Шёлковая тишина (ЛП) - о'. Страница 27

Глава 23

— Кир, — я сдёргиваю резинку с волос и распускаю пучок. — Знаешь, домой лучше пока не ходить, там могут дежурить журналисты. Сможешь у подружки поночевать? Пару ночей.

— Шутишь? — смеётся девушка. — С удовольствием!

— Только постарайся Антона обходить стороной, — продолжаю я серьезно.

— Почему? Он классный, — замечает она.

Вот в этом-то и дело. Я задумчиво ковыряю носком балеток землю под качелями. О роли Антона в моей жизни родственники не знают — и, возможно, зря — потому что мне не хочется выглядеть в их глазах идиоткой. Кто ещё мог так влюбиться в моряка и не заметить, что его чувства совсем не такие же пылкие?

— Кир, у нас с ним не самые лучшие отношения, и я… я ему не доверяю, — мне неловко так путать свои аргументы, но как иначе убедить сестру я не знаю.

Девушка молчит, и я решаю додавить.

— Это правда, Кира. Его вид обманчив.

Она вздыхает и неохотно соглашается:

— Ладно, я тебя поняла.

Я перевожу дыхание и скорее освобождаюсь от картинки Киры, беременной от Антона.

Мы прощаемся, и я возвращаюсь к своей книге и к Веронике. Их отношения с Джедом всё ближе к кульминации — когда они оба поймут, что всё гораздо серьезнее, чем они предполагали. Что Джед скучает по Веронике и злится, когда она не звонит. Что Веронике обидно отпускать парня к его девушке и ей каждый раз хочется, чтобы он остался с ней. Они до сих пор не целовались, хотя в остальном зашли гораздо дальше, чем мы с Максом. Но таково их понятие близости. Для обоих поцелуй станет чем-то сродни столкновению и взрыву двух миров — неотвратимое событие, которое уничтожит всё вокруг для чего-то нового и гораздо более яркого.

Во всяком случае, я веду их в этом направлении. Макс, может, и сменит курс, но, пока он занят своими делами, в нашей книге я за главного. И мне не хочется сознаваться в этом самой себе, но я испытываю облегчение. Моя книга — снова в моих руках, мои герои — снова только мои, и мне не нужно объяснять логику их поступков. Моя скорость повествования — снова та, что комфортна для меня, мой сюжет — снова меняется так и тогда, когда этого хочу я.

Я создаю этот мир, я его развиваю — и это одно из самых ценных ощущений в моем творчестве. Меня посещает коварная мысль скорее дописать книгу, пока Максу не до неё. Я готова оставить его имя на обложке, готова поделиться с ним гонораром, но мне совсем не хочется впускать второго демиурга в свой мир.

Даже если этот демиург будет прожигать меня взглядом своих темных глаз, даже если он будет сжимать меня своими широкими ладонями, даже если будет целовать, не давая вдохнуть воздух… Я улыбаюсь и прикрываю глаза. Почему его поцелуи, его прикосновения, его близость остаются в моем сознании такими четкими, словно татуировки на теле? Почему, стоит лишь смежить веки, как все частички Макса — его дыхание, его тепло, его сила — с лёгкостью проявляются, словно он рядом? Моя кожа покрывается мурашками, мое сердце ускоряется, кончики моих пальцев покалывает от реалистичности моих фантазий, от моего предвкушения, от моего желания. От моей нужды в нем.

Я не знаю, когда мы доберёмся до главного, до того сокровенного момента, когда не останется никаких преград, никаких причин, никаких условий, но я готова ждать, потому что ожидание подогревает. Неторопливость распаляет меня получше скорости, и я только надеюсь, что для Макса наше вынужденное промедление кажется таким же тягуче-сладким.

Я стараюсь не вплетать свои мысли и чувства в книгу, но они все равно прорываются между слов, и Вероника перестаёт быть самой собой. Я чувствую это по тому, как текст начинает тормозить. Нужные слова не подбираются, фразы не строятся, диалоги затухают. Я понимаю, что нужно вернуться назад и изменить написанное сегодня, и с досадой блокирую телефон. Не люблю такие моменты, но временами они случаются.

К вечеру мое творчество снова идёт как по маслу. Особенно после того, как закончились звонки из издательства. Мне звонили юристы, главред и Тамара, но я не могла рассказать им ничего нового. Они сетовали на ситуацию до тех пор, пока кому-то из них не пришло в голову развернуть дело в свою пользу.

— Работа над романом так сблизила соавторов… Они так упорно влюбляли героев друг в друга, что не заметили, как… — главред бормотал уже предполагаемыми цитатами из анонсов книги. — Это будет сенсацией!

Мне не слишком-то хочется выносить отношения с Максом на публику, но раз уж Майя все равно это сделала, то другого выхода нет.

Я жду своего мужчину, сидя в кресле. Текст четкими строчками укладывается на экране телефона строка за строкой, а в это время Стас и Таня возятся с Тимуром. Родители Макса кажутся мне прирожденными бабушкой и дедушкой — столько в них заботы и тепла для ребёнка. Тим с удовольствием играет с ними и совсем не капризничает, чему я очень рада. Однако задача уложить его спать все равно на мне, поэтому после девяти часов вечера я увожу сына в одну из выделенных нам комнат. Мы долго лежим, глазеем на по-летнему светлое ночное небо и слушаем стрекот кузнечиков. Тимка рассказывает мне о впечатлениях за день и постепенно всё-таки засыпает. Он звездой раскидывается на двухместной кровати, и я калачиком сворачиваюсь на краю. Я не хочу засыпать и ещё некоторое время пишу книгу, но потом и меня берет измором сон, и мои глаза закрываются.

Я просыпаюсь среди ночи. На небе видны звёзды и Луна, и они холодным светом освещают комнату. Что-то в ней не так, и я не сразу понимаю, что нахожусь в соседней комнате. Мое тело придавлено рукой и ногой Макса, а сам он сонно сопит мне в затылок. Он такой тёплый, что моей спине даже горячо, и я пытаюсь немного отодвинуться, но он не даёт и продолжает крепко удерживать меня рукой.

Из-за своих движений я замечаю, что на мне нет джинсовых шорт — очевидно, Макс заботливо снял их, но оставил на мне белье и футболку. Бюстгальтер неприятно впивается косточкой в бок, и я решаю снять его тоже. Мне не очень удобно делать это под рукой Макса, но я изворачиваюсь и вытаскиваю из-под футболки неудобное белье.

Рука Макса, словно заметив изменения, тут же ползёт вверх по моему телу и накрывает ладонью мою грудь. Между нами ткань футболки, но я едва ли ее чувствую. Рука Макса не шевелится, а я сгораю от нахлынувшей волны желания. Мне хочется выгнуться, хочется потянуться, хочется снова поёрзать — что угодно, лишь бы он проснулся и сделал что-нибудь. Погладил. Поцеловал. Поласкал. Скользнул рукой вниз. Шепнул что-то глупое. Прижал к себе крепче.

Я больно прикусываю губу и пытаюсь отвлечь себя этой болью от разгоряченых мыслей, от сбившегося дыхания, от жаждущего любви тела. Я строго напоминаю себе, что мы в доме родителей Макса, что в соседней комнате спит Тим, что в конце концов мы никуда не торопимся. Это немного остужает меня, но лучше всего помогает сам мужчина. Рука Макса сползает мне на живот, и я с облегчением вздыхаю. Там она ощущается совсем иначе — как-то по-домашнему заботливо, а не будоражаще-соблазнительно, и это даёт мне возможность успокоиться и погасить свой внутренний пожар.

А ещё Максу наверняка нужно хорошо выспаться — и этот аргумент становится решающим в моей битве с самой собой. Я закрываю глаза и раскрываю объятья навстречу Морфею.

Глава 24

Следующие несколько дней проходят в режиме отпуска. Мы с Тимуром гостим в доме родителей Макса, без няни и без детского сада. Я много пишу, потому что с сыном возятся Таня и Стас, а Макс мотается по городу. Его сильно гнетёт необходимость жить в отчем доме, и он хочет купить квартиру, но не может найти подходящий вариант по сумме денег, и от этого злится. Выгонять Майю на улицу из своей квартиры он по-прежнему не готов, и это кажется мне рыцарством.

Иногда я забываю, почему мы с Тимом живем здесь, но потом канал местных новостей живо мне напоминает. Журналисты до сих пор не успокоились и продолжают смаковать нашу историю, гоняя по кругу одинаковые сюжеты и статьи. Я понимаю их, ведь это самая громкая история в городе за полгода, и главред издательства это тоже понимает. Он звонил мне сам и просил ускориться, потому что книга, окружённая таким скандалом, вмиг разлетится с полок. Он даже предлагал мне разбить ее на две части, чтобы скорее выпустить хоть что-то.