Большие ожидания (СИ) - Иванова Инесса. Страница 28
Так она и просидела положенное время, смотря в одну точку на противоположной стене и держа на коленях бластер.
Услышав приказ, девушка поднялась и, стараясь, ни к на кого не смотреть, встала третей в цепочке группы. Как дошли до выхода, она почти не помнила: серебристый пол, собственные ноги, мельтешившие перед глазами и голова, налитая, будто свинцом.
Очнулась Лика только когда, натолкнулась на широкую спину резко остановившегося Кости. Она непонимающе на него посмотрела и проследила за взглядом доктора. Дверь, ведущая наружу, была герметично закрыта.
***
Выход, по непонятной причине, был заблокирован. Все двери, ведущие наружу: и главная, и дополнительные не поддавались ни электронному взломщику, ни грубой физической силе.
Команда попала в серьёзную переделку - это понимали все и без слов, и оттого по спине гулял невесть откуда взявшийся холодок, пробиравший до желудка.
И вправду: панель управления тускло подсвечивалась, но на запросы не реагировала. Виктор пытал, материл, упрашивал Систему передать управление ему, но так и не дождался ответа, казалось, центральный компьютер работал по заданной схеме, приказу.
“Извне”, — стучалась страхом в сердце неозвученная мысль.
Это показалось Лике чудом и возродило надежду на счастливое избавление из заточения. И пусть не было видеосигнала, связь терялась и снова восстанавливалась, голоса капитана и прочих, зависших на орбите, стали для неё нитями, на которых висела жизнь всей группы. К мозговому штурму присоединились оставшиеся на борту “Гамаюн”.
В его голосе звучало напряжение и твёрдая решимость. Лика могла бы поклясться, что наверху, на орбите Бетты, уже было принято какое-то решение, которое пока не озвучивалось для запертых на плоскогорье.
Повисло молчание. Лика смотрела на Каплынова, пытаясь угадать, что он скажет, но из-за шлема выражение лица было плохо видно.
Лика поняла, что уже несколько секунд стоит, задержав дыхание. Варя крепко сжала её руку, девушка ответила тем же.
Подругу била мелкая дрожь, которая со стороны была не заметна, но через руку Вари она передавалась и Лике. Девушка понимала соседку и разделяла её панику, но реагировала на стресс по-своему: как всегда, впадала в ступор и словно смотрела на всё со стороны.
Варя негромко шмыгнула носом.
Голос исказился, затрещал, утонул в помехах, вскоре и они исчезли, уступив место тишине.
Чтобы не мешаться под ногами и дать время Варе прийти в себя, Лика отвела подругу в дальний угол и усадив в кресло, устроилась в соседнем. Рука лингвиста дрожать перестала, а когда Лика обняла девушку за плечи, та и вовсе обмякла, потом посмотрела на неё с благодарностью и слабо улыбнулась, Лике показалось, что глаза девушки ещё полны слёз, и она только крепче сжала её ладонь.
Тело Райтова, накрытое простынёй, вынесли, и сразу стало легче дышать. Когда не видишь смерть, кажется, что она где-то далеко и вообще нереальна, в отличие от жизни, от вдоха и выдоха, от стука сердца, от покалывания в кончиках пальцев рук и ног, на которых можно убежать от неё так далеко, что она и не догонит.
Или просто забудет о дерзком смертном, посмевшем сбежать.
Голос его был насмешливым и спокойным. В такие минуты, когда так хотелось верить ободряющим словам друга, Лика жалела о своём даре. Ей было физически больно слышать ложь в словах Старкова.
Она уже заметила, что это такая мужская игра: чем хуже ситуация - чем оптимистичнее становился каждый из них. Но, желая успокоить Варю, поддержала Виктора.
И на душе снова сделалось хорошо, пока блуждающий взгляд не наткнулся на часы, встроенные в рукав. До звездолёта идти не менее семи часов, даже с учётом того, что они передали свой маршрут на “Гамаюн”. Баллоны с воздухом опустеют через четыре. У всех.
Глава 12. Спасение
Баллоны с воздухом почти опустели. Система к тому времени ожила и исправно выполнила все команды, кроме самой нужной - разблокировать выход.
В коридорах вспыхнул свет, заработал жилой отсек, Виктор с Вадимом пару раз обошли все доступные помещения, но ничего полезного не нашли и не узнали. Лика с Варей получили разрешение осмотреть комнаты.
Действия транквилизаторов заканчивалось, и душа медленно наполнялась унынием: всё становилось неважным и несущественным, бессмысленно было куда-то идти и что-то чинить.
Варя тоже сказала, что хотела бы, чтобы её оставили в покое, девушка устроилась в том же кресле, в которое её усадила Лика и молчала, не реагируя на предложения подруги пойти осмотреться. На самом деле, Лика знала, куда она направится, но ей было страшно переступить порог комнаты матери в одиночестве.
Боялась девушка не того, что может там увидеть, мужчины уже обошли все доступные помещения и других трупов не обнаружили. Лика страшилась, что не найдёт никаких следов матери вообще, лишь безликие оставленные вещи, ничего не говорившие о последних днях своей хозяйки.
Поняв, что ждать пока Варя выйдет из оцепенения и согласиться пойти с ней, времени не было, девушка решилась. Просить о сопровождении Константина, которому больше не доверяла или отвлекать остальных, а, тем паче, выслушивать раздражительные реплики Каплынова Лика была не готова.
Она быстро нашла комнату в череде таких же, вздохнув и прикрыв глаза, вдавила кнопку, открывающую дверь. Лике показалось, что изнутри запахло духами Олимпиады - мускус и жасмин, с пряными нотами ванили. Мать любила наносить несколько капель на шею, вот так же закрыв глаза и растворившись в тёплых ароматах, отдавшись чувственности, которая хлестала в ней через край, смущая дочь даже тогда, когда она сама вошла в пору сексуального опыта.
Лика вспомнила своих мужчин и мимолётные связи, целью которых было лишь одно - заслужить одобрение матери, став востребованной. Немудрено, что девушка угодила в ловушку шантажиста и позднее фактически стала рабыней, за ласки которой мужчины щедро расплачивались деньгами.
И петля затягивалась почти год: Лике было проще молчать, чем увидеть презрение в глазах единственного близкого существа.
Отчим выяснил правду и вытащил из кабалы, но тоже не упустил своего шанса. Взамен, Дмитриев купил её свободу, эту историю удалось быстро замять, и в прессу ничего не просочилось. Олимпиада надавала дочери пощёчин и пару дней с ней не разговаривала.
Когда же Лика поздно вечером подходила к спальне матери, чтобы поговорить, она слышала за дверью сдавленные рыдания и не решалась постучать. Обратный путь девушка проделывала в полной темноте, на цыпочках, чтобы не разбудить отчима, обосновавшегося в соседней комнате.
Спустя несколько дней Олимпиада обняла дочь и посоветовала той обо всём забыть и больше не упоминать в разговоре с кем бы-то ни было закрытый пансион.
Голубые глаза смотрели внимательно и расчётливо, словно Липа хотела увидеть в дочери саму себя и понять, где в её воспитании она допустила ошибку. Девушка опустила глаза, ничего не ответив. Лике не хотелось грубить матери, у них были разные представления о жизни.
Девушка словно снова пережила те эмоции, вызванные разговором, после которого отношения матери с отчимом разладились окончательно. Знала ли прагматичная Олимпиада о его связи с падчерицей? Связи по принуждению, длившейся пару минут, забыть о которой и простить себя девушка так и не смогла, несмотря на весь прошлый опыт в так называемом пансионе.
Однако, и отношения с матерью стали напоминать соперничество, в котором Лика всегда проигрывала и никогда об этом не жалела. Разлука сгладила многие противоречия, обесценив обиды и взаимные претензии. Теперь Лика понимала, как она любит мать, отчаянно нуждается в ней, с какой радостью она бы встретила её живой и здоровой, чтобы та наконец увидела, как её дочь изменилась и чего смогла достичь без всякой поддержки.
Девушка услышала шорох и напрягла слух, но было тихо. Лика вздохнула, она помнила, как шелестели платья матери, когда она проходила мимо или кокетливо оборачивалась. Пора встретиться лицом к лицу с настоящим и попрощаться с тем, чего она не в силах изменить.