Песнь Серебряной Плети (СИ) - Ллирска Бранвена. Страница 19

«Они открыли». Вот уж сказанула! — Киэнн открыл эту дверь для нее. Сама она этого ни в жизни бы не сделала. Открыл — и остался по ту сторону. Добровольно. Черт возьми, похоже, она еще очень многого не знает о нем. Да и не она одна, пожалуй.

Фэй в задумчивости присела на высокий бархатистый травяной ковер. Конечно, было бы черной неблагодарностью развернуться и пойти на поиски счастья в этом сверкающем волшебном мире, оставив Киэнна наедине со смертью (в чьем бы облике она ему ни предстала). Сам он считает себя скверным попутчиком — должно быть, в этом есть определенный смысл. Путешествовать в его компании, по здешним законам, наверное, равноценно укрыванию преступника. Да вот только этот «преступник» минуту назад спас ей жизнь, хотя мог бросить и уйти. Может быть, конечно, он и не сделал бы этого вторично и уже сожалеет об опрометчиво щедром поступке… И как знать, обрадуется ли он, если неотвязная девушка-подменыш снова прилипнет к нему как банный лист. В конце концов, она никогда не была ему по-настоящему желанна и дорога. Что она для него? Телефонный номер, по которому нужно было позвонить? Красная тряпка, которой нужно было помахать перед мордой быка? Автобус, который шел по нужному маршруту?

Впрочем, все это было не так-то и важно. Он сделал невозможное для той, что была ему никем и ничем, и теперь она просто не могла выбросить его из головы. И из сердца, кажется, тоже. Но что именно она могла предпринять? Ждать его здесь? — Вряд ли это хоть что-то изменит. Или все же попробовать разыскать путь к темнице? Может статься, там она встретит баньши, разъяснит ей, что с ними произошло и попросит о помощи? Сумеет ли та помочь? И пожелает ли?

С другой стороны, если он смог вывести ее, то, скорее всего, сумеет выбраться и сам. Если успеет.

Закат. Как много времени после заката у него есть?

А может просто хватит пороть горячку? Вращения планеты она все равно не остановит, при всем желании. Хотя, в легендах такое, конечно, бывало: сделать так, чтобы один день длился целый год, или год показался днем…

Травы, как зеленые кошки, терлись о ее ноги и вязали новую ажурную бахрому на подоле пончо. «Ну вы затейники!» — усмехнулась про себя Фэй, вставая. Солнце неумолимо закатилось, безудержная вакханалия красок заката медленно гасла, огромный перламутровый зрачок встающей луны хитро выглядывал из-за горбивших медвежьи спины валунов… Занятно, что здесь не было ни зеленого солнца, ни десятка сиреневых лун на каком-нибудь полосатом небосводе. Даже очертания созвездий казались смутно знакомыми. Все было просто иначе: больше, ярче, красноречивей, пронзительней. Стайка невесомых светляков, похожих на крохотных викторианских феечек, зачарованно вальсировала в прохладном лунном луче, и Фэй могла слышать их музыку. Слышать не ушами, а чем-то другим, неким неведомым доныне чувством, которое снаружи и внутри одновременно, в тебе и вне тебя, нигде и всюду. Сказочный, звенящий мотив кружился и кружился в воздухе, словно густое ароматное варево в колдовском котле…

Поодаль вздрогнули кусты боярышника, торопливо подобрав юбки своих подвенечных уборов, украшенных коралловыми бусами. Мелодия зазвучала отчетливей, переплетаясь с новыми, игривыми и манящими трелями, теперь уже полнозвучными и гомонливыми, как весенняя капель. По ту сторону зарослей нечто происходило, и это «нечто» обладало непреодолимым магнетизмом, тянуло и манило… Фэй немного опомнилась лишь когда острые шипы боярышника укололи ей ладони. По поляне, все еще расцвеченной мягкими отблесками заката и белым молоком луны, легко скользили три гибкие, пленительные феи в платьицах, сотканных из пушистых малахитовых мхов. В их плывущих на ветру, точно три грозовых облака, волосах запутались крохотные земные звезды. Сплетенные руки плясуний казались лепестками волшебного цветка, который то раскрывал свою хрупкую чашечку навстречу огромному и прекрасному миру, то робко прятал любопытный глаз в плотно сомкнутом бутоне. А их удивительно стройные ножки, резвыми пташками порхавшие в воздухе, заканчивались тоненькими резными копытцами.

Фэй замерла, не в силах противостоять восхищению. Мотив звучал из ниоткуда, словно его рождали сами взмахи, хлопки и притопы, прыжки и кружения, но был мелодичен и многоголос, ощутим на вкус, на ощупь, полон ароматов лета, любви, жаркого пламени костров. Танцовщицы, казалось, вовсе не замечали ее, беспечно предаваясь заразительному и первозданно-невинному веселью, а их танец был изумительно простым и идеально совершенным одновременно. Ничего подобного Фэй не доводилось не то, что видеть в своей земной жизни, но и в самых неземных мечтаниях. Но вот одна из плясуний неожиданно обернулась и, приветливо улыбаясь, махнула рукой, словно приглашая вступить в круг. Сердце Фэй встрепенулось птицей и замерло от щемящей радости. Еще никогда она не была так счастлива, как сейчас, вся ее сущность тянулась туда, в волшебную чарующую пляску! Фэй сделала шаг…

И, в этот миг, чьи-то сильные и грубоватые руки вдруг подхватили ее за талию и насильно поволокли прочь, в сумрак лесных зарослей. Фэй закричала, но, как того и следовало ожидать, сие не возымело ни малейшего эффекта на похитителя. Кто-то высокий, широкоплечий и лохматый мчался стремглав через кусты и овраги, небрежно перекинув яростно сопротивляющуюся Фэй через плечо, так, словно она была мешком муки, а не живым и разумным существом. Спина у него была смуглой и мускулистой, покрытой темными и довольно мягкими на ощупь волосками, а тело пахло морским бризом и чем-то еще, смутно дурманящим разум. Фэй вопила, брыкалась, лупила злодея кулаками и пару раз даже пыталась укусить. Наконец ему это, по-видимому, надоело, и беглец бесцеремонно сбросил девушку на землю.

— Да не ори ты, дуреха! Спасибки лучше сказани!

Фэй подняла глаза. Сверху на нее смотрело довольно привлекательное, хотя и немного странное лицо. У мужчины-фейри были великолепно очерченные, большие карие глаза с пушистыми ресницами, пышная неровная шевелюра, широкие скулы, высокий лоб, прямой нос с чувствительно трепетавшими ноздрями и широченная ухмылка, радостно демонстрировавшая два ряда крупных крепких зубов, на удивление ровных и плоских, точно жернова. Присмотревшись, Фэй обнаружила во внешности незнакомца еще одну, сначала ускользнувшую от ее внимания странность: уши мужчины были высокими и заостренными, но не как у фэнтезийных эльфов, а как у грифона или какого-нибудь египетского бога — Сета или Анубиса. Одежды на ее похитителе не было вовсе, а размеры его гениталий уже даже не восхищали, а просто устрашали. Девушка инстинктивно натянула на голые колени задравшееся пончо.

Подозрительный тип довольно осклабился:

— Ды не съем я тебя, подменыш ты непутевый! Вот те трое — дык только облизанулися бы! То ж зелёнавые бабы!

Фэй в очередной раз протрезвела от наваждения. Драные чулки леди Мадонны! «Зеленой дамой» шотландцы зовут коварную соблазнительницу глейстиг, полуженщину-полукозочку, большую любительницу полакомиться человеческой кровью. И она уже была готова сама пойти им прямо в зубы. По легендам, козьи копытца она прячет под подолом зеленого платья, но эти даже нисколько не смущались. И все же она неумолимо попала под их очарование.

Фэй окатила волна жгучего стыда:

— Извини, — она наконец решилась заговорить на шилайди. То, что ее собеседник сам несколько коверкал эльфийское наречие, придавало храбрости. — Я… тебе дейс-тви-тель-но очень призна-тель-на. А ты… — она немного стушевалась, — келпи?

— Вот еще! — совсем по-лошадиному фыркнул лохматый фейри. — У меня что, роги на лобе вырастают? Агишки я.

Ну, мило. Час от часу не легче. Водяных лошадок-оборотней в фольклоре, конечно, превеликое множество, и отличить одну от другой — та еще задачка. Но почти все они считались плотоядными, а ирландский агишки, еще именуемый эх-ушке, был одним из самых опасных и непредсказуемых. На этот раз Фэй твердо решила быть поосторожней.

— Ладно… Спа-сибо… Я, пожа-луй… пойду, — нервно промямлила она.