Откровения секретного агента - Ивин Евгений Андреянович. Страница 25

Когда я вышел из студии, на улице увидел Фиру. Она сделала вид, что задержалась по делу, но меня не проведешь: она ждала меня. Это было видно и по ее глазам. Они блестели и смотрели мне в лицо так, как никогда не смотрели.

— Ты меня ждала, — полувопросительно, полуутвердительно сказал я и взял ее за руку.

Она поколебалась секунду и без всякого жеманства ответила:

— Да! Мне хотелось похвалить тебя. Ты становишься профессионалом. Но должен писать не только свои репортажи. Тебе надо писать литературные сценарии. У тебя искра!

— Давай об этом поговорим за рюмкой чая. Мне так хочется посидеть с тобой, послушать тебя, полюбоваться тобой.

Она засмеялась то ли над моей лестью, то ли над моей хитростью, но решительно взяла меня под руку, и мы пошли.

Фира была чрезвычайно интересным человеком, у нее было два образования: институт культуры и филфак университета.

Пару раз она произнесла фразы по-английски, и меня прорвало: то ли хотелось порисоваться перед этой красивой женщиной, то ли водка развязала мне язык, — я соскочил с тормозов и произнес длинную фразу по-английски — это была та же характеристика женской красоты, из Бернарда Шоу, которую я когда-то произнес для Киры в кабинете шефа разведки.

— А я догадывалась, что ты говоришь по-английски, — радостно воскликнула Фира. — Поэтому и провоцировала тебя.

Уже за полночь, мы и не заметили, как прошло время, я взглянул на часы. Но Фира прикрыла их ладонью и, глядя на меня своими безумными от страсти глазами, прошептала:

— Мне некуда спешить. Хочешь, пойдем ко мне? Я одна, как вольная птица: хочу любить и любить тебя!

Мы остались в моей квартире, и Фира в сексуальном отношении дала мне то, что я никогда и ни от кого не получал. И Августа, и Кира в сравнении с Фирой были первоклашки, самоучки. Она ничего не делала такого, чтобы искусственно возбуждать меня. Она просто смотрела на меня, проводила рукой по моему телу, дотрагивалась до моих губ, и электрический ток пробегал по моим мышцам, пробуждая во мне страстное желание. Мир перестал существовать для нас. Это было блаженство.

Уснули мы под утро, а в девять позвонила Марина.

— Я очень не хотела тебя отрывать, — она сделала паузу и было нетрудно догадаться, что Марина сейчас улыбается, вложив особый смысл в слово «отрывать», — но тобой интересуется один товарищ. Очень ты ему нужен по государственному делу.

Он сидел в вестибюле студии. И по тому, как он сидел, распрямившийся, с развернутыми плечами, я догадался, что это военный, хотя на нем и был штатский костюм. А еще его выдавали туфли: темно-коричневые казенные, такие носят офицеры под форму. При виде меня он встал, роста был такого же, как и я, широкоплечий, с мощной шеей. «Наверно, штангист или борец», — отметил я мысленно, с любопытством и какой-то неосознанной тревогой приглядываясь к незнакомцу.

— Майор Сидоров! — коротко представился он, пожимая мою руку.

«Штангист», — утвердился я в мысли после рукопожатия.

— Вас и все о вас я знаю! — коротко бросил он, и мне понравилась его лаконичность. — Я представляю Главное разведывательное управление Генерального штаба — сокращенно ГРУ. Дальше разговор мы будем вести не здесь. У меня нет подходящего помещения, поэтому я предлагаю немного прогуляться. Так надежнее.

Я кивнул головой, продолжая все еще с тревогой следить за своим собеседником. ГРУ — чего им надо? КГБ — было понятно. Но Главное разведывательное управление Генерального штаба — это что-то новое для меня. ГРУ контрразведки не имеет, работает за рубежом. Будь начеку, дружище, не козни ли это Ивана Дмитриевича? Что-то он не дает о себе знать.

— Мы хотим привлечь вас к работе в военной разведке, — лаконично сделал он мне предложение. Откровенно, оно застало меня врасплох. Я мог ожидать чего угодно, но такого предложения…

— А разве у нас на телевидении намечается война и надо добывать военную информацию? — спросил я с сарказмом.

Но майор и ухом не повел на мой издевательский вопрос.

— Мы не занимаемся отлавливанием внутренних врагов. ГРУ ведет зарубежную разведку. Наш противник там, — неопределенно ткнул он пальцем за плечо.

— Но я же засвеченный, — пытался возразить я майору. — Два-три раза в месяц я торчу на телевизионном экране.

— Это как раз то, что нам надо. Нам нужен популярный человек, которого бы принимали за журналиста, а не за разведчика.

— Вы, наверно, не знаете, что меня дешифровали, когда я готовился на нелегальную работу. ПГУ меня исключило.

— Знаем! Никто вас не дешифровал. Жена ваша никому ничего не рассказывала. Хозяйка записала на магнитофон ваш разговор с женой, когда вы возвратились из Москвы. Она агент КГБ. А ваш бывший шеф написал липу, он не хотел вас готовить для работы, испугался ответственности. Было служебное расследование — все выяснилось.

«Так вот почему Иван Дмитриевич ничего против меня не предпринимал. Ему самому было тошно, не до меня. Выходит, я верно его просчитал — он испугался».

— Как это будет выглядеть конкретно?

— Трех дней вам хватит?

— Для чего?

— Для расчета и сборов. Мы пошлем вас в Военно-дипломатическую академию на ускоренный курс, соответствующий факультет. У вас будет другое имя, позывной «Роджер» сохраним.

Я исчез из Молдавии тихо и быстро. На телевидении лишь один Тимуш знал, почему я увольняюсь. Он приказал рассчитать меня за один день. Я был ему благодарен за все, а главное — за то, что я стал настоящим журналистом. Это он меня гонял каждый раз по моим сценариям, заставляя думать и мыслить не словами, а конкретными картинами, которые надо уметь описывать. «Телевидение не терпит пустоты, — утверждал он истину. — Все, что ты хочешь сказать телезрителям, ты должен им показать. А обращаться к ним надо так, чтобы они не сумели тебе возразить. Вот ты пишешь: Если вы хотите приобщиться…

А телезритель: А мы не хотим…

Ты пишешь: Я познакомлю вас…

А я тебе отвечаю: Я не хочу знакомиться…

Ты пишешь: Вы помните, как мы…

А я тебе: Не помню…

Так что найди такие необходимые слова, чтобы я не смог возразить и навострил бы уши: чего это там собираются мне преподнести».

Да, Тимуш был профессионал, он создан для телевидения.

Когда мы прощались, я сказал ему все, что о нем думаю, как я ему благодарен за журналистскую школу. Он засмущался, я первый раз видел его таким — ему было приятно. В ответ он мне сказал:

— Мы с Ларисой поженились!

Казалось бы, не к месту его информация. Но я понял Андрея Ивановича: это был знак большого ко мне доверия…

…Так снова моя судьба резко повернулась на сто восемьдесят градусов. Из меня снова начали готовить разведчика. Теперь я знал точно, что работать буду где-то за рубежом, но легально и под крышей, возможно, это будет крыша журналиста какого-нибудь журнала, может быть, я буду защищен дипломатическим паспортом и в случае провала смогу уехать живым и невредимым.

В Главном разведывательном управлении все было поставлено солидно и на высоком уровне дисциплины. Уже спустя месяц мне присвоили внеочередное звание, обосновав тем, что я работал на идеологическом фронте. Таким образом, еще не начав служить, я уже стал майором. Мне вспомнился пушкинский Петруша из «Капитанской дочки»: «Еще не родившись, я был зачислен в полк сержантом». Я же думаю, что мне присвоили внеочередное звание, чтобы платить выше зарплату. Окончив институт, я получил звание старшего лейтенанта, в «семерке» мне дали капитана, в ГРУ — майора. «Куда бы еще определиться, чтобы стать подполковником?» — с непомерным честолюбием подумал я иронически.

Подготовка не представляла ничего интересного: я уже все это проходил. Наружное наблюдение, уход от наружки. Что мне было непонятным, так это изучение истории КПСС: меньшевики, большевики, легальные марксисты, Плехановский Августовский блок — и какой только чертовщиной мне не забивали голову на лекциях. Кстати, все это по второму разу — первый раз я проходил в институте. Меня это бесило, но я уже научился сдерживать свои эмоции. Какая же учеба без марксизма. Политотдел Военнодипломатической академии разрабатывал идейно-воспитательные планы, и пусть кто-нибудь посягнет на идеологическое поле боя, для этого и существуют политотделы дивизий, армий, Министерства обороны, Генерального штаба и Главное политическое управление — Главпур. Партия прочно внедрилась в армейские органы, и, наверное, политработник стоит выше командира по принятию решений. Или, во всяком случае, ни одно решение командир не примет, не посоветовавшись с политработником. Какая все же это глупость: готовят разведчика за рубеж и набивают его мозги решениями съездов, которые как две капли воды похожи друг на друга, только сформулированы разными словами. Но каждый съезд является историческим, идеологи выискивают, что там исторического, сочиняют чушь, а мы, будущие разведчики, должны все это усвоить, творчески переработать для своей будущей работы. Правда, я так и не понял, как можно усвоить историчность XX съезда и применить к своей работе. Например, надо вербовать англичанина или американца, может быть, действительно сначала рассказать ему об исторических решениях съезда? Убедить его, что империализму скоро конец, поэтому пусть сейчас зарабатывают себе светлое будущее, согласившись горбатиться на Советский Союз. Неплохо! А можно проработать с агентами Программу партии, где безапелляционно утверждается, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме. Вот можно шарахнуть по мозгам любого агента! Тут есть серьезная опасность: меня посчитают не советским агентом, а элементарным психом и законопатят в дурдом. И чем больше я буду твердить, что я советский разведчик, тем упорнее меня будут держать в психушке. А там, говорят, и Маркс сидит, и Ленин, и Бонапарт, и Линкольн, и Трумэн — так что можно оказаться в солидной компании.