119 дней до тебя (СИ) - Магарцева Юлия. Страница 91

Совесть обычно мучает тех, кто виноват.

«Дивер»:

20:30 «Мне нужно было его за решётку упечь? Этого ты хотел?»

20:45 «Не молчи!»

20:58 «Почему не берёшь трубку?»

21: 02 «Я, типо, что, подвёл тебя?! Серьёзно, блять?!»

21: 08 «Всё будет с этим олухом-Леви отлично, не волнуйся…»

21:15 «По-твоему, я на пенсию живу? У меня тоже есть семья… Я о них думаю! И мне плевать, как сильно ты во мне разочарован!»

00:20 «Счастливого Рождества, Маккбрайд».

00:22 «Прости».

[1] Гле́ндейл (англ. Glendale) — город на западе США, штат Калифорния; северный пригород Лос-Анджелеса. 191 719 жителей.

[2] Имеется в виду изобилие среди местного населения не имеющих устойчивого обеспечения «интеллигентов» — актёры, художники, литераторы, музыканты.

[3] Вестерны (англ. western, букв.: «западный») в основном снимаются в Аризоне.

[4] Цитата из сериала Декстер (Dexter).

Глава 25. Часть 3.

Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, ошибаться… И вечно бороться и лишаться. «А спокойствие — это душевная подлость».[1]

Итан получил последнее сообщение от адвоката и почувствовал облегчение. Не всё так гнусно и несправедливо оказывается, как думал, ещё минуту назад… не безнадёжно. Даже текст в ответ набрал: «И ты прости… и спасибо», но стёр.

Повертел айфон в руках, открыл то смс от Нуры, слова которого знал наизусть. Под ним много отправленных в ответ, но она их, конечно же, так и не прочла.

00:35 «С Рождеством, Малыш. Я люблю тебя».

— Пап?

— О, сын… Я решил, ты отправился спать.

— Нет, ещё нет. — качает Итан головой, а потом опускается перед сестрёнкой. — Ну, что? Спокойной ночи, Принцесса.

— Угу, — почему-то грустнеет она.

— Что с тобой, детка?

— Ничего. Просто Нура меня так называла.

От услышанного имени, внутри разливается холодок.

Парень сконфужено ведёт плечом и бросает виноватый взгляд на отца, а Люси, тем временем, вдруг чересчур громко вздыхает:

— Я соскучилась. — говорит она странным голосом, в котором слышаться знакомые нотки рассудительного тона Оливии. — Я хочу её видеть. Я же не виновата, что ты поссорился с ней.

— Мы не сорились, милая. — отвечает Итан, не в силах скрыть удивление.

— Тогда, что случилось?

— Я обидел её.

— Обидел?

— Да.

— Сильно?

— Очень сильно.

— Хм… — изучающий взгляд. — Понятно. Но ты ведь жалеешь об этом?

— Жалею.

— И хочешь с ней помериться?

— Хочу.

— Тогда чего ждёшь?

— Я… не знаю. Наверное, я боюсь, что она не простит меня.

— Ты взрослый, а такой бестолковый! — неожиданно восклицает она. — Нура любит тебя. А когда любишь, то всё-всё всегда прощаешь. Мама так делает, когда папа вытворяет что-то не то.

— Э-эй, — обижено стонет рядом, тот самый папа, а Итан в смятении. Нет слов.

«Ох, ну ладно…»

— Люси, ты… ты-ты… Иди сюда, — вместо тысячи слов, ошеломлённый, просто притягивает её к себе, — Ты моя мудрость. Я тебя услышал. Услышал. — и, выпустив из рук, быстро бросает отцу. — Поговорим?

Мужчина кивает, провожает его взглядом в сторону своего кабинета, а сам поднимает дочку на руки:

— Пора в кроватку, родная. Ты моя умная девочка. Папа тебя очень сильно любит. — и целует в гладкую сладкую щёчку. — Не всегда же я такой плохой?

— Я так и не говорила.

— Ах, ты моя, красавица… Лежи тихо, чтобы не спугнуть Санту, поняла? Молоко налила? Печенье? Ну, всё, беги… Сладких снов. Утром вместе откроем подарки.

В кабинете больше нет алкоголя. Всё ещё витает запах сигар, но это теперь скорее запах гармонии — часть кабинета и самого отца.

Время час ночи. Итана Ричард застаёт у окна… проходит, садится за стол.

— Хочешь перечитать? — накрывает руками оба соглашения, лежащие перед собой.

— Нет. — отзывается сын. — Незачем. Всё… там всё, вроде, прилично.

— Более чем. Ладно, тогда, что не так?

— Всё так. — оборачивается Итан. Чувства в полном беспорядке. — Они… они какие-то сухие, — бросает он рукой на договора. — Какие-то…

— Сугубо деловые. — кивает Ричард.

— Поверхностные! Словно нам всё равно на Неё и это составлено, чтобы отвязаться, отделаться.

— Никто не хочет от неё отделываться.

— Бредовая концессия… Как бы она не решила, что мы на всё готовы, ради её молчания.

— Остынь, не решит. Это лишь бумажные формальности. Необходимость. Этого не избежать. И мы же не огорошим её этим сразу. Это её наследство, так скажем, «заключительный этап» моего покаяния. — в голубых глазах отца теплый блеск. — Она просто возьмет и выберет, как с этим быть — оставит ли в активах, или же предпочтёт взять деньгами или недвижимостью. Мы всё чётко прописали. Каждый пункт.

— Чёрт, — опускается парень на кушетку. — Да-да… знаю, знаю, ты прав. Просто… Чёрт, без понятия, что со мной. Не могу больше. Хватит. Нужно было… Нужно было сделать это сегодня.

— Ты решился?

— Люси права. И… сегодня Рождество.

— Да, — смотрит Ричард на настенные часы, — Оно, и правда, сегодня. — и улыбается. — Настало, вот уже, как час назад. Так что, ещё не так уж и поздно, а? Даже наоборот. Утром распоряжусь подготовить самолёт. Хорошо?

Итан покорно кивает. Тараканы в животе устраивают свистопляску.

— Сын?

— Что?

— Я… — хочет поговорить о суде, но решает сменить тему на не менее важную. — Не продавай сервисы. И «Шато», не отдавай.

— Сам решу, уж прости.

— Нет же, ты меня не понял. Я хочу сказать о том, что… Подожди избавляться от этого куска своей жизни, даже если Нура перестала быть её частью. В этом же весь ты. Память существует, чтобы напоминать нам про боль… про ненависть к себе и отсутствие простых решений, но не бойся… Плыви по течению, не думая о завтрашнем дне и, вот посмотришь, сам не заметишь, как всё встанет на свои места. Живи одним днём.

— Что с тобой? — позже спрашивает жена, поглядывая через большое зеркало туалетного столика. Расчесывает свои шикарные тёмные волосы и нежно, успокаивающе улыбается. — Ричард?

— Просто задумался.

— О чём?

Он любит их спальню, этот уютный полумрак, нежный розовый свет ночников. Любит проводить здесь с ней вместе время, особенно перед сном. Упирается руками сейчас в красивую большую кровать, на которой сидит, и взволнованно жмурится:

— О том, что… Ну, знаешь, Нура уехала, и… я тут подумал, мысль закралась… Может быть, это к лучшему. К лучшему, что они расстались.

— Что?! Нет, — оборачивается Оливия. — Нет, Ричард! Откуда взялась эта твоя глупая мысль… ну, с чего?

— Ой, ну тише-тише… подожди ругаться. Дай объяснить. Мне просто… Мне страшно представить, как она отреагирует. Знаю, что поддерживаю его, говорю, что всё будет хорошо, но… Я не ссыкло, но мне самому жутко. Итан на днях мне сказал кое-что. Я не хочу, чтобы так было, чтобы она ненавидела меня. Не хочу, чтобы смотрела на меня с презрением.

Сердце начинает колотиться. В мыслях Селин, упрекающий взгляд светлых глаз.

— Она… она просто… Я этого не выдержу. Но это неизбежно, и мы поедем и всё ей расскажем… И, по мне, так пусть она останется там. Пусть будет подальше…

— Стоп! — перебивает жена, — Всё, умолкни! Как ты можешь?! Они же любят друг друга…

— Не от него! — сердито восклицает Ричард, — Да не от Итана же подальше, я не о нём. Пусть едет следом, если хочет. Пусть остаётся там с ней. Я про себя. — стыдно, отводит глаза. — Я — от неё. Не смогу это вынести.

— Вот трусишка, — смеётся она. Поднимается, подходит и садится перед ним на коленки. — Милый, вы оба такие идиоты… Мы все, Господи Боже! Я так жалею, что сбежала от неё в галерее… просто, я растерялась, чем ни капли не лучше тебя. Я вернулась почти тут же, но её уже не было. Я обидела её — вот чего боюсь я. Вы можете бояться лишь одного — её слёз. И своих, при этом, потому что, так вам и надо! Нам всем! Ну, а Она же… Она такая добрая девочка, с самым-самым чистым сердцем, которое не способно ненавидеть, потому что не умеет. Так что не волнуйся. Мы справимся. И переживём. Не знаю, каков будет конец этой истории, но уверена, что всё для всех будет хорошо.