119 дней до тебя (СИ) - Магарцева Юлия. Страница 88

— Это я ещё приуменьшаю. — фыркнула в трубке Крис. — Да фиг с ней, с этой Найлой. Какая-то она… слишком задорная.

— «Задорная»?

— «Слишком».

— Понятно. — потянула Нура затёкшие плечи. — Она весёлая и это в ней тебя раздражает.

— Да она, как больной ослик-инвалид, которого хочется прибить, чтобы не мучился. Она меня просто бесит! И не меня одну. И НЕ ТОЛЬКО ОНА! Когда ты вернёшься?! — в её тоне слышаться командирские ноты.

Девушка закрыла компьютер.

— Я только что уехала.

— Ничего никому не сказав!

— Я почти сразу же написала тебе…

— Когда была уже за сотню миль? Отличный план. Он сработал!

— Кристина…

— Двадцать лет, как «Кристина»!

Нура хмурится на телефон и показывает ему язык.

— Ты же не совсем идиотка, — голос Крис взлетает на несколько октав. — Не станешь же ты бросать универ?!

— Это мне решать. — настроение упало. — И никто не «идиотка».

— Так, ясно. Бесполезно. — она явно раздосадована. Молчит немного, а потом переводит тему. — Как родители? Сара, как?

Делает вид, что переводит.

— Ни оба первых, ни вторая, меня ещё не пытали.

Раскушена.

— Ну, всё, ты меня вынудила… Сейчас же позвоню Саре!

Нура улыбается, а бывшая соседка угрожающе рычит. Даже развалившийся на полу Брук у кровати её слышит, ведёт ухом и сладко потягивается.

— Она всё расскажет твоему дяде! Уж он-то точно вправит твои мозги…

— Мне просто нужно побыть дома, понимаешь? — спустя время, когда та чуть успокаивается, беспечно говорит девушка, — Мне здесь лучше и… легче. — она смотрит на любимого пса, который не отходит от неё с тех пор, как вошла в дом, и оглядывается к окну. — Здесь словно воздух другой. И ты бы видела это — здесь выпал снег. Его годами не бывает, представляешь? А сейчас так много… Такая красота.

— Спасибо. Не знаю, что это было, но теперь я ненавижу себя больше.

Нура смеётся. «Ах, Кристина!»

— Я тоже буду скучать по тебе.

— Нет-нет. Просто нет! — она никогда не сдастся. Миссия не выполнена.

Девушки обмениваются ещё парой колкостей, а потом прощаются и Нура отсоединяется, и откладывает в сторону телефон.

— Эй, — застаёт она почти в полночь дядю в кухне. Не рассказала им, ехала со вчерашнего дня без остановок, дико устала. А по приезду, обняла родителей и больше ничего не нужно было, словно обрела умиротворение.

— Эй… — отзывается тот, улыбаясь, и протягивает ей бутылку с молоком. Знает, что нужно.

— Спасибо, — берёт девушка молоко и отпивает прямо из горлышка — дурацкая привычка их обоих. Увидь сейчас это тётя, наругала бы.

— Где бродила?

— В конюшне.

Девушка стянула с себя куртку и накинула на спинку стула. Осталась в смешной пижаме, которая сейчас, кажется, стала ещё больше, размера на два.

— Не спится?

— Выспалась.

Ник строит двусмысленную физиономию и облокачивается на стол, что между ними.

— Поболтаем? — спрашивает он, а седые лохматые брови встревожено подрагивают. — Просто скажи, что ничего страшного не произошло, умоляю…

— Нет, не волнуйся. Ничего не случилось.

— Но, я же знаю тебя. Ты сама на себя не похожа… так похудела. Приехала внезапно, не предупредив. И так странно вела себя в последнее время, совсем почти не общалась, не звонила… Уверен, это пАрево не из-за уроков. Дело в этом парне?

— Ник, — Нура не хочет говорить об Итане, но, похоже, придётся. — Хорошо, — решается. — Итан, он…

— И т а н. — судорожно повторяет мужчина. — Маккбрайд.

В том, как он произносит это… Его имя, слышится такая суровость. В карих глазах дяди злость.

— Синичка…

— Нет, стой! — опережает его она поскорее. — Послушай, просто услышь меня! Просто посмотри на меня… Я ведь не ребёнок. Итан… Мы были влюблены.

— Да… Видел.

— Ты видел фотографии. Между нами всё было серьёзно. Очень.

Он стискивает челюсть. — Ну да…

— Да. А потом мы расстались. Расстались! И я не хочу это мусолить, нЕчего! Это… больно и… Это просто случилось, и не важно, кто виноват. Он не обижал меня, успокойся, пожалуйста. Не обижал. И я… я не вернусь туда больше. Не вернусь в Чикаго… Не хочу!

Вроде достаточно ясно и доходчиво донесла, но он почему-то усмехнулся:

— Врушка.

— Что?..

— То! «Не хочу…» — передразнил. — Правда, что ли?

— Да!

— Врушка!!!

«Ненавижу… ненавижу, когда ты так делаешь».

И слёзы горячими ручьями потекли из глаз.

«Ненавижу, когда, правда, знаешь… Когда знаешь и видишь меня насквозь».

— Не могу-у. — выдавила, наконец-то, свою чёртову явь и развернулась, чтобы уйти.

— О-ой, — простонал Ник, не ожидая этой её, такой реакции… Думал, подразнить, вывести на разговор, а она расплакалась.

Шагнул быстро вперёд, обогнув стол, и, догнав у лестница, схватил в охапку и крепко прижал к груди.

— Прости, прости… Господи Боже, прости. Конечно же, ты давно не ребёнок, конечно. Ты так выросла, Синичка моя. Я просто не верю в это, до сих пор. И никогда, наверное, не поверю. Помнишь, что я сказал, когда этот паршивец, Донни, в первый раз появился на нашем пороге?

Нура прыснула сквозь слёзы в его домашнюю кофту.

— «Фу, что за дрищ?!»

— «Надеюсь, ты за него не выйдешь?»

Они засмеялись.

— Ну, так вот. Когда я увидел те ваши с ним фотографии… с этим М а к к б р а й д о м. Первой мыслью было «Чёрт, он — тот, кто её у меня заберёт». «Это ОН! Чёрт возьми! Время… время пришло».

Дочь громко, в последний раз, всхлипнула, где-то возле его подмышки и подняла голову:

— Честно?

— Да. — угрюмо ответил Ник. — И сказать, кое-что ещё? Я так разочарован. Ведь он мне… Блин, он мне понравился… хренов лупоглазый, улыбака! И даже ведь, нифинды не красавчик… что ты в нём нашла, не понимаю?! И тётя твоя ещё тоже, масло подливает.

Он забавно пофыркал немного.

— Но, с ним… с этим парнем, ты выглядела так иначе, по-другому счастливой. В это я верю — в то, что было всё действительно сильно и взаправду. Что он достойный.

— Когда он был рядом… я ощущала его любовь, и я была на седьмом небе. А теперь его нет, и я чувствую, что я никто.

— Печально, что всё закончилось. Посмотри-ка на меня, — коснулся дядя её подбородка. — Так бывает. Вот увидишь, когда ты встретишь ещё кого-то, потом будешь вспоминать э т о т период своей жизни… вспоминать Его… и тебе будет странно, потому что будет казаться, что все эти переживания были напрасными, преувеличенными. Надуманными.

— Разве такое возможно выдумать?

— Просто потерпи…

— Не-ет. Оно есть и всё… и я не хочу, чтобы это проходило. И не хочу встречать кого-то другого… Не возможно чувствовать такое к двум разным людям, не верю. И я не хочу забывать. Это слишком… нужное. Пусть и так плохо сейчас. Я всегда буду любить его.

— Моя милая, — обнимает он её ещё сильнее. — Ну, что ж. Вот она — чёрно-белая Любовь. Невообразимо-головокружительная и уничтожающая. Но это не просто название какого-то там чувства. Любовь — это твоё солнце каждый день, воздух, все твои утра и всё время. Оно внутри тебя, всегда, и никогда не исчезнет… лишь немного изменится, превратится в другое. Оно изменит вас до неузнаваемости… уже изменило. И вы не будете прежними. И раз это случилось, хочется верить, что так было нужно. И я не осуждаю твоё решение не ехать обратно, не можешь — не надо! Мне же лучше — моя Синичка рядом! Но… но я достану, на всякий случай, моё ружьё из футляра, потому что… у меня странное предчувствие.

***

22 декабря. Чикаго. «Уголовный Суд Округа Кук», 12:20 дня.

Дуф-дуф-дуф! — оглушительно долбит деревянный молоток, призывая к тишине.

— Порядок в зале! — кричит судья. — Цыц! А вы, мистер Адамс, — тычет молотком в «прыгающего» перед судейским местом, адвоката противника, — Хоть на люстре висите, что угодно делайте… Но не смейте трясти на меня пальцем!!! Трясите на него! — указывает на сидевшего слева опрашиваемого. — Это же он, по-вашему, неправду говорит!