Солдат Яшка, красная рубашка, синие ластовицы(Рассказ) - Лунин Виктор Владимирович. Страница 7

Возвратившись в лагерь, Яшка отослал своих товарищей в палатку, а сам отправился к своему ротному командиру, в палатке которого горела свеча, и командир не спал. Яшка без доклада вошел в палатку, не снимая фески и, остановившись у порога, проговорил:

— Здравия желаю вашему благородию.

Командир, сидевший спиною ко входу в палатку, быстро оглянулся и был удивлен, заметив на голове Яшки турецкую феску. Яшка тотчас снял феску и, вытянувшись в струнку, ожидал, пока заговорит его начальник.

— Это ты Дребеденев? — спросил командир.

— Так точно, ваше благородие.

— Уже вернулся?

— Здрав и невредим.

— Ну, что скажешь?

— Осведомился, как следует, ваше благородие. Турок, почитай, не больше четырех таборов, потому что палатки стоят четырьмя кучками.

— В самом лагере ты был?

— И суп хлебал. А это вашему благородию подарок от турецкого часового, — сказал Яшка, подавая командиру феску.

При этом Яшка подробно рассказал о своем путешествии. Командир, приняв феску, покачал головою и с улыбкою сказал:

— Молодец ты, Дребеденев. Смотри только, поосторожней шали. Право, жаль будет, если тебя прирежут.

— Останутся еще в роте, ваше благородие, и другие молодцы не хуже меня, — отвечал, не выходя из должной субординации, Яшка.

Не дорога была командиру принесенная ему Яшкою феска, но дорога удаль солдатиков в его роте; а потому он и взял ее лишь для того, чтобы на утро показать с некоторою гордостью своим сотоварищам-офицерам. Но не пришлось бедняге похвастаться пред товарищами. На утро, едва стало рассветать, оба русские батальона выступили против турок, и он был тяжело ранен. Чуть живого своего командира Яшка вынес на своих плечах из самого жаркого места боя. Через два или три часа командир скончался и был похоронен в общей братской могиле, на месте бывшего турецкого лагеря. Турки были разбиты наголову, и сам их паша попал в плен со всем добром, которое было в лагере. От четырех таборов спаслись бегством две или три сотни турок и то те, которые заблаговременно задали лататы.

Как ребенок, навзрыд оплакивал Яшка своего командира и несколько дней сряду был грустен и часто навещал родную ему могилу.

Но ведь нет горя, которое не переживалось бы, когда горюющий человек находится в здравом уме и твердой памяти. Так случилось и с Яшкою. Этому помогло еще то, что в пятую роту назначен был старший субалтерн той же роты, некто Акимов, которого очень любил покойный командир.

Из последней битвы Яшка извлек для себя лишь одну пользу. Он приобрел себе одежду турецкого пехотинца, которую всегда носил в своем ранце на всякий случай.

Не прошло и месяца, ему очень пригодилась эта одежда, при таких обстоятельствах: разгромив турецкий лагерь, оба батальона вернулись под Силистрию, которую русские войска держали в осаде, надеясь, что турки сами сдадутся. А штурмовать ее было трудно, главным образом потому, что русского войска было тут немного, а свежие силы не подходили. Турки делали из крепости очень частые вылазки, которыми тревожили и ослабляли русские силы. Яшка неутомимо участвовал почти во всех ночных походах, за что ему дозволялось задавать изрядную высыпку. Участие Яшки в ночных нарядах сильно развило отвагу не только в его роте, но и в других.

Как-то раз, в праздничный день, солдатики, после удачного дела с турками, предпринявшими большую вылазку, получили винную порцию, после которой языки сами собою развязались, и по всему русскому отряду шли веселые разговоры. В своей роте Яшка балагурил больше всех, пересыпая речь свою шуточками и прибауточками. После обеда в пятую роту пришли гости — солдатики из других рот, почти исключительно за тем, чтобы послушать Яшку, хорошо известного всему Ряжскому полку. Яшка в это время крепко спал, запасаясь силами на ночное время, хотя еще не было и речи о ночном наряде.

— Какого лешего он спит? — сказал один из его старых товарищей, толкая Яшку под бок.

Яшка перевернулся, потянулся, протер глаза и спросил:

— Ай в поход?

— Вставай, гости пришли, — отвечал будивший его солдатик.

— Кто там еще?

— Да все свой брат-солдат.

— Я уж думал, не турки ли, — сказал Яшка, молодецки вскакивая на ноги и поочередно пожимая руки гостям. — Нечем угощать вас, гости дорогие, — прибавил он.

— Правда, что стоять под этою проклятою крепостью и поживиться нечем. Если и попадаются нам в лапы на вылазках, то у них ровно ничего нет, кроме ружья и ятагана, а этого материала не укусишь, — заметил один из пришедших в гости старых солдат.

— Ну, милости просим присесть, хоть покалякаем, — сказал Яшка.

Стали беседовать. Нашлись предметы к разговору.

— Ну, что новенького у тебя, Яша? Ты ведь постоянно в экспедициях, — спросил старый пришедший унтер-офицер, которого большинство солдат называли дядей Захаром.

— Особенного ничего нет, дядя Захар, — отвечал Яшка.

— Ты хоть бы выдумал какую-нибудь новость, все было бы о чем поговорить всему отряду, — заметил дядя Захар.

— Мудрено выдумать, дядя Захар.

— Вот, примерно, ты снял бы со стены живого турка и принес в лагерь на потеху.

— Ну, уж это больно мудрено, — заметил кто-то из собеседников.

— Трудновато, а возможно, — скромно ответил Яшка.

— Шалишь, Яша! Похлебал ты турецкого супу, штука редкостная, тем паче, что сами турки угощали в своем лагере, а уж снять со стены живьем часового, это было бы настоящее волшебство. Я прозакладаю свою голову против свиного хвоста, что это не возможно, — ораторствовал тот же спорщик.

— Проиграешь заклад и наместо головы будешь носить свиной хвост, — возразил Яшка, ухмыляясь.

Последовал дружный хохот, подстрекнувший спорящих.

— Не лучше ли нам побиться об заклад на полштофа российской очищенной, по крайней мере угостим кой кого из приятелей, — вкрадчивым голосом проговорил Яшка.

— Идет на целый штоф. У маркитантов водки много, а деньжонки у нас найдутся, — запальчиво отвечал спорщик.

— А деньги у тебя есть?

— Не стану говорить зря.

— Давай дяде Захару в руки.

— А ты?

— И я отдам. Только с моей стороны будет такой уговор…

— Какой еще уговор? Нет, ты давай, брат, денежки налицо!

— Отдам. Не беспокойся… Только выслушай при всей честной компании.

— Говори.

— Отдадим мы с тобою дяде Захару по целковом-рублю и один рубль пропьем теперь же, перед началом дела, а другой останется тому, кто выиграет пари.

— Это по-товарищески, — сказали несколько голосов.

— А какая мне выгода из того, что я получу свои деньги? — возразил спорщик.

— А та самая, что ты сегодня будешь задаром пить вино, — рассудил дядя Захар.

— Нет. Это не выгодно, — сказал, раздумывая, спорщик.

— А, что, Серега, на понятный видно, — возразил дядя Захар.

— Ну, что же? Идет, так идет! — сказал спорщик, вынимая из кармана кисет с махоркой, из которого вынул серебряный рубль.

Яшка в свою очередь вынул рубль и сказал:

— А на мой рубль сейчас вина принесут.

Окликнул одного рядового и приказал сходить к маркитанту за водкой, которая была немедленно принесена, и товарищи, весело разговаривая, распили штоф. Дядя Захар, почти всегда серьезный, развеселился и спросил Яшку:

— Ты хотя бы нам сказал, как ты это дело спроворишь, Яша?

— И сам того не знаю, а спроворить надо, — отвечал Яшка.

— Возьми меня с собою для потехи, Яша, — молвил дядя Захар.

— Не возьму, дядя. Ты человек рассудительный и только можешь помешать делу, а я ведь окрутя голову делаю, и помощники у меня есть привычные, — отвечал Яшка, — моргнув глазом одному молодому солдатику с удивительно неблагоприятной физиономией.

— Ну, ребята, по дворам. Скоро зорю заиграют, — сказал вставая дядя Захар. — Благодарствуем за угощение.

— Да разве в нынешнюю ночь? — спросил дядя Захар.

— А то что же? — отвечал улыбаясь, Яшка.

— Тащи к нашему костру.

— Слушаю-с! — проговорил Яшка, приложил два пальца к виску, как эта делают при отдании воинской чести.