Аметист - Хейз Мэри-Роуз. Страница 69
— Да, в Данлевен. Стояла зима, и было морозно… До этого мне и в голову не приходило, что на свете существует такой холод. Я не могла уснуть ночью и забралась в постель к Танкреди. Мне было так страшно и так холодно, а он всегда был таким теплым. Танкреди крепко обнял меня и сказал, что все будет хорошо, пока мы вместе. После этого я спала с ним почти каждую ночь, пока тетушка Камерон не отправила меня из замка.
Джесс подумала о своем нормальном детстве: о сестрах и подружках, о катании на пони и хорошо воспитанных родителях, имевших, конечно, собственные недостатки, но и в сравнение не шедших с графом Скарсдейлом.
Джесс представила себе Викторию и Танкреди, прижавшихся друг к другу в темноте, чтобы согреться, создающих собственный мир фантазий, которые уносили их души за дозволенные пределы.
— Мы занялись сексом, потому что это было приятно, — рассказывала Виктория. — Все казалось естественным. Мы никогда не испытывали разочарования. По крайней мере в то время. Мы целовали и ласкали друг друга. То, что казалось особенно приятным, мы повторяли до пресыщения.
Впервые я испытала оргазм, когда мне не было еще и восьми. К одиннадцати годам я думала, что умру, если мы наконец не совокупимся по-настоящему. И злилась на Танкреди за то, что он заставляет меня ждать. Но уже тогда для своих лет Танкреди был крупным юношей, очень хорошо развитым физически, почти мужчиной. А я была маленькой. Он говорил, что в свои одиннадцать я выгляжу только на девять.
А мне было плевать. Тело мое было уже давно готово.
После дня рождения мы занимались любовью каждую ночь. Мы придумывали игры, сочиняли сценарии разных забав. Мы наряжались и порой занимались вещами, которые вычитывали из книг Скарсдейла. К тому времени мы знали в его библиотеке каждую книгу, к тому же обнаружили коллекцию порнографических открыток. И никто ни о чем не догадывался. — Голос Виктории стал злым. — Это была наша тайна. Хотя к моменту смерти Скарсдейла, я уверена, тетушка Камерон уже догадалась. Она нас и разлучила: отправила меня в школу.
— В Твайнхем.
— Да, в Твайнхем. — Виктория мрачно усмехнулась. — Впервые в моей жизни мы разлучились с Танкреди.
Наступило молчание. Издали слышался хруст травы, которую щипали овцы. Жужжали насекомые. Солнце припекало спины.
Виктория, подперев подбородок руками, смотрела вдаль, на собирающиеся в тучи облака.
— Для тебя это, должно быть, было ужасно, — робко вставила Катриона.
— Да. Никогда я не чувствовала себя такой одинокой.
Тогда я узнала, что то, чем мы занимались с Танкреди большую часть своей жизни, было дурно, понимаете? Я почувствовала себя уродкой. А там оказались все вы — такие нормальные, такие самоуверенные, до боли самодовольные, — и я отдала бы все за то, чтобы быть такой, как вы, быть нормальной. Потом я возненавидела себя за подобные мысли. Мне они казались предательством по отношению к Танкреди. Проще было возненавидеть вас. Я захотела поднять каждую из вас за шиворот и как следует встряхнуть, чтобы выбить вас из вашей уютной, устроенной жизни.
«Так она завидовала нам, — размышляла Катриона. — Как странно. Оказывается, я все это время была права». Ей стало страшно, до боли, жаль Викторию. Захотелось взять подругу за руку, успокоить, пообещать, что в конечном счете все будет хорошо.
Джесс сидела, плотно сжав колени. Пожевывая травинку, она никак не могла сообразить, что должна сказать. Да и что тут скажешь?
— Что ни говори, — прервала молчание Виктория, — а так оно и было. Может быть, это хоть что-то вам объяснит.
«Все как в греческой трагедии», — подумала Гвиннет, но решила отложить мысли о Виктории и Танкреди на потом.
Испытанный ею эмоциональный шок оказался очень сильным, почти невыносимым.
Молчание длилось долго, очень долго.
Наконец Джесс заговорила:
— Да, это и впрямь кое-что объясняет: «Мне захотелось… выбить вас из вашей уютной, устроенной жизни».
Конечно, ты и должна была тогда так чувствовать, и ты на самом деле выбила нас из обычной жизненной колеи. Ты заставила нас узнать, что значит быть несчастной и недовольной собой.
— Знаю. — Виктория сплела пальцы и слегка оперлась на них подбородком. — Вот почему я наговорила вам всякой всячины на сеансе, хотя сама и не предполагала, что кто-нибудь из вас воспримет гадание всерьез. Даже Гвин…
«Только не говори мне, что на самом деле веришь во все это…» Гвиннет решительно замотала головой:
— Но ты нисколько не прикидывалась. Все твои предсказания сбылись. Я сделала миллион долларов еще до тридцати лет, и как ни странно, благодаря «безупречному телосложению».
— Ты слишком долго терзалась мыслью о своем уродстве. Я не могла больше терпеть этого, потому что ты ею вовсе не была. Уродкой, я имею в виду. Ты была красива, просто не видела себя со стороны.
— А Джесс уехала в другую страну и стала яснее видеть.
— У Джесс талант, а провинциальная жизнь в Клочестершире его просто бы убила. И я ведь никогда не говорила, куда Джесс уедет, разве не так? Что касается Кэт: любой дурак тогда мог сказать ей, что она попросту теряет время со своим Джонатаном. Он даже почти не писал ей… И уж конечно, нисколько ее не любил. Я хотела, — Виктория обратилась к Катрионе, — чтобы ты сама прочно встала на ноги, а не молилась на своего Джонатана.
Подруги задумались.
— И, таким образом, мы все разъехались и совершили предначертанное, — прервала возникшую паузу Джесс. — А ты нас запрограммировала.
— Как тебе будет угодно. — Виктория пожала плечами и добавила:
— Извините.
— Не за что. — Джесс откинулась на куст вереска и прикрыла ладонями глаза от яркого солнца. — Ты заставила нас не быть самодовольными овцами. Ты вынудила нас по-настоящему заглянуть в себя и посмотреть, кто мы на самом деле и кем бы могли стать. Мы все тебе очень обязаны, даже если тобой руководили злые намерения.
— Ну-у-у не-е-ет, — запротестовала Гвиннет. — Это не правда. Я не верю! — Гвин закрыла глаза: в голове замелькал калейдоскоп образов, сливавшихся и разрывавшихся, смешивавшихся и образовывавших новые видения. — А как же другие предсказания? Что Джесс никогда не выйдет замуж за Стефана фон Хольценбурга?
— Да она к тому времени уже сама так решила.
— И что Бейлод убьет меня?
— Ну, это я для острастки, — призналась Виктория. — А потом, ведь Бейлод и вправду испугался. Кажется, он обладал чрезмерным влиянием на тебя, и влияние это было разрушительным. Если бы я, как ты веришь, была ясновидящей, возможно, я смогла бы напугать тебя и заставить саму бросить Бейлода. Но тогда, видишь ли, я чувствовала определенную ответственность, поскольку сама привела тебя к той ситуации, заставив измениться. Сейчас я бы с большим успехом помогла тебе выбраться. Вот перед кем я действительно виновата, так это перед Кэт. Не было необходимости быть такой жестокой.
Гвиннет закрыла глаза ладонями. В своем замешательстве она почти явственно слышала спокойный голос тетушки Камерон, вопрошавшей: «Какова в предсказании доля предположения и какова доля приложения простой психологии?»
— Так, значит, ты все-таки не ясновидящая? — выпалила Гвин. — И никогда ею не была?
— По крайней мере не в том виде, в каком мы себе представляли прорицательницу, — заметила Джесс, — объятой пламенем предсказательницей судьбы.
«Виктория Рейвн такая же ясновидящая, как вы или я», — сказал Карлос Руис, знавший Викторию как никто, за исключением тетушки Камерон и Танкреди.
Тут все вопросы внезапно вылетели из головы Джесс.
Ясновидение, программирование — какая разница? Все это к делу не относилось. Все прошло и, конечно, не имеет значения.
Неожиданно Джесс увидела себя в галерее Вальдхейма в Нью-Йорке, свою встречу с Танкреди, первую за много лет, и вспомнила, как заметила неладное, ощутила начинавшуюся болезнь сквозь его здоровую загорелую кожу. Рядом с Танкреди стоял Генрих, его новый красавец друг, которому теперь уже, несомненно, ни за что было не стать звездой мировой величины. Возможно, что и Генрих уже умер. Джесс похолодела.