Сказка в дом стучится (СИ) - Горышина Ольга. Страница 44
— Вот зараза! Я и с тобой так и не научусь разговаривать. Стану молчать даже больше обычного.
— Ох, лучше б ты уже молчал…
— Пятнадцать лет молчал. Сколько ж можно?
— Вот можно без макаронных изделий сегодня? Мы пиццу ели. Мучное вообще на ночь вредно.
— Ты мне действительно всегда нравилась, баба Яга. Можешь тетю Лену спросить, говорил ли я ей, что лучше на тебе женюсь, чем на Наташке. На что мне резонно ответили, что и спать тогда надо было не с Наташей. И мать оказалась права…
Он улыбался, а мне стало совсем не до улыбок.
— Ты что, жениться не хотел?
Он мотнул головой. Утвердительно!
— Мне не нужно было советоваться с родителями. Надо было заплатить Наташе и отправить ее к мамочке.
— Отправлять девушку на аборт — это низость.
— Лучше сделать одну низость, чем череду глупостей.
— А предохраняться тебя папа не научил?
— А вас мамы не учили не спать с пьяными мужиками, нет? Знаешь, сваливать всю ответственность на нас нечестно. В этом процессе всегда двое участвуют, кроме случаев, оговоренных в уголовном кодексе. Она могла таблетку в тот же день принять, а не врать, что у нее месячные на носу. Я дурак, я ж не отрицаю. Но ведь мы все уверены, что нас пронесет. Потрахаем согласную девку и выкинем, а потом женимся на хорошей девочке, с которой захочется детей. От Наташи мне не хотелось ребенка, а теперь у меня аж двое Наташиных детей. А виноват коньяк, это еще доктор Булгаков сказал. Мы с Тишкой научены горьким опытом и больше не пьем. Ну, почти… Еще что-то хочешь обо мне узнать? Или на сегодня довольно откровений?
Я думала он поставит меня на землю — нет, только подкинул, чтобы взять поудобнее. У него руки затекли — а у меня все, и мозги вытекли… Из носа соплями. Я шмыгнула.
— Мне в куртке-то холодно, а ты вообще в пиджаке…
— Так я ж с грелкой. Мне тепло.
— Знаешь, тебя, похоже, родить родили, а воспитать забыли. Вот и с Никитой повторяется та же история… Отпусти меня!
Теперь я настойчивее попыталась вырваться, но снова ничерта не получилось.
— С одним условием: что ты пойдёшь рядом и не попытаешься сбежать.
— Куда я сбегу с пляжа? Без сумки? У тебя что-то логика охромела на обе ноги, товарищ дорогой!
— Так поделись со мной своей логикой, своим воспитанием и… — Терёхин выдержал паузу и окончательно перешёл на шёпот: — Своим теплом. Это самое главное.
Он снова терся об меня носом, на этот раз даже коснулся его кончиком моих губ. Наверное, решил, что таким дурацким образом откроет мне рот для ответа.
— Две недели я рядом, а там посмотрим…
— Выкрутилась!
И действительно позволил мне выскользнуть из кольца своих рук. Я пошатнулась, как если бы после палубы корабля ступила на сушу. Да вот беда, песок не был твёрдым и заодно лишил твердости и мой шаг. И волю. Куда она делась? Почему я не могу сказать рыжему женишку твёрдое «нет»?
Глава 37 "В фургоне бродячих артистов"
В машине снова пришлось выкручиваться — Терёхин спутал меня с рулём и крутил в разные стороны, или я сама вертела башкой, чтобы спастись от поцелуев. Потом выкрикнула гордое:
— Хватит!
И замерла. Точнее замерли оба. Все, кроме времени. Секунды растворялись в вечности, грозя лишить нас живительного сна.
— Я хочу спать! И не с тобой, а с подушкой!
Спать уже не очень хотелось, но перспектива провести остаток ночи в машине за поцелуями казалось мне непростительно дерзкой, обоим нам не по возрасту.
— Детское время закончилось!
Пришлось зажать Валере рот ладонью, чтобы не вздумал затыкать меня. Но он ловко отвел мою руку, еще и удержал за запястье, показывая, кто в машине полновластный хозяин.
— Началось взрослое… — пробормотал с небольшой хрипотцой.
Простыл или все же строит из себя злостного соблазнителя?
— Оно у тебя во сколько начинается? Будильник в семь звенит или в шесть? — старалась я сохранить последние проблески разума, которые светились в глазах: у него…
От меня зеркало было слишком далеко. А вот он снова близко, нос к носу, губы к губам, но я вновь уперлась ему в грудь.
— Валера, хватит! Уж полночь близится, а Валерия Витальевича дома нет…
— Да кому я там нужен!
— Знаешь, ты и тут не особо нужен! У меня есть одеяло в коробке, лоскутное, сказочное. Я сейчас в него завернусь и лягу спать.
— Я тоже могу не появляться на даче до половины восьмого. Дождемся, когда Марьяна с Никитой отвалят и пойдем спокойно завтракать…
Его рука нагло заскользила по шее к вырезу свитера — пришлось бить. Не театрально, а довольно чувствительно, чтобы у него пропала всякая чувственность.
— Валера, я не собираюсь с тобой спать! Тем более в машине!
— Можно пойти в гостиницу, здесь их много…
Я буравила его взглядом — или он меня, а я просто защищалась остекленевшим взглядом, точно щитом. Но разве он спасет от рук? Тех, что нахально пробрались под свитер и искали теперь подступы к голому животу, который успело свести, точно при коликах.
— Ты обещал мне диван в гостиной в единоличное пользование. Что вдруг изменилось?
— Я тебя поцеловал… И больше не могу остановиться…
И в подтверждение своих слов поймал мои губы, а я — его шею, и нет бы придушить, так обняла, точно мои горячие ладони могли высушить такую же горячую испарину, выступившую под воротником рубашки.
— Сашка, не отталкивай меня, пожалуйста… — Пусть его губы были у самого уха, я все равно с трудом разбирала его речь. — Не нужно этих подростковых игр… Давай сразу по-взрослому… Ведь нам обоим это нужно.
— Вот прямо сейчас?
Спасая ухо от ожога, я ошпарила шею — вся сжалась под натиском его губ и вжалась в ручку двери.
— А когда и где? С Бусей на диване? В гостиницу я не хочу… Не с тобой…
— А в машине со мной, выходит, можно? — протаранила я его лбом, но он все равно дальше руля не ушел и снова, вместо ручки автоматической коробки передач, схватился за мою коленку, пробуя на ощупь тонкий вельвет.
— Да… — его лицо снова было рядом. — Единственная сучка, которую я в ней возил, это Буся… Но для нее я стелил одеяло. Ты брезгуешь, да? Скажи прямо.
— Я пообещала маме не спать с тобой до воскресенья.
Его губы усмехнулись — я не сводила с них взгляда: воспаленного бессонницей.
— А что случится в воскресенье, если не секрет? — подбирался он все ближе, точно забыл, что в Тойоте ручка между креслами, а не на руле, как в Мерсе. И твердая, как и то, что с такой настырностью толкает его ко мне.
— Ничего… Мне же надо было пообещать что-то маме, отправляясь в ночное… Валера, ну пожалуйста… Машины созданы для другого. И тут люди…
— Где? Пустая парковка… Чего боишься, скажи честно?
— Честно? — мои пересохшие губы потрескались в улыбке. — Тебя…
— Или последствий? — его рука сомкнулась на мочке уха, и не будь у меня гвоздиков, я точно бы лишилась сережки, приобретая Валерку…
— Машины боюсь… Она потом станет мне мстить за непотребства, — пыталась я из последних сил откреститься от неизбежного. — Я не сказала «да». Это статья, Валера!
— И ты знаешь ее номер?
Его пальцы как раз подобрались к застежке бюстгальтера.
— Или это статья из «Пионерской Правды», как мальчику правильно держать с девочкой пионерское расстояние? Из нашей компании только Тишка успел побывать пионером, а ты… Ты даже «Ленинские Искры» не читала, малявка!
Застежка поддалась — она и не сопротивлялась, как и грудь, будто только и ждала того, чтобы нырнуть в теплые мужские ладони…
— Валера, нас же видно с улицы через лобовое! — проговорила я уже с накинутым на лицо свитером.
— Трусиха!
Он бросил меня и откинул спинку водительского сиденья. Полезет назад? Нет… Руки тянет, но они у него пусть и загребущие, но совсем не длинные. Он выругался, выпрямился и распахнул водительскую дверь. Через секунду у меня за спиной взметнулся в серое ночное небо багажник. Что-то зашуршало и пролетело мимо.