Проблеск надежды - Хегган Кристина. Страница 35

Он сделал шаг назад, неохотно отпуская ее.

– Хорошо. – Открывая дверь, он все еще не отрывал от нее взгляда, но она старательно избегала смотреть ему в глаза, уставившись куда-то на стену за его спиной.

Только когда дверь закрылась, она, прислонившись к ней спиной, с облегчением вздохнула.

В ту ночь сон долго не шел к ней, а когда она, наконец, заснула, ей приснился Кейн.

Глава 16

Лучи утреннего солнца, в которых плясали пылинки, проникали в студию, освежая разбросанные в беспорядке картины.

Хотя Рендл полюбил квартиру Франчески на Телеграф-Хилл с того самого момента, когда впервые переступил ее порог, в этой комнате, которую он собственноручно декорировал в коричневатых тонах, характерных и для его картин, он чувствовал себя уютнее всего.

У одной стены стоял просторный диван, обитый светло-коричневым бархатом, представлявший собой единственный предмет, который можно было назвать мебелью в общепринятом смысле слова. Остальную мебель составляли деревянные табуреты с пятнами краски, чертежный стол, мольберт и более трех десятков картин на разных стадиях завершенности, прислоненных к стенам.

Рендл в джинсах и свитере сидел на диване и читал последнее донесение о результатах слежения, только что доставленное курьером Джо О'Кифа.

Как и во всех предыдущих донесениях, в нем не содержалось никакой интересующей его информации – ничего, чем можно было бы воспользоваться. Судя по сообщению оперативника, который вел наблюдение за Трэвисом, его шурин выходил из отеля только для того, чтобы встретиться с невестой и вместе с ней пообедать или поужинать. Иногда и то, и другое. Что касается результатов прослушивания квартиры и офиса Трэвиса, то запись на пленке не показала ничего необычного: не было никаких подозрительных посетителей, никаких телефонных разговоров с шейхами или другими потенциальными инвесторами.

Или Трэвис стал вдруг чист и безгрешен, словно только что выпавший снег, или этот сукин сын оказался хитрее, чем предполагал Рендл.

– Проклятие! – Швырнув отчет на диван, он встал и подошел к окну, выходящему на Остров сокровищ и мост, соединяющий Сан-Франциско и Окленд-Бей. Неужели он ошибается, и Трэвис не хочет акционировать отель? Или его шурин просто дожидается удобного случая?

Мысли его переключились на Франческу и на то, как она отреагировала бы на затею мужа, если бы узнала о ней. Он не сомневался, что она пришла бы в ярость и заставила его немедленно прекратить наблюдение. Потому что превыше всего на свете она ценила честность.

– Я влюбилась в тебя, потому что ты не такой, как другие мужчины, которых я знала, – сказала она, когда они впервые оказались наедине. – Ты не пытаешься казаться другим, чем есть на самом деле. И ты не лжешь. Мне это нравится в мужчине. – Покусывая мочку его уха, она прошептала: – Честность меня возбуждает.

При воспоминании о том дне и обо всех чудесных днях, которые за ним последовали, на его лице появилось выражение умиления. Он встретил ее весной 1990 года, когда все еще был одним из многочисленной армии голодных художников Сан-Франциско. Один приятель дал ему тогда пригласительный билет на открытие галереи, и, хотя после такого рода мероприятий он всегда возвращался в плохом настроении, он, тем не менее, отправился туда.

Стоя перед большим черным полотном с единственной белой точкой в центре, он услышал, что кто-то за его спиной тихо рассмеялся. Оглянувшись, он увидел самую красивую девушку из всех, которых когда-либо встречал.

– Что, по-вашему, пытается сказать нам художник? – спросила она заговорщическим шепотом.

Рендл снова взглянул на картину, которая почему-то называлась «Вселенная».

– Я думаю, – ответил он с некоторым озорством, – он пытается сказать, что хотя нам время от времени внушают, что мир никогда не бывает только черным или только белым, это утверждение, по-видимому, является ошибочным.

Она рассмеялась:

– А мы ему поверим?

– Я никогда не отношусь к шарлатанам всерьез.

Остальную часть дня они провели вместе в ближайшем китайском ресторанчике, знакомясь друг с другом. Хотя Франческа пришла в восторг, узнав что он художник, ему потребовалось две недели, чтобы набраться храбрости и показать ей свои работы. Ее реакция возродила его угасшие надежды.

– Ты не должен торговать своими произведениями на улицах, словно лоточник, – сказала она, прохаживаясь по его студии в Хейт-Эшбери и восхищаясь более чем двумя десятками уже законченных картин. – Загляни в одну из городских галерей вроде «Ливенберга» или «Эрмитажа».

Именно она познакомила его с Энтони Моралесом, настояв на том, чтобы владелец галереи взял несколько картин Рендла на комиссию.

Спустя три месяца была продана первая картина Рендла за баснословную – по его меркам – сумму: четыреста долларов.

Все эти деньги он истратил на дюжину роз для Франчески и роскошный ужин на двоих в одном из самых дорогих ресторанов Сан-Франциско.

Но только после того, как Моралес продал еще две картины, Рендл набрался храбрости и попросил Франческу выйти за него замуж.

Через неделю они тайком улизнули в Лас-Вегас, чтобы обвенчаться.

Предстать после этого перед семейством Линдфордов было все равно, что очутиться в клетке с голодными львами. Но Франческа мастерски справилась с ними всеми, даже с Трэвисом, который возненавидел его с первого взгляда.

– Он самый привлекательный мужчина из всех, с которыми я встречалась, – сказала она своему брату в доверительном разговоре, который Рендл подслушал. – Он полностью лишен притворства. После всех брехунов, с которыми я встречалась только за последний год, он словно струя свежего воздуха.

А теперь вот он предает ее доверие, да еще самым неприемлемым для нее способом.

На чертежном столе зазвонил телефон, прервав его размышления.

– Да! – сказал Рендл раздраженно. Поняв, что звонит Джо О'Киф, он извинился.

– Не извиняйся, – ответил детектив. – Я понимаю, как, должно быть, сильно ты расстроен. Поэтому и звоню.

– Ты что-нибудь узнал?

– Очень хотелось бы, Рендл. – Джо вздохнул. – Я позвонил потому, что мне надо знать, хочешь ли ты продолжать слежку. Это стоит тебе уйму денег, а я не уверен, что ты получишь результаты, на которые надеешься.

Рендл помедлил. Вот он – шанс восстановить свое доброе имя, не сосредоточить свое внимание на них двоих, на их счастье, на том, чтобы завести, наконец, детей, которых им обоим очень хотелось иметь?

Потом ему вспомнилось удрученное лицо Франчески в тот вечер, когда ее мать объявила Трэвиса своим преемником на посту председателя правления, и ее опасения, что Трэвис акционирует отель. Если такое случится, ничто уже не будет прежним ни для Франчески, ни для Маргарет.

– Рендл! – окликнул его Джо на другом конце линии. – Ты хочешь, чтобы я продолжил?

Рендл глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду.

–Да.

– Послушай, Эдди. Мне всего-то нужно еще две недели. Ты ведь меня знаешь...

Эдди, мрачный мужик со средиземноморским типом смуглого худощавого лица, окинул Ника Уэллса взглядом, от которого у того мороз по коже пробежал.

– Уж не думаешь ли ты, что я тебе поверю? Особенно после того фокуса, который ты выкинул несколько месяцев назад, когда припрятал деньги, которые был мне должен, в доме своей сестры и заставил меня самого тащиться туда за ними.

Ника пробирала дрожь в холодном помещении пустого склада, которое Эдди использовал для встреч.

– Я был не прав, когда попытался перехитрить такого парня, как ты, Эдди. Но я находился в отчаянии, а отчаяние иногда толкает человека на глупые поступки. – Он облизал губы. Поверь, я до сих пор сожалею об этом.

– Потому что Балдж и Керли заставили тебя пожалеть об этом.

Ник поморщился при воспоминании о жестоком избиении, которое ему устроили два головореза Эдди, явившись к нему на квартиру.

Нечего ему было связываться с таким парнем, как Эдди. Но слишком уж заманчивым было дельце, предложенное ему одним грузчиком, с которым они вместе работали в доке.