Шёлковая тишина (ЛП) - о'. Страница 14

— Помнишь, я рассказал тебе свою историю там, на каменистом пляже? — я киваю, но он не замечает это движение и продолжает. — Я рассказал тебе и вдруг сам понял, что между мной и Майей… что это какая-то… неправильная любовь. Слишком болезненная, слишком несчастная. Вывернутая наизнанку, что ли… У меня глаза будто впервые открылись в тот момент. Ты тогда убежала, — Макс усмехается. — А я ещё долго там сидел и думал-думал. Решил, что пора завязывать. Хотел бросить Майю в тот же вечер, но она начала ругаться и кричать. Плакать. Всё превратилось в какой-то дешевый фарс, и я уехал из дома. Ночевал в пикапе и… и у тебя потом, помнишь?

Он шумно затягивается, вспоминая:

— Проснулся, всё тело болит. Долбанное кресло не предназначено для сна, но я быстро забыл о неудобствах, увидев тебя. Ты спала за столом, как птичка на жёрдочке. Как зайчонок, как невиданный зверёк — такая вся пушистая, нежная, беззащитная, — голос Макса становится ниже, и я провожу ладонями по своим плечам, сглаживая мурашки. — Хотел остаться с тобой тогда… Но пришлось уехать. И снова Майя и ее сцены. В пиццерии ее вообще ревность накрыла. Впервые за пять лет такое видел. Я даже не понимал, как ее остудить, обычно-то это я с ума сходил, а тут… Она как репейник, понимаешь? — Макс повернулся ко мне. — Прицепилась ко мне и вросла под кожу. И выдираю я ее сейчас с мясом.

Я качаю головой и легко провожу ладонью по его чуть колючей щеке.

— Так может и не надо выдирать? — тихо вру я, совсем так не думая. — Если это больно для вас обоих, то стоит ли игра свеч? И может нужно просто попробовать заново?

Макс успевает вскользь поцеловать мою руку прежде, чем я ее убираю. Взгляд его такой нежный, что мне хочется утонуть в нем. Он напоминает мне сладкие взбитые сливки, которые так умопомрачительно тают во рту.

— Откуда ты такая взялась? — тихо спрашивает Макс. — Почему так легко сдаёшься?

— Это не легко, — горько усмехаюсь я и отвожу глаза. — Но я не хочу рушить то, что у вас уже есть.

— Не ты это рушишь, — глухо замечает Макс. — Ты спасаешь меня, вытягивая из этой зловонной трясины.

Я поворачиваюсь к нему и вижу усталость на лице Макса. Вижу, что сейчас этот мужчина, казавшийся мне сильным атлантом, стоит передо мной с распахнутой настеж душой, измученной и обессиленной. Вижу, что он не притворяется, не лукавит, не врет. Вижу по нему, что он черпает силы во мне, и я готова отдать ему всё до последней капли. Я готова также открыть перед ним своё сердце. Да что там, в эту минуту я готова всучить ему своё сердце, свою душу, всю себя! И ничего не требовать взамен. Я знаю, что так нельзя, знаю, что потом может быть больно, очень больно. Но я знаю так же, что по-другому — тоже никак нельзя. Не с ним. И не мне.

И я делаю шаг к нему, а он, отбрасывая недокуренную сигарету в сторону, следит за мной тяжелым взглядом. Я прижимаюсь к нему, вставая между его ног, и теперь уже Макс оказывается придавлен к пикапу. Его руки заключают меня в кольцо, и я запрокидываю своё лицо, поймав его взгляд — теперь уже темный и затягивающий — и шепчу то, о чем кричат мои глаза:

— Хочу быть твоей.

Его рука скользит по моей спине вверх и, зарываясь в волосы, обхватывает мой затылок. Он притягивает мою голову к своей так близко, что мы почти соприкасаемся носами, и уверенно шепчет мне прямо в губы:

— Ты уже моя.

Его губы сминают мои, его язык врывается в мой рот, его руки сжимают мое тело, и я с наслаждением и пылом отвечаю ему тем же. Я не понимаю, что за безумное притяжение между нами. Не понимаю, почему мы постоянно перескакиваем со злости на нежность и обратно. Не понимаю, как мы стали так душевно близки буквально в одночасье. Но черта с два, если я хочу сейчас сесть и разобраться в этом. Нет и нет. Всё, что я хочу сейчас, это сильнее впиваться в его плечи ногтями — и я впиваюсь. Крепче вдавливаться в него своим телом — и я вдавливаюсь. Забыть о дыхании в яростном поцелуе — и я забываю.

Макс ласкает мое тело, скользя по шёлку платья. Его ладони бесстыдно сжимают мою попу, и я чуть прикусываю его губу в ответ. Он стаскивает рукав платья ниже и припадает с поцелуем к оголенной коже плеча. Я со стоном прижимаюсь к нему ещё крепче, чем раньше, давая понять, чего хочу в этот момент, и Макс с силой сжимает мои бёдра руками, соглашаясь с моим желанием.

— О Господи, постыдились бы, что ли… День на дворе… — слышим мы ворчание какой-то женщины и мягко отрываемся друг от друга.

На наших лицах блуждают улыбки — такие чувственные и пошлые, что не остаётся никаких сомнений о направлении наших мыслей. Я одёргиваю приспущенный рукав платья на место и провожу рукой по взлахмоченным волосам. Макс поправляет мое платье сзади, хотя я чувствую, что не столько поправляет, сколько гладит — и вовсе не платье.

Я отхожу от мужчины и встаю рядом с ним, опираясь спиной на его машину и откидывая на неё голову. Мои глаза сами собой прикрываются под яркими лучами солнца, а тело наконец расслабляется, слегка недовольное прерванной страстью. Я чувствую на себе взгляд Макса и позволяю ему разглядывать себя, не имея сил пошевелиться.

— Будешь айс-кофе? — спрашивает он меня вдруг, и я открываю глаза.

— С удовольствием.

Макс с улыбкой кивает и уходит в сторону кафешки, виднеющейся неподалеку. Пока его нет, я успеваю проверить почту на телефоне и написать пару сообщений Кире, которая сообщает, что хочет ночевать у подружки.

Макс возвращается с двумя бумажными стаканчиками, и мы в полной тишине пьём холодный кофе, который остужает и заставляет голову работать чётче. Мы вновь смотрим на тот Т-образный перекрёсток, и в этот раз наше молчание иного рода. Оно отдаёт удовольствием и даже некоторой сытостью. Эта тишина приятная, комфортная, ласковая. В словах нет нужды, и для меня, как для писателя, этот миг удивителен. Вероника молчит, молчат и другие сюжеты, и я вздрагиваю, чуть не разливая остатки кофе, когда Макс разрезает тишину:

— Я хочу подать в суд на Майю.

Я с изумлением поворачиваюсь к нему. В моих глазах вопрос и недоумение, и Макс, виновато улыбаясь, сначала реагирует на второе:

— Мысли у меня очень быстро работают. Ты права насчёт того, что нужно сначала разобраться с одним домом. Я расстанусь с ней окончательно. Но мне нужно ещё и разобраться со своим прежним издателем. Я хочу, чтобы Майя официально признала, что без моего ведома изменила файлы по второй книге. Попробую сделать это мирно, но вряд ли выйдет. Поэтому придётся скорее всего действовать через суд.

— Но зачем тебе это? Такая потеря времени, — удивляюсь я.

— Слава писателя, крадущего книги у подружек, будет идти впереди меня, пока я не докажу обратное, понимаешь? — Макс ждёт мой ответ, и я киваю. — Проблема в том, что если мы с тобой будем вместе… открыто вместе, я имею ввиду, то ситуация зацепит и тебя. Она и так-то тебя зацепит, раз ты мой соавтор, а если мы ещё и будем при этом парой…

Он замолкает, сминая в руке пустой стаканчик, и не замечает, как поникают мои плечи, и взгляд опускается вниз. Я чувствую холодок огорчения в душе и поджимаю губы. Слова Макса полны смысла и логики, он рассуждает разумно, но я уже заранее предчувствую, как затягивается судебное дело, как проходит месяц за месяцем, как ожидание гасит весь наш пыл и как спустя год мы уже чужие друг другу. Я верю, что Максу удастся отстоять свою книгу, верю, что он победит Майю, но в то же время мне страшно, что это дело изменит всё то, что сейчас между нами.

Я поднимаю глаза на Макса и говорю:

— Что ж. Это правильный план.

Я знаю, чувствую по его внимательному взгляду, что он слышит всё недосказанное мной. Что мне хочется забрать его себе уже сейчас, присвоить в единоличное пользование, как сказала однажды Вероника. Но жизнь — как и мой литературный роман — не подразумевает такой вольности. Всё, что мне остаётся — это отпустить Макса, чтобы он сделал, что должен, и ждать, когда он станет по-настоящему моим.

Именно эту минуту выбрал Тимур, чтобы выйти после тренировки из ледового дворца.