Рассвет Ив (ЛП) - Годвин Пэм. Страница 58

Колючие крючки сомнения впились в мое сердце.

Я попятилась от стола, тяжело дыша, мои руки дрожали. Ужас так яростно скрутился в моем животе, что каждый вздох стал мучительным уколом боли.

Комната продолжала гудеть шумом веселья, все мужчины и женщины ели и разговаривали, как будто меня не существовало. Я прижала медальон к корсажу и вышла на нетвердых ногах, проводя языком по зубам и призывая клыки появиться.

Несмотря на огненный шар в горле, я высоко подняла подбородок, прошла через комнату для оргий и вошла в зал, в который заходила всего пару раз. Мои клыки не появлялись, а кровь горела еще жарче. Как только я выскользнула из поля зрения, мое самообладание рухнуло. Мое лицо болезненно исказилось, дыхание стало хриплым, а ноги понесли меня вперед.

Я никогда не бывала в комнате Макарии, но я обратила внимание, где она. Я знала, по какому коридору она уходила и за какой дверью спала. Теперь я бежала туда, и рев моего сердца заглушал стук моих сапог.

Задыхаясь от горя, я остановилась у последней комнаты справа и взялась за ручку. Заперто.

Твердое дерево стояло между мной и тем, что ждало с другой стороны. Я подняла руку, чтобы постучать, но она сильно дрожала. Прежде чем мой кулак коснулся двери, раздался приглушенный звук. Мужское рычание.

Мои клыки удлинились. «Нет, нет, нет!» Я не могла разжать челюсти, и бритвенно-острые кончики пронзили мои губы. Кровь хлынула на мой язык. Влажное тепло стекало по моему подбородку, и слезы застилали мне глаза.

Очередной хрип заставил меня ударить кулаком в дверь. Я постучала сильно и быстро и зажала рот ладонью, чтобы подавить гортанный всхлип. Давление внутри меня было настолько невыносимым, что я не могла думать связно.

Мое прерывистое дыхание замерло, когда дверь открылась.

Салем стоял на пороге, без рубашки, в расстегнутых штанах, едва держащихся на бедрах, его лицо было напряженным и белым от шока.

Резкий звон ударил мне в уши, и ужасный болезненный звук сорвался с моих губ.

— Зачем?

— Доун, — сдавленный звук, полный сожаления.

«Этого не может быть. Этого не может быть».

Я убрала руку ото рта, мои пальцы были в крови. Мне нужно увидеть. Замкнувшись в туннельном зрении и сосредоточившись на единственной цели, я ударила его и протолкнулась мимо. Я должна знать.

— Нет, Доун. Стой. Послушай меня, — он схватил меня за бицепс, останавливая движение, но было уже поздно.

В другом конце комнаты обнаженная Макария лежала на кровати — светлые волосы веером рассыпаны по спутанным простыням, ноги раздвинуты, ладонь между бедер.

Я больше не чувствовала его пальцев на своей руке, не чувствовала вкуса крови на губах, не слышала его умоляющего голоса.

Все внутри меня затихло.

Ничего не чувствую.

Бескровная.

Не могу дышать.

Темнота.

Мне все равно.

Пустая.

Глава 29

Я вернулась в спальню как в тумане. Мои ноги двигались. Мои легкие набрали воздуха. Мое сердце качало кровь. Но я этого не чувствовала. Я ничего не чувствовала.

Зловещий шепот опустошал мои внутренности, питаясь остатками моей души, но я закрыла свой разум для него. Пока я в оцепенении, больно не будет.

В комнате я свернулась клубочком у сейфа, в котором хранились мой лук и кинжал, и погладила холодный металл. Демон с черными волосами и серебряными глазами сел на полу в нескольких футах от него. Его недовольство выражалось в ряби мускулов. Его губы шевелились, и сильные слова сотрясали воздух.

Слова.

Вранье.

Грязь.

Он погнался за мной обратно в комнату и попытался смыть свою грязь в душе, но она была в его крови, в его генах. Он истинный сын своей матери.

Слезы отвращения наворачивались на мои глаза, когда я смотрела на его монолитную осанку, расчетливую сексуальную привлекательность и смертельно красивые черты. Как наивно было думать, что он мой. Как отвратительно, что я вообще хотела его. Он мой мучитель, моя погибель и мой злейший враг.

Мокрые волосы прилипли к его резко очерченному лбу. Капли воды блестели на его лишенной вен груди. Он кричал и показывал на мой рот, его лицо пылало, но мой слух периодически ослабевал.

— Ты… слушаешь… я не… — его голос то стихал, то снова раздавался. — Может… вены… твои клыки…

Мне нравились эти отрезки тишины. Опустив плечи на пол, я свернулась на боку, прижав колени к груди. Периодическая тишина была странно умиротворяющей, как мерное дыхание перед смертью.

Холодные пальцы коснулись моего лица, нарушая мой уединенный покой. Его руки были кислотой на моей коже, его токсичность проникала в мои поры и находила свой след в моей груди. Ужасный рывок моего сердца ощущался так, словно его разрывали на части и опустошали.

Как же мое сердце все еще бьется? Я скорее умру, чем буду вынесу муку, которая терзала мое спокойствие. Страдание от его зла хотело поглотить меня. Оно хотело зарыться глубоко внутрь и заставить меня страдать. Я не могла допустить этого.

— Доун! Приди в себя, — потребовал он, и отчаяние в его хватке заставило меня посмотреть ему в глаза. — Я не вижу своих вен. А ты видишь? И твои клыки… — он приподнял мою губу, его глаза были дикими и лихорадочными. — Они исчезли.

Я провела языком по зубам с энергией улитки. Моих клыков там не было. Его грудь и шея не светились. Если только семьдесят с лишним гибридов не погибли или не сбежали на поверхность, связь между ними и Салемом была разорвана. Поджарена до пепла, как и узы, которые я разделила с ним. Если бы меня еще что-то волновало, я могла бы подумать о поэтической правильности его саморазрушения.

— Я не вижу твоих вен, — бесстрастно произнесла я, пряча лицо от его прикосновения. — Твои гибриды умерли?

— Нет, и меня это не волнует. Я не могу… — Салем толкнул меня на спину и прижал ладонь к моей груди. — Я не чувствую нашей связи, — его дыхание было поверхностным, рука дрожала на моей груди. — Я тебя не чувствую.

Я смотрела на него в холодном отчаянии.

— Ты сломал нас.

— Нет! — он схватил меня за волосы. — Я не…

— Ты не совал свой член в эту женщину? — я перекатилась на бок и повернулась к нему спиной.

— Не делай этого, — приказал он громко и достаточно агрессивно, чтобы задребезжал потолок. — Ты от нас не откажешься.

Я рассмеялась, звук был глухим и безумным, эхом отдаваясь в пустой пещере.

— Ты отказался от нас, как только вошел в ее комнату.

Он продолжал издавать шум, изрыгать отчаянную враждебность, его беспокойные движения вибрировали вокруг меня. Я отключилась от всего этого и сосредоточилась на себе, ища утешения в оцепенении. В конце концов, мне придется вытащить себя из этого и столкнуться с адовым пламенем жестоких эмоций. Но не сейчас. Прямо сейчас, мне просто нужно омертвевшее облегчение отрешенности.

Я не собиралась дышать, но воздух проходил через мои легкие, пока мое тело бездумно делало свою работу. Дыхание было болезненным, хотя и стесненным стальным каркасом корсета.

Он бубнил о том, как прекрасно я выгляжу в таком наряде, и в его голосе слышалось раскаяние. Затем моя одежда исчезла, и я уже лежала на кровати, закутанная в одеяла и запахи обмана.

Эребус приносил нам еду и шепотом говорил с Салемом, даже не взглянув в мою сторону. Салем никогда не покидал меня. Он не переставал прикасаться ко мне, не умолкал. Может быть, все это рычание выжжет его голосовой аппарат. Может быть, он избавит себя от страданий и выйдет на солнце.

Дни приходили и уходили. Может быть, недели. Потеря надежды на будущее держала меня в безвременном вакууме. Я не говорила и не двигала руками и ногами. Были целые вечности, когда я не открывала глаз.

Почему я не могу двинуться дальше? Потеря нашей связи ранила меня до глубины души, но было ли это хуже, чем обычное разбитое сердце? Может быть, моя потребность в нем была в каком-то смысле биологической, и отсутствие связи ослабило меня почти до смерти? Я должна была бы разозлиться и взбеситься, но внутри у меня ничего не осталось. У меня не осталось сил бороться. Поэтому я позволяла ему нести меня в ванную и обратно, купать, чистить зубы и загонять питательные вещества в мое горло. В какой-то момент, он перестал надевать на меня одежду.