Шелковый путь «Борисфена» (СИ) - Ромик Ева. Страница 22

— Помилуйте, Данила Степанович, что за мудреный кофейник у вас? — заинтересовался Сергей необычной вещицей.

— Подарок покойного Михаила Матвеича, — пояснил Киселев. — Граф называл эту штуковину кофеваркой. Любопытная, должен сказать вам, игрушка. И пользу приносит, особенно там, где женщин не водится. В нее надо всего лишь налить воды и всыпать размолотого кофею. Как только вода закипит, кофей сам заварится и перельется в чашку. При этом он и крепок достаточно, и ароматен, и прозрачен. Не всякая хозяйка так сумеет.

Попробовав приготовленного в кофеварке напитка, Сергей Андреевич восхитился:

— Ах, итальянцы, фантазеры какие, здорово придумали! Действительно, вкусно, и делать ничего не надо. С такой кофеваркой и ребенок справится!

— Да не итальянцы это вовсе, — улыбнулся Киселев. — Они еще больше вашего удивляются. Штучку эту дядюшка ваш из Петербурга привез. Есть у нас в Академии художеств мастер один. Так он эту игрушку царице в подарок сделал. А царица — возьми да и похвастай придворным! Те поохали, глазами похлопали и забыли. Да и зачем им, когда они даже не знают, что кофе на деревьях растет! А Михаил Матвеич не забыл. Тут же заказал такую для себя.

Не меньше, чем кофеваркой, Сергей был удивлен тем, что кофе растет на деревьях. До сего времени он полагал, что раз кофе — бобы, то и представляет он собой нечто вроде фасоли или гороха.

— Кстати, у нас еще и не такие умельцы водятся! — Данила Степанович вынул из шкафчика флакон темного стекла с притертой крышкой и высыпал Сергею в ладонь несколько кофейных зерен. — Это я купил в Москве на базаре, перед отъездом в Геную. Надо же, пятнадцать лет прошло, а они все пахнут! Думаете, это кофе? Как бы не так! Попробуйте-ка раскусить.

Зернышко рассыпалось во рту, как сухое безвкусное печенье. В нем не было от кофе ничего, кроме запаха. Милорадов поморщился.

— Не бойтесь, я его хорошо изучил. Обыкновенное тесто, но как аккуратно вылеплено! Выглядит и пахнет, как настоящий мокко. С тех пор и храню его, как памятник низости человеческой. А кофеварка, она хоть и забавная, но все ж — игрушка. Самолюбие женское она задевает. Ни одна хозяйка не пожелает ею пользоваться. Поиграем и забудем.

После Рождества в консульство явились еще два шелковода, а с первых дней нового года они потянулись один за другим. Все до единого корсиканцы. Только мужчины. Молодые, здоровые, крепкие. Это хорошо. По крайней мере, не перемрут в пути. Скрываться с полученными деньгами завербованные тоже не собирались. Тот мужик, Дино, что явился первым, приходил еще раз, со своими восемью братьями и снова спрашивал, когда же будет корабль.

Сергей был счастлив. О таких колонистах только мечтать можно! К исходу января шелководы подписали девяносто шесть контрактов. Первого февраля консул Милорадов отправил в Санкт-Петербург донесение о выполнении задания.

Теперь можно было подумать и о своих сердечных делах.

Сандро возвратился в тот день, когда Нина с Марой закрепили на вышивке последнюю бусинку. Они как раз демонстрировали законченную работу Антонеле и господам дипломатам, когда доложили о приходе синьора Лоренцини.

Мара испуганно оглянулась, уж не Гаспаро ли пришел? Но тут же бросилась в вестибюль. Нина встала и неторопливо последовала за ней. Там очам графини предстала следующая картина: Мара повисла на шее у Сандро, а он сжимал ее в объятиях и приговаривал:

— Я мчусь домой, хочу научить мою девочку танцевать вальс, и узнаю, что Терпсихора хромает! Как, скажите, это понимать? Неужели мне самому теперь придется ходить по кругу со шляпой? Тебе не кажется, что я уже слишком стар для этого?

Мара заливисто хохотала в ответ. Он совсем не стар, а она уже давным-давно не хромает и готова танцевать дни и ночи напролет!

Наконец Сандро сказал:

— Я привез тебе письмо от Оскара и целую кучу новостей, но ничего не смогу рассказать, потому что ты меня задушишь.

— Так идем скорей домой! — воскликнула Мара. — Сейчас, я соберу вещи!

Она умчалась в свою комнату, даже не оглянувшись на Нину.

— Прошу простить нас, синьора графиня, — Сандро шагнул навстречу Нине. — Мара выросла без матери, недостатки в ее воспитании весьма ощутимы. Возможно, она еще поймет, что за гостеприимство так не благодарят. Но я хочу, чтобы вы знали, — моя благодарность не имеет границ!

Что были для Нины его слова по сравнению с теми объятиями, которых удостоилась девчонка! Но когда она обратилась к гостю, ее голос звучал ровно и бесстрастно:

— Может быть, вы подождете в гостиной, пока Антонела поможет синьорине собраться? Вы проделали нелегкий путь, и, вероятно, устали.

Слово “усталость” не выражало и десятой доли того, что испытывал Сандро. Последние две недели он только и мечтал, что о хорошей постели с нормальной подушкой и теплым одеялом, но, не обнаружив Мары дома, забыл обо всем. Сначала он испугался, что малышку похитили, но потом прочел письмо графини и помчался сюда.

Господи, какая удача! Он увидит Нину и для этого не нужно искать никакого повода! Сколько дней, трясясь в скрипучем дилижансе, он грезил о такой возможности! Он больше не убеждал себя в том, что между ним и графиней лежит пропасть. Сандро не помнил также и того, что в их последнюю встречу глубоко задело его. Тогда ему показалось, что Нина просто играет его чувствами, а быть игрушкой в руках богатой дамы он не желал. Полученное письмо опровергло все его нелепые домыслы и теперь он хотел немедленно увидеть Нину.

И вот она стояла перед ним, холодная, как лед. Будто не ее послание дышало таким теплом, добротой и заботой. Непостижимая женщина!

Пустой разговор ни о чем в гостиной, благодарности хозяйке и Киселеву, похвала вышитой картине. А чего еще можно было ожидать? Что Нина хотела услышать от Сандро? Страстных признаний, заверений в вечной любви? Глупо.

Наконец появились Мара с Антонелой. Нина с Киселевым вышли в вестибюль проводить гостей. Милорадов ограничился тем, что с холодной вежливостью поклонился. Неужели он дождался этого счастья и Лоренцини забирает свою шумную девчонку! Наконец-то в доме воцарится покой! Никто не будет прыгать по ступенькам на одной ноге, беспрестанно болтать, громко смеяться и совать всюду свой нос!

Прощание с дамами, последняя благодарность Даниилу Степановичу:

— Благодарю вас за все, доктор. Завтра рано утром я буду здесь неподалеку, — черные глаза итальянца на мгновение поймали синий взгляд графини. — Если вы позволите, я зайду после того, как закончу свои дела. Мне хотелось бы получить счет и оплатить лечение.

Киселев отвесил полагающийся в таких случаях поклон и заверил синьора Лоренцини, что счет будет ожидать его даже в том случае, если непредвиденные обстоятельства помешают им увидеться.

Дверь за Сандро и Марой закрылась, но их удаляющиеся голоса были еще некоторое время слышны:

— Ну, говори же скорей!

— Мали вышла замуж.

— Да ну! Как здорово! А за кого?..

— Угадай!

— Знаю, знаю! За господина Мейера! Верно?..

Кредо доктора Киселева состояло в том, чтобы никогда не требовать платы со своих пациентов. Он никому не отказывал в помощи, независимо от того, в состоянии был больной заплатить, или нет. Поднимаясь по лестнице, Антонела одарила своего избранника сияющим взглядом. Признание заслуг Даниеле всегда вызывало в ней чувство гордости. А сейчас, к тому же, это признание исходило от человека, которого Антонела по-своему любила. Как жаль, что Сандро не дворянин! Но разве благородство определяется дворянским титулом? Сандро Лоренцини непременно придет завтра и оплатит счет. Благородный человек знает, что своего лекаря нужно благодарить достойно.

Возвращаясь в гостиную, Нина никак не могла опомниться. Это действительно было или ее подвело разыгравшееся воображение? Действительно ли Сандро назначил ей свидание завтра утром на кладбище или ей это только показалось?

Было еще темно, слабый рассвет едва забрезжил на востоке, когда Нина открыла калитку кладбищенской ограды. Ввиду раннего часа вокруг было пусто. Как правило, немного находится желающих бродить по кладбищу в темноте. Даже нищие в этот час не сидели у церкви, где шла утренняя служба. Очертания гробниц слабо виднелись в предрассветном тумане. Фонаря у Нины не было, поэтому шла она наугад, медленно, стараясь не сойти с вымощенной камнем дорожки.