала Анда. — Жаль, что ей того же не досталось!

— Я пришёл к храму в ночи в надежде вымолить прощение у богов. Кривая Белла стояла там, очень юная и красивая, и с двумя глазами. Её тело, гладкое и белое, блестело в свете луны. Казалось, что её платье сделано из бумаги…

Он сделал паузу, дрожа, не в силах закончить свой рассказ.

— Ну и что? Соблазнила тебя? — не вытерпел Упырёк, наполовину высунувшийся из окна.

— Её превратили в мраморную статую, — сказал Странник. — Если у вас остались ещё какие-то долги перед храмом Свободных, вам лучше выплатить их, а потом бежать со всех ног.

И он пошёл прочь, горбясь и спотыкаясь.

— Может быть… — начал Упырёк.

— Нельзя, чтобы он умер тут, — безжалостно сказала Анда.

Странник этого не слышал. Просто печально брёл в темноту леса, и тишина провожала его.

* * *

Через день после этого Мать, ничего не знавшая о вечернем разговоре её семьи со Странником, ушла в лес — побродить по его тайным тропам, насладиться тишиной.

В лесу ещё не стемнело, но по особой прозрачности воздуха, по безмолвию деревьев и по тому, как вдруг отчётливо начали выделяться осенние листья на фоне неба, было ясно: вечереет. Корзина с грибами очень потяжелела за прогулку, она оттягивала руку, но остановиться, когда под каждым деревом сидят в траве весёлые семейки рыжиков или на пнях выстраиваются отряды опят, было невозможно. Мать Некромантов нагнулась за толстопузым боровичком, когда вдруг почуяла опасность. Она резко развернулась лицом к неизвестному, готовясь нападать или защищаться — в зависимости от того, что там, за спиной.

И поняла, что это холодное, острое у самого горла, прямо под подбородком — лезвие меча. А тёмные, отчаянные глаза загнанного зверя напротив — глаза Странника.

Ноттингарда Уиндварда, который угрожал её семье, ел за её столом, гладил её по руке, обманул её сына. А теперь выглядел как больной и отчаявшийся человек, которому уже всё безразлично — он пришёл выцарапывать последние крохи из жизни.

— Проблемы? — спросила она, ставя корзину на землю.

Корзина тут же опрокинулась, грибы падают в траву.

— А ты как думаешь, женщина? — сказал Странник быстро и возбуждённо. — Я умру сегодня, может быть, прямо сейчас, мне жить осталось до того, как стемнеет, твои дети вчера прогнали меня как собаку… а ты гуляешь как ни в чём не бывало, ты шатаешься по лесу и…

У него перемкнуло в горле, и Мать, пользуясь моментом, осторожно сделала шаг назад. Но клинок снова уперся ей под челюсть.

— Сделай так, чтобы я не умер! Ты же можешь! Это же в твоей власти, Мать Некромантов ты или кто?! — закричал Странник, и его голос сорвался на самых высоких нотах.

Встревоженно загомонили лесные птицы — хриплоголосые сойки, любопытные синицы, вездесущие сороки.

— Я Мать, — согласилась Мать — Убери меч, а? Я не убегу, не исчезну, не буду драться.

— Нет. Делай. Колдуй. Или что там…

— Что ты знаешь о моей магии? — спросила Мать Некромантов. — Много ли ты знаешь о том, какие силы мне даны и что на самом деле в моей власти, а что нет?

— Ничего я не знаю! — завопил Странник.

Синяя сойка на дереве заполошно вторила ему нервным, отрывистым криком.

Рука Странника дрогнула, и клинок оцарапал шею Матери. Но она даже не вздрогнула. Двумя пальцами она отвела смертельное лезвие от своего горла: и гладкая сталь кажется всего лишь серой шёлковой лентой в руке.

— Так слушай, — сказала Мать ледяным, страшным голосом. — Мы с Первым Некромантом некогда выгрызли это место у Смерти зубами, отвоевали в страшной борьбе, и она сдалась, поставив нам лишь одно условие: здесь никто не умрёт. Здесь никто не умрёт, ты понял меня?! Но я не могу взять жизнь ниоткуда, я лишь могу обмануть Смерть, сказав, что дала жизнь очередному ребёнку. И каждый, кто мной усыновлён или удочерён, когда-то умер и начал жизнь сначала.

Странник выпустил меч из руки. Дрожа, потянулся к Матери, как зачарованный, словно приглашал её в танец, словно хотел обнять, но она перехватила его руку. Её пальцы очень сильны, и тепло их привело Странника в чувство. Он стал на колени, трясясь в смертном ознобе.

— Я согласен на всё, — произнёс он непослушными ему губами.

— Но согласна ли я? — спросила его Мать Некромантов. — Нужен ли мне такой сын?

Она вдруг страшно оскалила зубы, и теперь пришла очередь Странника отступать от неё на шаг. Прямо на коленях, потому что встать он уже не мог — он умирал.

Дальше Мать не пустила его, удерживая за руку, как ребёнка, который вырывается, чтобы сделать очередную глупость.

— Слушай же меня, Странник Ноттингард Уиндвард. Если ты начнёшь сначала, ты забудешь всё, что сотворил. Но мы будем это помнить. Мы будем помнить, что ты убийца и предатель, каким бы хорошим человеком ты себя не показал впредь.

— Я согласен.

— Ты попадёшь в возраст, предшествовавший твоему первому дурному поступку.

— Я согласен.

— И я не думаю, что когда-нибудь смогу полюбить тебя, как сына, Нот Уиндвард.

— Я согласен!

Он больше не мог говорить. Смерть сжала свои тиски, забрала его последний вздох и не позволила сделать последний выдох. Смерть стиснула ему зубы, чтобы не позвал на помощь, Смерть сковала ему руки и ноги холодом, которому никогда не сделаться теплом…

Никогда — если только ты не сын Матери Некромантов.

Время утекало вслед за облаками, которые неслись куда-то далеко на запад. Время песком сквозь пальцы сквозило и падало на берега, никогда не видавших следа человеческой ноги. Время сыпалось бесконечным листопадом, пятная чёрную землю и зелёную траву жёлтым, багряным, оранжевым, бордовым. Время раздавило Нота Уиндварда, смяло в крошечный комок, отняло всё, что было, забрало даже тень воспоминаний. Он чувствовал, что умирает; но он ощущал в себе боль, страх и надежду, а стало быть, жил.