Тень разрастается (СИ) - Крейн Антонина. Страница 58

— Возьмете оплату? — я протянула лодочнику монетку и, как бы ненароком, потрогала его за запястье. Мы уже почти вырвались из смолистой безнадеги тилирийского бунта — надо было спешить.

— На выходе оплатишь! — капитан красноречиво постучал пальцем по лбу.

— А я сейчас выхожу!

Почти насильно всучив ему медяк, я резво перепрыгнула через перила магретто.

И мгновение спустя приземлилась на лавку тилирийской гондолы, опасно закачавшейся на волнах.

— Да ты! Да я! — задохнулся возмущением ее хозяин — шкафоподобный рыбак в тельняшке с короткими рукавами.

— Извините! — я панибратски приобняла его на секунду, прижав голые рыбацкие руки к бокам — чист — и, не слушая проклятий, прыгнула уже в следующую гондолу, плотно прижавшуюся к «нашей» по левому боку.

Там сценка с тилирийским негодованием и моей странной любвеобильностью повторилась. Чист. Следующая лодка — чист. Чист.

Чист. Чист. Чист.

В общем и целом, я привнесла немало хаоса в и без того красочную тилирийскую забастовку.

Оказавшись на берегу, я не преминула пожать руки двум Ловчим. Это оказались братья-близнецы из моего потока, те, что с лицами, как у муравьедов. Ого! Я развеселилась.

— Удачи со стачкой, и передавайте Селии привет от Тинави, — подмигнула я, раззадоренная своим покорением реки, и поскакала прочь.

Особняк Давьера на берегу слепо таращился на меня черными окнами. Только в одном из них, панорамном, выходящим на балкон, горел зеленоватый свет осомы. Да… Если память мне не изменяет, за этим окном — танцевальная зала. И именно оттуда я однажды позорно вывалилась на террасу в обнимку с Мелисандром Кесом и парочкой невинных жертв.

Интересно, как там Мел? Нашел уже свои артефакты? Знал бы он, что я теперь стала невольным спецом по развалу Срединного государства! Если судьба сведет — расскажу про драконье яйцо. Уверена, он немедленно захочет его спереть. Или надумает яичницу сделать — с него станется.

Меж тем, я подошла к воротам особняка.

Дом Давьера, некогда блестящий, набитый гостями и слугами в режиме 24/7, теперь был пугающе пуст. Кто-то — возможно, сам хозяин — уже сорвал с парадных дверей желтую ленту «опломбировано», но это не отменяло гулкой пыльной тишины внутри.

— Эй, вы тут? — почему-то шепотом вопросила я, оказавшись в главном холле. Мрак, щупальцами тянувшийся со всех сторон, обжигал холодом. Верными помощниками его невиданных злодейств служили мои отнюдь не выдающиеся нервы.

Особняк был большой, и, видимо, ребята наверху просто не услышали мой голос. Пробормотав кое-что нецензурное и решив, что не хочу ходить в темноте, я призвала унни. На ладони послушно зажглась белая звездочка. Она мутно осветила богатую прихожую и широкую винтовую лестницу впереди. Я целеустремленно туда поперла, когда внезапно нечто молочно-белое, желейной консистенции и холодной температуры врезалось в меня с правого бока, выбивая аналог светильника из руки.

— Вы бы смотрели, куда прете, дамочка! — взвизгнул призрак.

— Да это вы в меня вмазались! — возмутилась я.

Привидение чуть светилось, и я не стала наколдовывать новую звезду. Мне его и так было видно. Ему меня — тем более, эти штуки прекрасно ориентируются в темноте.

— Насколько я помню, этот дом не настолько стар, чтобы тут водились призраки. Что вы здесь делаете? — я уперла руки в боки.

— Что хочу, то и делаю! Не затем я на этом свете оставался, чтобы какие-то пигалицы мне допросы устраивали!

— А зачем вы оставались?

— А не твое то Ловчее дело! Я шолоховец, между прочим! — призрак завихрился спиралькой и взмыл под потолок.

Там я его разглядела.

Широкий лоб, орлиный нос, глубоко посаженные глаза. Губы тонкие, ни секунды не пребывают в покое — все дергаются, шевелятся, складываются трубочкой, уточкой и растягиваются в безмолвном крике. На голове ночной колпак, тело — наверняка костлявое при жизни — скрыто длинной рубахой, отороченной кругленькими помпонами по подолу. Старый, очень старый. Оранжевая искорка в том месте, где у живых расположено сердце, еле горит — как и у всех привидений. Не искра, а так… Воспоминание.

Вдруг с винтовой лестницы бусинкой скатилась Андрис Йоукли в рабочем наряде: грубые синие штаны с кучей карманов, байковая клетчатая рубашка завязана на животе узлом. Ищейка засунула два пальца в рот и пронзительно свистнула — как собаке. Призрак, вздрогнув всей своей мерцающей сущностью, свернулся тугим винтом и послушно поплыл к девушке.

— Йоу, он со мной, — пояснила Андрис. — Привет, Тинави. Что так поздно-то?

— Да тилирийцы бастуют… — я удивленно наблюдала за тем, как призрак повис за левым плечом Ищейки и тихо, навязчиво забубнил ей что-то в ухо, то и дело зыркая на меня.

Андрис от него отмахнулась. Будь призрак телесным, получил бы от нее по лбу. Ищейка укорила туманного старика:

— Господин Иладриль, я разрешила вам следовать за мной только при условии вашего прилежного поведения!

— Ну вам ведь наверняка интереснооооо…. — законючил Иладриль и еще жарче зашептал.

Андрис сокрушенно покачала головой, достала из кармана маленькую бронзовую табакерку и, буркнув заклинание, резко ее распахнула. А потом не менее резко защелкнула крышечку — уже после того, как Иладриля вместе с его колпаком всосало внутрь.

— С этими призраками проблем не наберешься! — посетовала Андрис и поманила меня наверх. — Пойдем. Все уже собрались.

— И как там? — с опаской поинтересовалась я.

Андрис поймала мой испуганный взгляд и громко расхохоталась:

— Ты специально так опоздала, да? Не хотела при этом дурдоме присутствовать? Лично я пока воздержусь от оценки. То, что маньяк на свободе — полное дерьмо, но дерьмо законное. То, что он говорит про Пустоту — без доказательств ничего не значит. Короче, посижу-послушаю, — она беззаботно пожала плечами.

— А почему ты пришла с призраком? — полюбопытствовала я.

Ищейка сокрушенно покачала головой:

— Не могу от него избавиться. Он в одном деле свидетелем проходит. Убили его соседа. Иладриль так обрадовался, что сможет помочь правосудию, что сам умер — от разрыва сердца. Но тяга к «консультированию органов» оказалась в нем столь сильна, что, елы-палы, он стал привидением. Теперь летает за мной везде, я ему, типа, понравилась. Только и передыха, когда его в табакерку прячу. Но он потом начинает бушевать. Приходится выпускать.

— Ничего себе, — покачала головой я, пока мы брели по второму этажу. — А что он тебе шептал?

— О… — Андрис прикусила пухленькую нижнюю губу. — О! Иладриль при жизни был менталистом. Людей читал: по лицам там, по жестам, мимике, по всему и сразу. А теперь никак не заткнется, так и норовит вывалить мне правду про окружающих.

— И что он про меня сказал?

— Гадости преимущественно, — Андрис дружески шлепнула меня по плечу. Мое лицо вытянулось. — Он про всех гадости говорит, не волнуйся. Такой уж был человек… Сегодня хотя бы шепотом это делать научился. Вчера-то вслух вещал, от всей широкой, блин, души. Чтоб «изучаемый» обязательно слышал.

Меня посетила догадка:

— Он Полыни тоже что-то неприятное сказал, да? Громко? — предположила я, вспомнив, как куратор не обрадовался просьбе позвать сегодня Андрис.

Андрис резко помрачнела.

— Я бы не назвала это неприятным для Полыни. Даже наоборот. При определенном складе характера можно гордиться… — пробормотала она и резким движением распахнула дверь в небольшую, едва подсвеченную зеленым светом залу.

Обстановка внутри, надо сказать, была интригующей.

Кадия сидела на стуле, поставив его задом наперед. Она нарочито не спускала холодного, застывшего взгляда с Давьера. Длинные, холеные пальцы Мчащейся назойливо барабанили по спинке стула.

Давьер сидел в другом конце зала, в низком круглом кресле, смирный и смурной, как храмовый хорист слишком ранним воскресным утром. Думаю, большую роль в формировании его плохо настроения сыграл тот факт, что вокруг Давьера на полу полыхал огненный контур. Такие обычно используют, чтобы сдержать в кругу призванных духов, но, в принципе, и против человека помогает. Попробуешь пересечь границу изнутри наружу — и все, привет, теперь ты головешка.