Сказка в дом стучится (СИ) - Горышина Ольга. Страница 69

— Это не папа. Это я.

Опустила глаза — действительно Ева.

— Доброе утро, принцесса. Что случилось? Папа просил что-то мне передать?

— Нет, папа сказал, что если я за пять минут не оденусь, он посадит меня в машину в пижаме.

Ева действительно сидела на кровати в пижаме. В единорожку. И я не сумела сдержать улыбку.

— Ну, папа так шутит. В театр в пижамах не ходят.

— Папа не шутит!

Ева топнула ножкой — махнула пяткой в воздухе. Телефон дрогнул в руке, но выжил. Мои руки тоже тряслись, но только от еле сдерживаемого смеха. Я смеялась не над чужим ребенком, а над своим дурацким положением онлайн-надзирателя.

— Тогда одевайся. Чего сидишь? Реветь, что ли, собралась? И пойдешь в театр с красными глазами? А с красными глазами, да будет тебе известно, в зрительный зал не пускают. Ну, чего сидишь, спрашиваю?

— Я не знаю, что надеть.

— Платье. В театр ходят в платьях.

На что я получила закономерный ответ, что это она знает, а не знает, какое именно платье ей надеть. Почему этот ребенок взял папин телефон и позвонил мне? Ева видела меня от силы раза два!

— А почему ты звонишь мне? — решилась я наконец утолить свое любопытство.

— Папа сказал тебе позвонить и спросить про платье.

Отлично, спасибо, Лешенька… Мужской поступок!

— Твой папа просто пошутил. Где он сейчас?

Я этому папе с большими ушами уши-то надеру!

— Чуню кормит…

Наверное, кошку. У него есть фотки с кошкой… Леша, ты чего со мной делаешь, а?

— Ладно… Покажи мне свои платья.

Ну как, шкаф открой, достань… Боже, Вероника росла ангелом. Впрочем, у нее не было столько платьев. Леша, на что ты ей покупаешь наряды? На всю зарплату медсестры, что ли? Наверное, я все же была какой-то совсем неправильной девочкой в джинсах… А неправильные мальчики, злые, обиженные на всех и на меня в частности, ввалились в кухню, подталкиваемые конвоиршей Татьяной.

— Арсений, иди сюда… — позвала я малыша.

Но он не пошел — на пути оказался большой дядя, которого он при мне ни разу еще не назвал папой. Я протянула руку, показывая малышу обходный путь, и сама сделала три шага навстречу.

— Это Арсений, а это Ева, — сунула я телефон ему под нос и чтобы тот не шарахнулся от меня, присела и удержала рукой за тонкий бочок. Так и осталась подле него вприсядку, думая, как бы самой не завалиться теперь на мягкое место. — Вы вместе пойдете в театр. Арсений, ты в чем будешь одет?

Бедный принялся затравленно озираться. Ну не в мокрой футболке точно!

— Не знаешь? Тогда давай выберем для начала платье для Евы, а потом подберем что-нибудь для тебя.

Он кивнул — совсем уже беспомощно, вообще не понимая, что происходит. Я тоже, впрочем, не знала, что делаю.

— Ева, покажи ему свою любимое платье, — испугалась я собственной инициативы. — Или три… Все, какие хочешь, — отвечала уже на ее реплики, ловя взгляд Арсения, который смотрел то на непонятную тетю, то на еще более непонятную девочку на экране чужого телефона.

И еще ему, наверное, было холодно в мокрой одежде. Или подле дяди, который вдруг присел рядом и чтобы удержаться — ну, а для чего еще нужно было делать это у всех на виду? — обнял меня за талию, зажав несчастного ребенка между нашими коленями.

— Давай выбирай. Я тебе помогу. А то оденется принцессой, а ты рядом свинопасом будешь…

Камень в мой огород — поймала, ладно… Тебе сидеть в машине в полуметре от меня. Колготки-то я натяну, но натянуть юбку на коленки у меня никак не получится. Твоя сестренка отлично позаботилась о твоём душевном неравновесии!

В итоге совместными усилиями мы выбрали для Евы черное бархатное платье с красным воротничком. Счастье, что не с белым! Надеюсь, своего ребенка вы, Валерий Витальевич, не собираетесь одевать в смокинг? Но я решила остаться в стороне, и мне никто не мешал надевать колготки — все были заняты собственными сборами.

На выход Валера явился в брюках и джемпере, из-под которого выглядывал ворот рубашки без галстука. Никита оделся в том же духе. Арсений… Как и следовало ожидать. К счастью, хотя бы джемперы у них были разных цветов. Черные брюки я как-нибудь переживу. Ждали они меня уже в прихожей, лишая тем самым возможности погнать всем стадом переодеваться. У Арсения глаза оставались красными. В этом он тоже походил сейчас не на своего, но все же папу.

— Ты закапал глаза? — спросила я достаточно громко.

Шептаться не собираюсь — потом разговоров не оберёшься, если кое-кому не то послышится.

Валера кивнул. От лекарства ему стало заметно лучше, но я не ожидала, что краснота продержится так долго. Ему не руль сейчас нужен, а подушка и сон. Даже не буду спрашивать, сколько в итоге он спал. И спал ли вообще… Он поставил вокруг себя все с ног на голову и прекрасно понимает, что я могу сбежать с ярмарочной площади в любой момент, а вот ему со всем этим балаганом жить и тужить.

— Хочешь, я поведу машину? — предложила я из жалости.

— Если только ты этого хочешь? — усмехнулся он, и я надулась: не верит в мои водительские навыки. — Я думал, ты будешь повторять роль…

Не роль, а тебе… Буду повторять тебе, чтобы следил за языком!

— Хозяин — барин, мое дело предложить…

— Вас во сколько ждать? — перебила из-за угла нашу тихую перепалку Татьяна Васильевна.

И Валера выдал ответ, за который мне захотелось тут же его убить. На месте! Волшебной тряпкой отхлестать по наглой роже!

— Завтра к вечеру. Мы заночуем в городе. Никита взял все, что нужно для школы. Геля утром заберет Сеньку, и они приедут на дачу после занятий. Я дал вам полный отчет?

Татьяна Васильевна промолчала. Мне тоже пришлось молчать — ругаться при детях я не могла. Даже при таких, которые знают правильные слова. Впрочем, я была на каблуках. Могла как бы нечаянно отдавить ему ботинок. Но пожалела. Все-таки в театр идём! И так велик шанс, что он меня там опозорит. Вся великолепная троица!

— А завтра вечером вы вернетесь все вместе? — допрос не прекратился.

— Татьяна Васильевна, вас это реально трогает? — отмахнулся хозяин грубо.

Тетя Таня отвернулась. Валера распахнул дверь, но придержал мне ее Никита, потому что его папочка вел за руку окончательно притихшего Арсения. Мерс уже стоял вне гаража. Ворота открыты.

— Я отдал ключи дяде Сереже, чтобы он загнал Хайлендер в гараж. Потом сообразим, как тебе получить его обратно.

Ах, это сладкое слово — потом. Посвящать других в свои планы вы, Валерий Витальевич, никогда не научитесь.

— Без проблем.

Проблем целая корзина и маленькое лукошко. И целая машина в придачу. Я раньше не примечала, что пассажирские кресла Мерседес-Бенц отливает из цемента!

— Тетя Саша, а это кто?

Почти десять минут прошли в полном молчании. И тут Никита ударил меня по плечу телефоном. Да, да, своим допотопным Самсунгом.

— Вероника. Моя сестра.

Где он откопал эту фотку?

— А это?

— Она же, только годом раньше, с короткими волосами.

— А это?

— А это я с твоей тетей! Не похожа, что ли? — ответила я уже со злостью, хотя злиться нужно было не на ребенка, а на Марианну за то, что завалила племянника ненужными ему фотографиями.

Его папа вот не понял, кто подложил нам порося, запеченного в фольге из злости, и спросил об этом сына. Но ничего не сказал в ответ — наверное, на ум папе пришло только нецензурное.

— А почему с папой нет ни одной фотографии?

И даже тут Валера промолчал, но я решила ответить правду:

— Потому что их просто нет. Хотя есть одна. Со свадьбы твоих родителей. Марианна ее не переслала?

Я замолчала. Никита тоже молчал. Может, нельзя было напоминать про мать? Но слово не воробей, а Скворец не самая умная птица… Но вот Наташин сын раскрыл рот:

— У меня с папой тоже нет фотографий.

— Есть! — ответила я быстро и очень громко, чтобы заглушить в ушах набатные удары собственного сердца. — С чемпионата мира. Я сама видела у него на телефоне.

— Это я снимал и я же поставил ему обоями, — ответил Никита зло.