Сказка в дом стучится (СИ) - Горышина Ольга. Страница 70

Валера все ещё молчал.

— Есть люди, которые просто не любят фотографироваться, — спасала я шаткое положение как могла.

— Угу… А это что тогда такое?

Никита снова сунул мне под нос свой несчастный Самсунг. Все, кого-то точно надо убить… Тишка, сволочь, какого хрена ты отметил нас… Вот какого хрена, даже если заказан фотограф, снимать гостей без разрешения, да еще выставлять в сеть, пусть только и для друзей, но когда в друзьях есть Марианна, это сразу по секрету всему свету! Впрочем, фотография совершенно невинная. У меня на ней даже спина прямая и рот не полный… Даже не вспомню, съела я что-то за вечер, кроме винограда в гранулах и в жидком перебродившем виде, или нет? Отличная реклама романтического вечера… Фотографу браво и подзатыльник!

— А здесь мы снимать себя не разрешали.

Я еле удержалась от воплощения в жизнь желания разбить чертов телефон или хотя бы забрать из шаловливых детских ручек. Чего там еще может быть, страшно представить!

— Никита, что тебе надо?

Мне же надо, чтобы твой папочка продолжал хранить молчание. Полное. Пока он с этим отлично справляется. Надолго ли его хватит, если у меня уже нехило так подгорает?

— Ничего, — Рука с телефоном исчезла с моего плеча, оставив на нем груз непонятного разговора. — Просто спросил. Нельзя?

— Все можно.

Только без недомолвок! Хотя, что уж говорить, это твой папочка устроил спектакль с продолжением, решив, что настолько талантлив, что проведёт родственничков, которые знают его, как облупленного.

— А еще можно побыть хорошим братом и развлечь Арсения. А то чего он молчит?

— Он занят.

Мне бы раньше обернуться, тогда и вопросов бы не возникло. Он долбил айпад. Что ж — все при деле. Только жаль, что тот, кто держится сейчас за руль, в этой семье совсем не рулевой.

Глава 55 "Настоящая сказка"

— Здравствуйте…

И прочие приветствия продолжались довольно долго. Леша всевозможными способами пытался вызвать на лицах Терёхинских мужчин улыбку, но безрезультатно. Валера стоял с абсолютно каменной рожей — с такой, впрочем, он уже вошел в любезно открытую нам дверь. Леша сразу сообразил, что от приветственного объятия стоит отказаться. Да, не стоило говорить ему про помощь театру, но кто ж тогда знал, что все так обернётся…

Валерий Витальевич очень хорошо скрыл от меня свои захватнические планы. Может, и сейчас он тоже всеми силами пытался скрыть от посторонних наши неделовые отношения, но выходило это к него из рук вон плохо. Невооруженным взглядом видно, что…

Нет, сейчас я ничего не хочу видеть и думать… Про вечер и про… Про то, что я не смогу сказать ему — ночуй со своими детьми один. Он ведь знает, что я мямля и пользуется этим. Да весь его план по моему окольцовыванию на этом построен.

Скворец, конечно, птица говорливая и любит подражать разным звукам, и я готова была немного ему подпеть. Немного! Но вдохновлённый легкой победой Терёхин забыл, что скворец не любит, когда его сажают в клетку. Надеюсь, Валерий Витальевич не читал у Горького про бабушкиного скворца и не знает, что птичке сначала нужно крылышко отрезать и ногу сломать, чтобы она согласилась, сидя в клетке, повторять слово в слово за тем, кто ее кашкой кормит… Господи, еще неделю назад я была вольной птицей! А тут собственноручно отдала ключи от своей свободы. Ни машины, ни ключей от квартиры, где мои куклы лежат…

— Я справлюсь с детьми!

Это Валера ответил на какое-то — я ничего не слышала из-за собственных мыслей — предложение Леши.

— Да я не сомневаюсь. Просто… — Леша на секунду запнулся. — Я не хочу, чтобы вы куда-то ходили… — снова заминка. — Я не смогу потом открыть вам дверь.

— Хорошо, я останусь здесь, — отрезал Терёхин и голосом, и взглядом последний мой путь к отступлению.

— Не здесь, а в соседнем зале. Там мячи есть… Ну, в футбол можно сыграть… Тут мы будем в костюмах. Нельзя детям портить сказку…

— А я все равно знаю, что ты серый волк, — качнула хвостиком Ева. — А ваша мама будет феей. У нее платье светится в темноте…

— Она нам не мама, — отрезал Никита еще жестче, чем его отец. — Наша мама умерла.

Арсений хлопал подле брата белесыми ресницами.

— У меня тоже нет мамы. Она в больнице… — ответила Ева тихо, глядя на мальчишек в упор.

— Наша умерла в больнице, — продолжал Никита начатую атаку.

— А моя в больнице не дает людям умереть. Папа называет ее феей.

Наверное, Никита успел бы что-нибудь эдакое ответить, не схвати его папочка за руку, вместо Арсения.

— Пойдем!

Арсения взяла за руку Ева, а мне оставалось только схватиться за сердце. Дверь хлопнула. Леша выдохнул, но ничего не сказал. Молодец, что не начал извиняться. Тут все виноваты, но он лично и его дочь меньше всего.

— Сейчас пройдем с куклами или уже в костюмах? — спросил Лешка малость обреченно.

— Как тебе удобно. Ты там главное не переживай. Мальчики сыты и не сожрут твою девочку.

— Вы давно это…

Вопрос он не закончил и пошел к ящику на сцене, из которого по сценарию вынимали кукол.

— Очень. Пятнадцать лет. На вторых ролях. Роль примы мне не удается, как видишь…

Ох и вру я, но в правду тут никто и не поверит.

— Не хилый срок… Теперь пожизненно сесть решила? У старшего возраст поганый, а с мелким справишься, ты умеешь, — тараторил Лешка, согнувшись над сундуком. — Со своим только не спеши. Все испортишь.

— Не собираюсь спешить. Мне этих двоих выше крыши… Мои дети — куклы.

Лешка поднял голову и усмехнулся:

— Иди тогда и займись тогда своими детьми. Сколько они тут без материнского присмотра валяться будут?

Улыбнулась я искренне, но от сердца не отлегло. Я уже не боялась спектакля. Афтепати меня пугала куда больше. И я с такой искренне-фальшивой улыбкой встречала музыкантов и актеров, что мне верили, обнимали, шутили, делились новостями — и никто не знал о присутствии за стенкой как-то связанных со мной монстров.

С ними я никогда не буду петь в унисон, а тут я даже в ноты умудрилась попасть. К счастью, зал маленький и микрофонов не требовалось. Мне хватало тяжелой батарейки на поясе, пульт от которой лежал в кармане нашей «Мамы-Козы», которая собиралась развлекать достопочтенную юную публику перед началом театрального действа. Потом она нажмет на кнопочку, и мое белое платье вспыхнет всеми цветами радуги. Ну, не совсем белое — лиф из небелоснежного меха, а на складках юбки черные нашивки превращают ее в крылья бабочки. Ну, а вшитые в швы лампочки превращают меня в елочную игрушку. На пороге лета!

Кринолин и подъюбники впервые сыграли со мной не злую, а добрую шутку: я не могла выглянуть в зал, чтобы удостовериться, что Валерка никого не прибил. Убытки будем подсчитывать после спектакля, и если кого не досчитаемся, это всецело папочкина вина. Наша Коза уже вовсю козлила с малышами, пока музыканты якобы разогревались. Ее французский прононс стал просто великолепным: она знакомилась со зрителями на манер иностранной песенки: Bonjour, Nadine — говорила Наде и спрашивала Comment ça va? А потом учила ребенка отвечать «Merci».

Однако ж мне хотелось пойти все же по оригинальному тексту — у меня действительно все было «сomme ci, comme ça» и даже больше, чем просто так себе. Ночь с Валеркой — это одно, а вот с его детьми — совершенно другое, на что я не подписывалась. Даже если он в рыжей своей башке решил, что раз мы с треском провалились ночью, то больше нечего скрываться… Ладно, со старшим шила в мешке не утаишь, но зачем он вмешал в наш романчик малыша, который ничего не знает про «маму»?

— Ах, не прост этот мост Авиньонский, Авиньонский. Там весь год напролет песни, танцы, хоровод, — неслось из зала вместе со слоновьим топаньем.

Боженьки, у меня тараканы таким же табуном скачут, и мост между бредом и здравым смыслом сегодня точно рухнет! Ох, ребятушки, ох козлятушки… Ваш отец определенно Козел с большой буквы!

— Мальчики делают вот так, и потом ещё вот так… — продолжала наша Коза козлить с чужими козлятами.