Одна беременность на двоих (СИ) - Горышина Ольга. Страница 93

— Теперь могу идти, — прошептала она и отпрянула от меня, и я уже хотела разочарованно вздохнуть, как почувствовала, что она взяла меня под руку.

Мы отошли к закрытой лавке, на которой не светилось даже надписи «закрыто». Лицо Аманды было напряжено, а левая рука нырнула под куртку, и я поняла, что помимо ноги на неё накатили ещё и Брекстоны. Да, как тут не вспомнишь фразу медсестры — наслаждайтесь беременностью! Интересно, у неё самой есть дети, или она вообще не в курсе, что такое быть беременной? Или же это такой изощрённый врачебный садистский юмор…

Лицо Аманды оставалось раскрасневшимся от холодного воздуха, но по поджатой губе я поняла, что ей всё ещё плохо, поэтому решилась озвучить предложение начать возвращаться.

— Действительно я до моста не дойду, — прошептала она, сильнее сжимая пальцы на моем локте.

Я скосила глаза и увидела, как дёргается тонкий шарф от её длинных выдохов.

— Я могу идти, меня просто подташнивать стало. Ребёнок подвинулся как-то не так, наверное, — отозвалась Аманда, поймав мой взгляд. — Только ты знаешь, куда идти?

Я не имела никакого понятия, где мы находимся. Я никогда не совершала таких длительных пеших прогулок по городу и всегда полагалась на навигационную систему. Когда мы бросили машину на одной уличной парковке, то запомнили название пересечения с одной из центральных улиц. Я вытащила телефон, но, как всегда бывает в таких случаях, батарейка села, а свой Аманда оставила в машине. К счастью, в сквере с зажжёнными ёлками скучали двое полицейских, мирный покой которых нарушался только ритмичным вздрагиванием собственных тел под тонкой тканью кожзаменителя форменных курток. Один из них сразу встрепенулся и с горящим взглядом «а вот как я сейчас разберусь с вашими обидчиками» уставился в наши лица и к своему явному неудовольствию узнал, что нам просто интересно узнать, как найти нашу машину. Ответ на наш вопрос вызвал долгое совещание, после которого нам было выдано два что ни на есть кратчайших путей, потому как к общему знаменателю полицейские так и не пришли. Обменявшись пожеланиями счастливого Нового года, мы двинулись в путь, чтобы успешно потеряться через две улицы.

— Ну и что теперь? — бросила я свой вопрос в темноту, но Аманда решила на него ответить.

— Забей. Давай просто пойдём куда-нибудь поедим, у меня живот теперь не от Брекстонов сводит… И в ресторане обязательно найдём того, кто нам поможет. А вообще интересно, новый год уже наступил или ещё нет…

Она улыбнулась, и мне пришлось ответить такой же улыбкой, потому что ситуация была действительно идиотской. Мы тут же свернули на какую-то малюсенькую улочку, и она, о чудо, оказалась озарена вывеской ресторанчика, название которого мы даже не стали читать, когда узрели пустой зал, но всё же мы взглянули на доску меню — выбора не было, зато предлагался испанский ужин, цена за который, несмотря на новогоднюю ночь, не была заоблачной.

Аманда продолжала держать меня под руку, когда мы зашли в ресторан. К нам тут же подлетел официант — единственный на весь ресторан — и усадил за столик. Покрутив карту вин в руках, он даже не стал спрашивать у нас документы, а просто отложил её на соседний столик, предложив нам газированный яблочный сок, на который мы, конечно, тут же согласились.

— Интересно, на сколько мы выглядим? — спросила я, вешая куртку на спинку стула.

— На сколько выглядит мой живот, — Аманда демонстративно выгнулась на стуле, чтобы живот ещё больше выступил под футболкой, и я вновь не сумела скрыть улыбку при виде отпечатка расплющенного пупка. — Хотя думаю, что в Испании у них пьют вино даже беременные.

— В Испании?

— А ты что, его акцент не слышишь? У мексиканцев он совершенно другой. К тому же, он слишком высок, а те все приземистые в основном… Да и в меню ведь было написано — испанская кухня, а не мексиканская… Я его с красной тряпкой и быком так хорошо себе представляю, вот бы нарисовать его…

— Слушай, а ты можешь на мужчину посмотреть не глазами художника?

— Не могу… Я и на женщину так же смотрю, оцениваю, чем лучше написать её портрет. Вот ты прямо создана для акварели… Как раз в стиле Ван Гога, я бы прорисовала ещё каждый кирпичик той стены…

Я тут же повернула голову к окну: через улочку была облезлая кирпичная стена дома со страшными граффити и ржавыми пожарными лестницами — вот оно, нутро Сан-Франциско, а эта сказочная чугунная сковорода с морскими вкусностями лишь зыбкая завеса реальности, новогодняя сказка… И тут же к праздничной действительности меня вернул звон бокалов, возвещая о том, что сейчас пробьёт двенадцать и надо будет целоваться… Что делать?

Я смотрела в глаза Аманды и не могла понять причину их лихорадочного блеска. Возможно, они увлажнились из-за пережитой недавно боли или оттого, что она, похоже, мысленно прорисовывала мой портрет, или же оттого, что она подумала о том же, о чём и я… Несостоявшийся тореадор обежал немногочисленных посетителей с бокалом и под звонкий «дзинь» пожелал счастливого Нового года. И вот — один, два, три, и наступил Новый год. Я едва пригубила сок, видя перед собой через стекло своего и Амандиного бокала лишь расплывчатый силуэт её носа, который вдруг начал расти, и у меня взяло долгое мгновение понять, что Аманда поднялась со своего стула и перегнулась ко мне через стол. Я чувствовала себя железным гвоздём, который отрывают от земли с помощью магнита. Я вдруг перестала чувствовать ноги, но как-то всё-таки поднялась и ощутила на губах яблочный сок, только был он не из моего бокала. Я быстро подалась назад и плюхнулась обратно на свой стул, глядя, как Аманда медленно опускается на свой.

— А ты утром много галочек поставила? — вдруг спросила она совершенно будничным тоном.

Что я могла ответить? В прошлом году я составила совершенно дурацкий список дел на следующий год: найти подработку по специализации, я её нашла; продать хоть один свой шарфик, и я продала все; нарисовать картину, чтобы её приняли на выставку — я даже не попыталась её нарисовать; посмотреть представление цирка дю Солей, о котором благополучно забыла, а когда спохватилась, то оставались слишком дорогие билеты; сходить в поход, пункт который я добавила, чтобы хоть что-то написать, да я сходила летом с братом в поход, и… Я почувствовала, как у меня стали пылать уши то ли от пристального взгляда Аманды, то ли от собственных мыслей. Да, я написала последним пунктом — найти себе наконец парня. Для чего я его написала, я не знала. Просто отец тогда спросил меня, почему я одна… Могла ли я поставить подле этого пункта галочку? Могла, но не захотела…

— Нет, — ответила я. — Я так и не нарисовала картину.

Аманда отвела взгляд и уткнулась в свою тарелку.

— Ты написала это в список на этот год?

— Нет, я его не составила… Я не люблю эти списки, они надуманные, и галочек в них очень мало. Кажется, что год — это целая вечность, а… Ты всё сделала?

— У меня год незапланированный получился, а следующий уж точно будет с сюрпризами, — улыбнулась Аманда и впилась губами в край своего бокала. — Я тоже думаю, что они глупы, потому что мы портим себе праздник отсутствием галочек и объяснениями внутреннему я, почему мы что-то не сделали. А проблема не в том, что не хватило времени, а в том, что мы весь год про этот список не думаем, а вспоминаем о нём осенью… Я решила больше не писать. Я вообще не могу представить себе, что за жизнь будет у меня через три месяца.

— Хорошая, — отозвалась я, с силой сжав деревянную ручку ножа, которым пыталась отрезать клешню крабу.

— Попробуй этот нож.

Испанец подошёл так бесшумно, что я даже вздрогнула и еле сообразила, что надо поблагодарить.

— Видишь, помощь всегда приходит неожиданно, когда её даже не зовёшь.

Я разделила краба и положила половину на тарелку Аманды.

— Я больше ничего не буду, — сказала она резко, засыпая всю тарелку рисом. — Мне много морепродуктов сейчас нельзя.

— Я тоже не буду устрицы…

— А ты их пробовала?

— Нет, но в детстве, мои родители любили жарить мидий. Воспоминания не из приятных.