Аметист - Хейз Мэри-Роуз. Страница 71

Кирсти, принесла блюда из молодой картошки со сливочным маслом, мятой, спаржей и консервированным горошком.

— Как тебе будет угодно, — отозвалась Джесс, как только Кирсти вышла из комнаты. — А как ты? Что вообще собираешься делать?

Джесс чувствовала себя очень неуютно, задавая этот вопрос.

— Еще слишком рано, — сказала она перед ужином Гвин и Катрионе. — Нельзя торопить Викторию с ее планами на будущее. Людям порой нужны месяцы, даже годы, чтобы оправиться от подобного потрясения.

— Ты говоришь так, будто Виктория — вдова, — возразила Гвиннет.

— Ну-у-у… — задумалась Джесс. — Так она и есть вдова, разве не так? Даже больше.

— Мы должны, — поддержала Джесс Катриона. — У нас совсем немного времени. Мы пробудем здесь столько, сколько сочтет нужным Виктория, а это будет недолго. В конце концов, мы можем просто попытаться и немного встряхнуть ее, заставить снова думать.

На вопрос Джесс Виктория приподняла изящную бровь.

Джесс показалось, что все они вновь вернулись в Твайнхем — настолько было очевидно превосходство Виктории над ней, Гвин и Катрионой.

— У меня здесь куча дел. — Виктория помолчала. — А вам-то что за забота?

— Ты вернешься в газету? — упорствовала Джесс.

Виктория полила мясо мятным соусом из серебряного кувшинчика в античном стиле.

— Не думаю. Сомневаюсь, чтобы они там жаждали моего возвращения. Я с ними поссорилась.

— Почему?

— Мне больше не нужна газета, — не стала объяснять Виктория. — Все это уже не важно.

— Конечно, у тебя сейчас такое состояние, — посочувствовала Гвиннет. — Но не можешь же ты оставаться здесь вечно.

— Почему бы и нет? Здесь мой дом.

— Но — одна?

— Вовсе не одна — Кирсти тоже остается.

— Да, но…

— И я буду слишком занята, чтобы иметь время интересоваться людьми. Я намерена составить каталог всей библиотеки. Знаете, мать так и не смогла закончить эту работу.

А тут ее — на годы.

«Вам нужно увезти отсюда Викторию куда угодно…» — настойчиво просил доктор Макнаб.

Джесс посмотрела на сидевшую во главе стола Викторию и представила себе лицо подруги через несколько лет: запавшие глаза, паутина глубоких морщин, опутавшая узкогубый рот; с годами Виктория станет еще более эксцентричной и нелюдимой, без конца горюющей об утраченной любви, сосредоточенно разглядывающей пыльные порнографические альбомы из библиотеки Скарсдейла.

Джесс отвела взгляд.

— Ну что ж, это — твоя жизнь.

— Благодарю. Я рада, что ты так же смотришь на сей предмет.

«Да, здесь дом Виктории, — размышляла Катриона, — и никто не вправе забрать ее отсюда силой… Но она не должна оставаться в одиночестве, да и Кирсти не вечна».

Словно в поисках совета, Катриона принялась блуждать взглядом по комнате: большая голова лося над камином, высокие окна в глубоких нишах, почерневшие балки потолка, два комплекта рыцарских доспехов, охраняющие арочную дверь, ведущую в холл и, наконец, два выцветших стяга над этой дверью — ратные трофеи предков Скарсдейлов.

— А Данлевен входит в национальный реестр? — неожиданно спросила Катриона.

— Нет. — Виктория вновь наполнила бокалы. — Скарсдейлы не любили вмешательства в свои дела. Они сохраняли свободное владение собственностью. Никаких связей. Никаких пут.

«Когда Виктория постареет, — подумала Гвиннет, — она будет выглядеть совсем как тетушка Камерон. Да она со своими белыми волосами и сейчас натуральная тетушка Камерон, хотя ей всего тридцать семь».

— Ты думаешь, Танкреди хотел бы жить здесь в одиночестве? — спросила Гвиннет вслух Викторию.

— Теперь-то ему какая разница? — пожала плечами Виктория. — Он умер.

— Но его бы это волновало.

— Не обманывай себя, — холодно ответила Виктория. — Танкреди ничто не волновало. И никто.

Катриона довольно долго хранила молчание. Но теперь неожиданно подняла глаза от стола, словно подхватывая мяч, который чуть было не упустила Гвиннет.

— Если ты так думаешь, то ты сама тупица, — произнесла она многозначительным тоном, не обращая внимания на нахмурившиеся брови и угрожающий вид Виктории. — Разумеется, Танкреди было не все рано, иначе бы он не стал звонить нам. Он понимал, что ты будешь нуждаться в ком-то, кто позаботился бы о тебе, и потому так настойчиво просил нас приехать.

Катриона глубоко вздохнула, абсолютно уверенная в правоте своих слов.

— Он вовсе не потому выбрал днем своей смерти тридцатое июня, что хотел просто пошутить, и не потому, что обладал бесподобным чувством иронии, как ты выразилась.

Он поступил так, потому что был уверен в том, что нас всегда тревожило твое предсказание, и мы все приедем! А что касается причиненной им тебе боли по поводу ваших отношений, так откуда ты знаешь, что Танкреди не руководствовался в своем поступке любовью к тебе, что и заставило его оттолкнуть тебя? Он был старше тебя, он прекрасно понимал, что вы оба не сможете продолжать так жить вечно. Возможно, он считал это единственно правильным выходом.

Щеки Виктории вспыхнули двумя ярко-красными пятнами.

— Ты сама не знаешь, что говоришь!

— Еще как знаю! — заявила ничуть не обескураженная Катриона. — Ты такой же человек, как и все, несмотря на то что изо всех сил пытаешься доказать обратное. Я также знаю, что во всем с самого начала был виноват лорд Скарсдейл. Вы с Танкреди оба стали его жертвами. Он превратил Танкреди в нравственного урода, и, если бы ты ему позволила, то же самое сталось бы и с тобой. Уверена, что Скарсдейл нашел бы это забавным. В самом деле, держу пари, что где бы сейчас ни находился мерзкий Скарсдейл, он хохочет во все горло. Он же победил, разве ты не понимаешь? Он в конце концов сломал Танкреди, а если только ты останешься в замке и будешь тут терзать себя мыслями всю оставшуюся жизнь, это будет означать, что Скарсдейл сломал и тебя. Ты хочешь этого?

Катриона наклонилась вперед и так экспрессивно жестикулировала рукой с зажатой в ней чашкой, что кофе выплескивался на ее рубашку, но Катриона ничего этого не замечала. Она призывала:

— Не делай этого, Виктория! Не дай Скарсдейлу смеяться последним!

Глава 4

Преподобный отец Далглиш взирал на свою мини-паству с явным смущением. Паства состояла всего из семи человек: сестра покойного с холодно-величественной осанкой; три ее подруги, так пугающе образованные и так непохожие на его обычных прихожанок; доктор Макнаб, заставлявший викария постоянно чувствовать себя неловким и слишком молодым для своего сана; и экономка — дородная амазонка, заставлявшая священника постоянно вспоминать о тщедушности своей физической оболочки. В первый раз викарий был рад присутствию старой миссис Херрик, проводившей в его церкви столько времени, что она, казалось, просто жила в соборе, и не пропускавшей ни одних похорон в округе. Сейчас миссис Херрик сидела на своей любимой задней скамье, почти; невидимая за редутом пахнувших плесенью песенников и молитвенников, и время от времени всхлипывала.

Публика казалась весьма неуместной на церемонии отпевания сына графа, но викарий напомнил себе, что Танкреди Рейвн был не только незаконнорожденным сыном, но и умер предположительно от кошмарной болезни, о которой только шепотом, притаив дыхание, судачили в окрестных приютах Глазго, где Далглишу доводилось исполнять службу. Еще хуже было то, что покойный был крещен католиком, после чего, очевидно, никогда более не переступал порога церкви.

Вынужденный действовать по собственному усмотрению, викарий — молодой человек, придерживавшийся общепринятых взглядов, принявший приход лишь недавно и практически не знакомый с семейством Скарсдейлов, — склонялся к мысли вообще отказаться от службы. В конце концов, ведь сама сестра так и не пришла к нему обсудить детали панихиды.

Викарий был глубоко задет за живое ее отношением к вопросу похорон, когда он позвонил в Данлевен, чтобы выразить свои соболезнования. На традиционной церемонии погребения настоял доктор Макнаб.