Звезда для гитариста (СИ) - Билык Диана. Страница 15

– Дальше уже критическая точка, булавка... – говорю тихо ей в спину.

Девушка кивает, спокойно прикрывает инструмент и сидит некоторое время, глядя в одну точку.

– Вера, я…

– Не нужно, Игорь, ничего не говори, – просит она. Я вижу, что ее мучают сомнения, и держусь из последних сил, чтобы не броситься ей в ноги и умолять признаться. Нет, она должна сама раскрыться-довериться. Иначе отношения невозможны.

Ныряю вспотевшей рукой в карман брюк.

– Я только отдать хотел, – и протягиваю ей на ладони булавку с небольшим серебристым сердечком, что усыпано мелкими прозрачными камушками.

Она смотрит на руку и тянется пальцами, скользит по контуру украшения и слегка касается моей кожи.

– Что это?

– Бабуля цепляла мне такие на одежду, когда я был малый и тощий, и говорила, что они оберегают от сглаза и всяких неприятностей. Я смеялся с ее наивности, но не снимал булавочки. Хотя как-то подрался, застежка сломалась, и игла мне под ребро вошла. Зато в тюрьму не сел за убийство, потому что отвлекся. – Ловлю невесомую улыбку девушки и продолжаю: – Пусть эта маленькая побрякушка охраняет тебя, когда меня не будет рядом.

– Не нужно… – Вера сильно волнуется, щеки алеют, губы сжаты, но указательный палец продолжают поглаживать сердечко. – Зачем?

Пожимаю плечом и подаюсь немного ближе. Вера слегка вздрагивает, а я невольно вспоминаю цветок у мамы на окне, который от резкого прикосновения складывает листья. Название не помню, но это и неважно. Вера боится мужчин – это очевидно, и если я узнаю, что кто-то в прошлом обидел ее, поднял руку или что-то хуже, я, клянусь, найду и убью ту суку. Просто возьму и задушу голыми руками. Потому что так не должно быть. Не должна хрупкая женщина бояться каждого шороха, дергаться от ласки и бояться близости.

Присаживаюсь рядом с ней на колено, чтобы казаться ниже. Ее пугает мой рост, ее пугает моя настырность, я хочу ослабить хватку и дать воздуха, но не могу – она нужна мне. Вера натягивается и прижимает ладони ко рту, как ребенок, который знает, что его будут сейчас бить.

– Вера, я научу тебя доверять и не бояться, – медленно расстегиваю булавку и прикладываю к воротнику ее светло-серой блузы. – Знаю, что это сложно. И не тороплю.

И попытка быть незаметной, одеваться только в тусклые цвета, никакого макияжа – самозащита. Осознаю это и хочется заорать, каким же я бы идиотом месяц назад! Я бы просто потерял ее, если бы не Саша. Да, брат в который раз оказался прав, мне пора уже привыкнуть и слушаться его беспрекословно.

На уголке воротника булавка смотрится маленькой изюминкой, серебриться от лампочки над головой, и я не могу глаз отвести от тонкой шеи, что так подчеркнута собранным хвостом. Любуюсь и нежно веду пальцами по краю сшитой ткани и касаюсь щеки девушки.

– Это всего лишь маленький подарок от души.

– Подарки обязывают, – хрипит Вера и отворачивается, а я подцепляю осторожно ее острый подбородок и поворачиваю к себе. Всматриваюсь в холодную сталь влажных глаз.

– Неправда. Скажешь уйти, уйду в любой момент. Не бойся причинить мне боль. Я не стеклянный, не разобьюсь. Захочешь, снимешь позже мой подарок и выбросишь в ближайшую урну. Да, мне будет неприятно, но насильно мил не будешь, – отпускаю девушку, поднимаюсь и, не делая резких движений, отхожу к выходу. Меня откровенно колбасит от нее, хочется вспыхнуть, напереть, а мне страшно ее ранить. – Да, пожалуй, оставлю тебя, не хочу больше навязываться.

Я тянусь к ручке, быстро щелкаю замком, но Вера шепчет:

– Не уходи…

Глава 21. Вульф

– Почему? – все, что могу сказать. Застываю возле двери ненужной тенью и смотрю на вертикальные стесанные доски и потрепанное «расписание индивидуальных».

– Ты кажешься мне безопасным, – тихо отвечает Вера и, когда я оборачиваюсь, прячется в коконе своих рук. Поглаживает плечи, а на открытом участке кожи, чуть ниже манжета, замечаю, как приподнялись волоски.

Поворачиваю ключ в замке, но чтобы не открыть его, а закрыть.

– А если это только кажется? – подступаю ближе к Вере, накрывая ее своей тенью, и качаю перед ней связку из двух ключей на затертой веревочке. Вера осторожно забирает ее. – Я не любитель быть паинькой, булавка. Я сложный. Самоуверенный болван. Отброс общества, как говорила моя бывшая.

– Та, что наяривала тебе смс? Та, из-за которой ты ругался, как сапожник?

Прислоняюсь плечом к холодной стене и скрещиваю руки на груди. Не хочу Ирку вспоминать. Не скажу, что страдал после расставания, но одно то, что обманулся – мне выносило мозг. Как я мог не разглядеть суку? Ка-а-ак?

– Она самая, – вздыхаю и отмахиваюсь. – Та самая бывшая, что… Неважно. Я же, блять, камикадзе, головой в огонь прусь.

Девушка смотрит настороженно, а затем протягивает мне ладонь.

– Дай руку.

– Лучше не надо, Вер… Я не каменный.

– Я хочу. Дай. Руку.

Мотаю головой. Мы ходим по очень тонкому льду, и еще два-три прикосновения, я просто сломаюсь.

– Давай, я лучше тебя отвезу домой?

– Нет. Дай руку, и отвези меня к себе.

– Уверена? – недоверчиво смотрю в ее лицо, в глаза, что будто небо перед грозой. После стольких пинков и равнодушия я уже не знаю, стоит ли радоваться внезапному повороту ко мне передом.

– Никогда не говорю то, в чем не уверена.

Мы закрываем класс. Я жду пока Вера оденется, хочу помочь – заправить волосы за ухо, но она отступает.

Снова. Отступает.

Незаметно сжимаю кулак за спиной.

Нужно быть аккуратней. Деликатней. Нежней.

Неужели мне придется притворяться ванильным соусом вечно, чтобы приблизиться к ней? А оно мне надо?

Мысли и жар гонят на меня странное безумное настроение, я называю его «Пиздец наступает незаметно».

На выходе нас встречают две мои студентки. Чтоб им провалиться!

– Мы знаем, что у вас концерт в конце ноября, – пищит дутыми губами первая и трогает мое плечо пухлыми пальцами. Я шарахаюсь от нее, как от прокаженной.

Вера отступает к стене, в тень, а вторая девица со скошенной челкой (будто парикмахер перебухала и срезала не там, где нужно), видя капитуляцию Свиридовой (и что, что она учительница? Подвинется), еще сильнее напирает на меня со своим метр сто восемьдесят.

– Малёванная, я похож на вешалку? – уворачиваюсь от загребущих лап лошадины и протягиваю ладонь Вере.

Студентки удивленно переглядываются.

А булавка смотрит мне в глаза, напряженно сжимает губы, зыркает на высоченную Юлю и не дает мне руку. (Звезды явно сегодня не сошлись над моей головой!) Разворачивается и уходит на улицу. Ситуация напоминает сорвавшуюся рыбку с крючка, и меня это выводит из себя. Я что вечно буду принижаться, делать вид, что я пушистый одуванчик, чтобы завоевать ее доверие и симпатию?

Не умею быть лапочкой, не умею быть правильным, постоянно спокойным, душечкой, короче. Я что пес на веревочке?! Это будто не моя шкура: тесная, жаркая и неприятная.

Понимаю, что у Веры есть причины считать меня дерьмом, бояться, остерегаться, но у меня есть граница терпения, и она трещит по швам. Не только из-за воздержания и звенящих яиц, но и из-за того, что по факту мне приходится притворяться. Не все время, но этот тотал-контроль хорошести поднадоел.

Мне нужен огонь, искры, драйв. Пусть лучше бы убегала, лупила носком сапога между ног, рвала мне волосы в порыве гнева, орала и прогоняла, чем вот так… Никак. Развернулась и ушла… ну, епта.

Когда входная дверь захлопывается, выпустив булавку на улицу, я тычу в разукрашенные мордочки девиц указательным пальцем, а они пятятся к зеркалам.

– Я вам не подружка, кралечки. Юлия, еще раз тронешь меня без разрешения, будешь оценку по гитаре ждать до второго пришествия! Сообразила? А ты, Как-там-тебя-не-помню, даже не думай притащить свой жирный зад на концерт. Тебе такая музыка не по зубам. Аривидерчи! – отмахиваюсь от них, как от мух.

Они примораживаются, хлопают крашеными ресницами и лепечут губешками. Подаюсь резко вперед: